Савойское герцогство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Савойское герцогство
фр. Duché de Savoie;
итал. Ducato di Savoia
герцогство

1416 — 1720



Флаг Герб
Девиз
FERT

Савойское герцогство в 1600 году
Столица Шамбери (1416—1562)
Турин (1562—1714)
Язык(и) Пьемонтский, Латинский, Французский, Итальянский, Франкопровансальский
Религия католицизм
Форма правления герцогство
Династия Савойский дом
К:Появились в 1416 годуК:Исчезли в 1720 году

Савойское герцогство (фр. Duché de Savoie; итал. Ducato di Savoia) — государство в Европе (на юго-востоке Франции и северо-западе Италии), существовавшее в 1416—1720 годах и принадлежавшее Савойскому дому.



История

С XI века до 1416 года Савойя имела статус графства.

В 1416 году — савойский граф Амадей VIII получил от императора Сигизмунда титул герцога Савойского в составе Священной Римской империи, после чего государство получило статус герцогства. Столицей Савойи долгое время являлся город Шамбери из которого только в 1563 году герцоги перенесли свою резиденцию в Турин.

Правление Амадея VIII было очень благодетельным для народа. В ответ на благосклонность императора он посылал вспомогательные войска против Гуситов в Богемию.

В 1418 году Пьемонтская ветвь Савойского дома угасла, и к Савойскому герцогству был присоединен Пьемонт. Кроме этого, герцог приобрёл покупкой Верчелли. В 1422 году император даровал в лен герцогу Савойскому графство Геную.

В 1426 году Амадей VIII участвовал на стороне Венеции в войне против Милана и сделал большие завоевания, которые миланцы были вынуждены предоставить ему договором 1428 года. Окончив 1433 году по поручению императора Сигизмунда войну против союзника Венеции маркграфа Монфератского и распространив свои владения по другую сторону реки По, он заключил с Миланом союз на 80 лет, а в 1434 году неожиданно отказался от престола и принял монашество, убыв в монастырь Рипайль. Его старший сын Людовик был назначен наместником. Но Амадей недолго пользовался спокойствием. Он вскоре опять был занят внешними и внутренними делами государства, был вынужден присутствовать на Базельском соборе и, хотя и не был настоящей духовной особой, в 1439 году был избран антипапой под именем Феликс V. Тогда же он уступил своему сыну полноту власти в Савойе.

Правление Людовика выдалось бурным. В 1441 году он заключил союз с Генуей. В 1443 году союз с Филиппом Бургундским. С середины XV века савойские владения на северных склонах Альп стали объектом экспансии Франции. Людовику пришлось уступить Франции Валентину и Диу, получив взамен Фоссиньо. В 1449 году он участвовал в войне со Сфорцо за Милан, потерпел ряд поражений и чтобы защитится от сильного противника заключил союз с Неаполитанским королём Альфонсо. Из дел во внутренней политике, Людовик принял закон о неотчуждении коронных земель и с этого момента титул князь Пьемонта стал закрепляться за наследниками престола. В 1465 году он умер в Лионе.

Ему наследовал его сын, Амадей IX, который сразу после вступления на престол участвовал в войне французского короля Людовика XI против герцога Бурбонского. В 1467 году он вел войну с маркграфом Вильгельмом Монферратским, но после заключения мира был вынужден вернуть все завоевания. Продолжительная болезнь сделала его неспособным продолжать правление и власть была в 1468 году передана его супруге Иоланде, сестре короля Франции. Против этого вооружились братья герцога — графы Женевы и Рамона. Произошла междоусобная война, которая закончилась при посредничестве Франции договором 1471 года, согласно которому герцогиня сохранила власть. но была ограничена государственным советом. Вскоре после этого герцог умер.

Его сын Филиберт I занял трон в возрасте 7-и лет под регентством матери, и споры за власть продолжились вплоть до его кончины в 1482 году. Иоланда умерла ранее, в 1478 году.

На престол взошел младший брат Филиберта — Карл Воинственный, которому на тот момент было 14 лет, под опекой своего дяди Филиппа Сан Терр, графа Брессе. Несмотря на юный возраст, новому герцогу удалось быстро избавиться от опеки. В 1484 году он храбро защищал свои права на Женеву против Папы Сикста IV, а также отнял владения у маркграфа Салуццо, который не исполнял свои ленные обязанности. В 1485 году он выкупил у королевы Кипра Шарлотты права на Кипр и Иерусалим. Несмотря на то, что Кипр попал под власть Венецианской республики в 1489 году, Савойская династия продолжала претендовать на это королевство. В 1490 году он умер по пути во Францию, вероятно от яда.

У него остался 9-ти месячный сын, Карл II, который никогда не правил самостоятельно, находясь под опекой своей матери. Та для сохранения мира вернула все владения маркграфу Салуццо и позволила французскому королю Карлу VIII пройти через владения в Неаполь. Но в 1496 году герцог-дитя умер, и на престол, наконец, взошел внучатый дядя Филипп II — брат Амадея IX — воинственный и беспокойный государь, причинивший в своё время много беспокойства своему отцу и братьям, но и он умер в 1497 году. Его зять, король франции Людовик XII, чтобы сделать его безвредным для Франции выдал за него Маргариту де Бурбон и назначил его наместником Дофине.

Его сын, Филиберт II, наследовавший отцу, возобновил союз с Францией, получив за это значительные суммы и несмотря на смуты, терзавшие тогда Италию, смог сохранить мир в своих владениях. Он умер в 1504 году без наследников.

В XVI-XVII веках территория Савойского герцогства стала ареной борьбы французских королей и Габсбургов за преобладание в Италии. После Филиберта II престол занимал его брат Карл III Добрый. При нём Савойя в войнах со швейцарцами (в 1530—1536 годах), имевшими несправедливое притязание на жалование, обещанное его предками, потеряла в 1533 году Женеву и Валлис, перешедшие под защиту Швейцарского союза, а в 1536 году Берн захватил Ваадт и Шабле. Также его племянник, французский король Франциск I, объявил претензии на права своей матери Луизы Савойской. В 1531 году угас маркграфский дом Салуццо, земли которого должны были перейти герцогству Савойскому, но император Карл V передал их дому Гонзага в Мантуе. Вслед за этим началась война между императором и Францией. В 1536 году французы во время войны заняли Турин, потом почти весь Пьемонт и Савойю. По Ниццкому перемирию 1538 года Савойя была разделена между Францией и императором, за французами остался Турин. Сам герцог провел оставшуюся часть жизни фактически в изгнании, при дворах своих родственников. Он умер в 1553 году.

Его сын Эммануил Филиберт успел отвоевать обратно свои родовые владения за исключением некоторых крепостей, которые были возвращены ему позднее. Эммануил поступил на службу в испанскую армию ещё в 1545 году и быстро завоевал себе репутацию одаренного полководца. После перемирия 1556 года он получил под командование нидерландскую армию и в 1557 году разбил французов при Сен-Кантене, что привело к заключению мира в Като-Камбрези в 1559 году. По одному из условий мирного договора Эммануил получил обратно свои владения. Страна была разорена, но он довольно быстро сумел восстановить её благосостояние. При нём столица Савойи была перенесена в 1563 году из Шамбери в Турин. В Вилафранке он положил начало флоту. Его управление, окончившееся со смертью в 1580 году, может считаться концом феодальной системы и началом просвещённого абсолютизма.

Сын его Карл Эммануил I, человек предприимчивый, умный, честолюбивый и беспокойный, способствовал вовлечению Савойи в многочисленные войны. В 1588 году предпринял попытку захватить Женеву, закончившуюся поражением от Бернцев в 1589 году. Воспользовавшись смутой во Франции, он долгие годы (с 1588 года) боролся с ней за маркграфство Салуццо. В 1590 году вторгся в область Прованс, объявив себя её правителем, но вскоре был вытеснен оттуда французским полководцем Ледигьером. Будучи не в состоянии противостоять дальнейшим успехам французов, он по Парижскому договору 17 февраля 1601 года добился признания королём Генрихом IV своей власти над Салуццо в обмен на уступку ряда своих территорий между Бургундией и Дофинэ (Бресс, Бюже, Же). Дальнейшие его покушения на Прованс, Дофине, город Женеву (т. н. Женевская эскалада) были неудачны. Также Карл-Эммануил участвовал в Первой войне за Монферрат (1613—1617). В 1627 году угас Мантуанский род, и Карл объявил права на его владения. Король Франции покровительствовал герцогу Неверскому и уступил Карлу только город Трино и часть Монферрата. Герцог противился этому решению и в последовавшей затем войне за мантуанское наследство (1628—1631) потерпел полное поражение, вынужденно приняв сепаратный мир. Вскоре после этого герцог умер. Его войны привели к подрыву экономики страны и ряду территориальных потерь.

Его сын Виктор Амадей I вступил в наследственные права, когда герцогство было занято французскими войсками. Новый герцог тут же объявил себя нейтральным. Когда в 1631 году был заключен Кераскский мир, он вернул себе герцогство, которое получило от Монферрата денежную компенсацию, города Трино и Альба, а также Пинероло, который, согласно секретному пункту соглашения, был передан Франции. Впоследствии, под руководством кардинала Ришелье, герцог попытался создать антииспанскую лигу в Италии. В 1637 году он сокрушил испанскую армию при сражении в Момбальдоне. В сентябре того же года Виктор Амадей заболел после обеда у герцога Креки и умер на пути к Турину.

Ему наследовал 5-и летний сын Франц Гиацинт, под опекой своей матери Кристины Марии Французской, но спустя всего 11 месяцев он умер.

Трон достался ещё более малолетнему брату Карлу Эммануилу II. Мать обоих братьев спорила за регентство со своими деверями Томасом и Морисом Савойскими, поддерживаемыми Испанией, но герцогине удалось сохранить это право только при помощи Франции и после нескольких лет гражданской войны. В 1642 году родственники помирились, а чтобы упрочить дружественную связь Морис Савойский взял в жены дочь Кристины Луизу, которой было тогда 13 лет. Томас же стал родоначальником младшей линии Савойского дома — Савойских-Кариньян и его внуком был знаменитый полководец принц Евгений Савойский.

Сам Карл Эммануил II весьма мало интересовался вопросами управления государством и проводил всё своё время в развлечениях, предоставив всю полноту власти матери, занимавшайся всеми вопросами внешней и внутренней политики. В этот период, в 1655 году, в Савойе произошло массовое преследование и истребление членов протестантской общины вальденсов. Лишь после смерти матери в 1663 году Карл Эммануил принимает на себя управление страной. В своей политике выступал против возрастающего могущества своего соседа — Франции, но в то же время при нём Савойя приняла вид Французского лена. В 1672—1673 годах он вёл неудачную для Савойи войну с Генуэзской республикой с тем, чтобы получить выход в Лигурии к побережью Средиземного моря (Вторая савойско-генуэзская война). Внутренняя политика Карла Эммануила была более успешной — по его указанию была расширена морская гавань Ниццы, возросла внешняя торговля герцогства, улучшилось состояние его финансов. Создал в Савойе постоянную армию, отказавшись от услуг наёмных войск, как это практиковалось в герцогстве ранее. По приказу Карла Эммануила через альпийские перевалы была проложена Chemin des Grottes des Échelles — дорога из Верхней Италии во Францию. Умер в 1675 году.

Его сын герцог Виктор-Амадей II придерживался политики слабого — принимая сторону сильнейшего союзника. Недовольный политикой Франции, он в 1686 году присоединился к Аугсбургской лиге и вместе с ней начал неудачную для себя войну. После потери герцогом Ниццы, взятой 5 апреля 1696 года маршалом Николя Катина, Людовик XIV предложил Виктору-Амадею соглашение, однако тот отверг его, назначив своим преемником восьмилетнего кузена Эммануила-Филиберта Савойского-Кариньяно. 26 августа 1696, чтобы спасти своё государство, Виктор Амадей принял новое предложение о союзе с французами, заключив [fr.wikipedia.org/wiki/Trait%C3%A9_de_Turin_%281696%29 Туринский договор]  (фр.). и отдав свою дочь, Марию Аделаиду Савойскую замуж за Людовика Бургундского. Потребовалось некоторое время, прежде чем Виктор Амадей публично заявил о переходе на сторону французов, опасаясь вражеских атак, но имперцы подозревали это. Когда это было сделано публично, французские солдаты вошли на территорию Пьемонта, чтобы защитить его от врагов. В Виджевано (Турине) 7 октября 1696 года он получил обратно все свои владения. Для большей прочности союза внук французского короля Людовика XIV, герцог Бургундский, женился на дочери Виктора-Амадея, Аделаиде. В Войне за испанское наследство Виктор-Амадей был назначен Людовиком XIV главнокомандующим французскими войсками в Италии и женил второго внука, герцога Анжуйского на другой дочери Виктора-Амадея, однако тот оставался лишь вынужденным союзником Франции, понимая весь вред союза для своего государства. Когда в 1701 году Катина был разбит австрийцами, а Вильруа был взят в плен, Виктор-Амадей вступил в тайные переговоры с Австрией и 8 января 1703 году заключил с ней союз. Вследствие этого почти все его государство было занято французами. Австрийское войско потерпело поражение при Кассано, 4 января 1706 года французы взяли Ниццу и осадили Турин. И только блистательная победа Евгения Савойского при Турине 7 сентября 1706 года восстановила его власть и вернула ему владения. В августе 1707 года герцог вторгся во Францию и безуспешно осадил Тулон, а в следующем году захватил Фенестреллу, Экзиль и Перуэу.

По Утрехтскому миру 1713 года Виктор-Амадей II получил Монферрат, значительную часть Миланского герцогства и остров Сицилию, с титулом сицилийского короля, а также право на испанский престол при условии угасания там Бурбонской династии.

24 августа 1720 года по Лондонскому договору Виктор-Амадей II был вынужден обменять Сицилию, которая в 1718 году была завоёвана испанцами, на остров Сардинию. С тех пор Савойя, Пьемонт и Сардиния составили единое Сардинское королевство со столицей в Турине.

См. также

Напишите отзыв о статье "Савойское герцогство"

Литература

  • Военный энциклопедический лексикон (в 14 томах). Второе исправленное издание под общим руководством М. И. Богдановича. СПб, 1852—1858. Том 11.


Отрывок, характеризующий Савойское герцогство

В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.