Сагава, Иссэй

Иссэй Сагава
佐川一政
Род деятельности:	Писатель
Место рождения:	Кобе, Япония

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Иссэй Сагава (яп. 佐川一政 Sagawa Issei) (11 июня 1949, Кобэ, Япония) — убийца-людоед и некрофил, убивший и съевший свою однокурсницу Рене Хартевельт.

До убийства

В соответствии с записью в сетевой библиотеке преступлений, в книге Мойры Мартингейл (en:Moira Martingale) «Убийцы-людоеды» говорится, что Иссэй Сагава был прекрасным студентом, тяготеющим к европейским женщинам высокого роста, и учась в парижском университете Сорбонна на курсе английской литературы, увлёкся немецкой преподавательницей. Однажды он признался английскому репортёру Питеру Мак-Гиллу, что его не покидала мысль, сможет ли он её съесть.

Убийство

Иссэй Сагава попал во французскую тюрьму за убийство своей однокурсницы, голландки Рене Хартевелт, в парижском университете Сорбонна. 1 июня 1981 года Сагава изучал английскую литературу. Он пригласил её на обед якобы на литературную беседу. Дома он убил её выстрелом в шею из малокалиберной винтовки, а затем претворил в жизнь свой план. Его выбор остановился на ней из-за её красоты и здоровья, того, что, по его мнению, отсутствовало у него самого. Себя в интервью он характеризовал «маленьким, уродливым и слабым» и утверждал, что рассчитывал «поглотить её энергию».

Он сказал, что впал в полуобморок, когда застрелил её, но пришёл в себя и решил, что должен воплотить своё желание её съесть. Он начал с её бёдер. В интервью он отметил, как его поразил цвет человеческого жира. В течение двух дней Сагава поедал разные части её тела. По его описанию, мясо было «мягким» и «без запаха», как тунец. Через два дня он бросил изувеченное тело в парке, но его при этом заметили. Через пять дней он был арестован французской полицией. Когда его отец узнал о преступлении своего сына, его хватил удар, частично парализовавший его и лишивший речи. Тем не менее, французские психиатры дали заключение о его невменяемости и непригодности для суда. Таким образом, он был депортирован в Японию, где был помещён в психиатрическую клинику. Пятнадцать месяцев спустя Сагава выписался из клиники и с тех пор он находится на свободе. Представители власти подозревают, что богатый и влиятельный отец Иссэя, скорее всего, замешан в быстром освобождении сына.

На свободе в Японии

В настоящее время Сагава проживает в Токио и пользуется там определённой известностью. Его часто приглашают на беседы и консультации, он пишет ресторанные обозрения, а в 1992 году он снимался в фильме Хисаясу Сато «Спальня» («Sisenjiyou no Aria») в роли созерцателя садо-сексуальных сцен. Он признаётся, что его и сейчас одолевают людоедские фантазии, но утверждает, что никогда не желает их снова воплотить. Родители Сагавы умерли в 2005 году. В последние годы врачи запретили ему есть мясо из-за диабета, от которого он почти потерял зрение.

Кроме книг об убийстве, Сагава написал репортаж «Сакакибара» (Сёнэн А) (1997) о серийном убийце детей в городе Хёго в 1997 году, когда 14-летний Сакакибара убил и обезглавил ребёнка.

По мотивам истории Сагавы были написаны песни «La Folie» рок-группы Stranglers (1981) и «Too Much Blood» рок-группы Rolling Stones (1983). А в 2007 году голландский блэк-метал/дроун-метал — проект «Gnaw Their Tongues» посвятил ему мини-альбом «Issei Sagawa», в том же году вышла передача «Каннибал Суперзвезда» от телеканала Viasat Explorer, также в 2014 году немецкой группой Ost+Front была написана песня «Harte Welt» (нем. жестокий мир), в названии которой обыгрывается фамилия жертвы.

Ссылки

• [www.crimelibrary.com/serial_killers/weird/sagawa/1.html?sect=3 Crime Library] The Cannibal Celebrity: Issei Sagawa By Katherine Ramsland
• Harritz, Pia D. [www.medievidenskab-odense.dk/index.php?id=57 Consuming the Female Body: Pinku Eiga and the case of Sagawa Issei] (англ.), [www.medievidenskab-odense.dk/ mediavidenskab]. Проверено 7 июля 2007.
• [www.weirdasianews.com/2008/04/14/issei-sagawa-the-celebrity-cannibal/ Japanese Celebrity Cannibal: Issei Sagawa]
• [www.25-k.com/page-id-4229.html «Кадр для каннибала»: о съемках Иссеи Сагавы в фильме «Спальня»]  (рус.)

Отрывок, характеризующий Сагава, Иссэй

– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.