Сагалевич, Анатолий Михайлович

Анатолий Михайлович Сагалевич
Род деятельности:	океанолог
Дата рождения:	5 сентября 1938(1938-09-05) (85 лет)
Место рождения:	Чернигов
Гражданство:	Россия Россия
Супруга:	Наталья Сагалевич
Награды и премии:

Анато́лий Миха́йлович Сагале́вич (5 сентября 1938, СССР) — российский учёный, исследователь Мирового океана с применением глубоководных обитаемых аппаратов, профессор, Герой Российской Федерации. Младший брат Валерия Сагалевича.

Биография

Родился 5 сентября 1938 года. С детства мечтал о море, увлекался чтением: особенно любил книги о подводных плаваниях, написанные Александром Беляевым, Жюлем Верном и Уильямом Бибом.

Закончил Московский судостроительный техникум. С 1959 года работал в Институте автоматики и телемеханики (ныне институте проблем управления) АН СССР, одновременно учился во Всесоюзном заочном энергетическом институте, который окончил в 1965 году. В том же году Сагалевич начал работать в Институте океанологии Академии наук СССР, (впоследствии — Институт океанологии имени П. П. Ширшова Российской академии наук), поначалу был младшим научным сотрудником, разрабатывал аппаратуру для гидро- и геофизических исследований.

В дальнейшем Сагалевич занялся глубоководными исследованиями. В 1960-е годы в СССР не было собственных батискафов для решения подобных задач. В начале 1970-х годов заместитель директора института океанологии Игорь Евгеньевич Михальцев выступил с предложением создать или купить за рубежом батискаф с глубиной погружения до 2000 метров. Было решено приобрести канадские глубоководные обитаемые подводные аппараты типа «Пайсис». Эта задача была непростой, поскольку в те годы против СССР действовало эмбарго США, и канадская сторона согласилась поставлять Советскому Союзу только не до конца укомплектованные батискафы с ограниченной функциональностью. Договориться с канадцами было поручено Сагалевичу: он два года провел в Канаде, занимаясь доукомплектованием корпусов батискафов научно-исследовательским оборудованием. В 1975—1976 годах аппараты «Пайсис-VII» и «Пайсис-ХI» были доставлены в СССР.

В 1977 году А. М. Сагалевич участвовал в первой экспедиции «Пайсисов» на озере Байкал в качестве второго пилота в составе экипажа «Пайсис-ХI» (командир — А. М. Подражанский, наблю­датель Николай Резинков). Тогда глубоководные аппараты достигли глубины в 1400 метров, установив рекорд для погружений в пресной воде. В ходе экспедиции были собраны подтверждения гипотезы о возникновении озера из-за трансформного разлома. Все члены экипажа «Пайсис-ХI» были награждены орденом «Знак Почёта». Повторная экспедиция на Байкал на тех же «Пайсисах» была совершена Сагалевичем в 1991 году. Кроме Байкала советские ученые при помощи «Пайсисов» вели исследования в Тихом, Атлантическом и Индийском океанах.

В 1979 году Сагалевич стал заведующим лабораторией научной эксплуатации глубоководных обитаемых подводных аппаратов. В 1985 году защитил докторскую диссертацию.

Для дальнейшего освоения мирового океана руководство АН СССР решило создать новый управляемый аппарат, способный погружаться на глубину до 6 километров. Существующие военные разработки, например, проект 1906, или «Поиск-6», спущенный на воду в 1979 году, был слишком тяжёл и неэффективен для подводных исследований и фактически являлся неуправляемым батискафом, а на создание нового полноценного глубоководного обитаемого аппарата (ГОА) ушло бы не менее 15 лет. В создании проекта принимали участие специалисты КБ «Лазурит» и Института океанологии. Одним из основных создателей технического задания для проекта был Анатолий Сагалевич. По этому проекту в 1987 году финской компанией Rauma Repola было построено два ГОА: «Мир-1» и «Мир-2». Носителем для этих аппаратов стало судно «Академик Мстислав Келдыш», построенное в 1981 году в Финляндии.

Сагалевич участвовал в экспедиции в Атлантическом океане на новом судне, осуществив погружение на глубину 6170 и 6120 метров. За создание ГОА «Мир» Сагалевич был награждён орденом Ленина, а в 1989 году его назначили руководителем всего исследовательского проекта «Мир».

После распада СССР финансирование программ глубоководных исследований значительно сократилось, и проект «Мир» на деньги иностранных инвесторов участвовал в съемках фильмов и коммерческих экспедициях. В 1998 году Сагалевич участвовал в поисках потопленной в 1944 году японской подводной лодки I-52, которая перевозила золото в нацистскую Германию в качестве платы за военное оборудование. Экспедиции под руководством Пола Тидвелла (Paul Tidwell) удалось найти субмарину. В том же году повторная экспедиция с участием «Мир-1» и «Мир-2» осуществила новые погружения для съемки документального фильма о судьбе I-52.

В 1996 году по заказу американского кинорежиссёра Джеймса Кэмерона Сагалевич руководил экспедицией ГОА «Мир» к затонувшему в 1912 году пассажирскому лайнеру «Титаник». Впервые в мире проведённые его коллективом глубоководные киносъёмки были использованы в фильме Кэмерона «Титаник» (1997). В этом фильме Сагалевич снялся в роли самого себя. В 2000 году Сагалевич участвовал в съемках другого фильма Кэмерона — «Призраки бездны». В 2001 и 2002 годах Сагалевич возглавлял экспедицию для съемок фильма о немецком линкоре «Бисмарк».

После катастрофы советской атомной подводной лодки К-278 «Комсомолец» 7 апреля 1989 года Сагалевич руководил семью экспедициями (1989—1997), целью которых было обследование и герметизация реактора затонувшей подводной лодки. Сагалевич разработал специальную технологию для консервации подобных объектов. Операция по консервации реактора АПЛ «Комсомолец» завершилась успехом, за неё Сагалевич был награждён орденом Мужества.

После катастрофы подводной лодки К-141 «Курск» 12 августа 2000 года Сагалевич спускался на ГАО «Мир» для исследования места аварии. Он же первым заявил, что Курск не мог затонуть из-за столкновения с другой подводной лодкой.

Летом 2007 года Сагалевич участвовал в экспедиции «Арктика-2007» под руководством депутата от партии «Единая Россия» Артура Чилингарова. Сагалевич управлял ГОА «Мир-1», в котором также находился Чилингаров и другой депутат-единоросс Владимир Груздев. Мир-1 произвёл рекордное подледное погружение на Северном полюсе, достигнув глубины в 4261 метр. Сообщалось, что «Мир-1» установил на дне титановые флаги России и Абхазии, а также «капсулу с посланием будущим поколениям». В правительстве США этот шаг был расценен как пропагандистский и подвергся критике с научной и юридической точки зрения. Американский подводник-исследователь Альфред Макларен (Alfred McLaren) заявил, что Сагалевич украл его технологию подлёдного погружения.

Несколько дней спустя Чилингаров на посвященной итогам экспедиции пресс-конференции (проведённой под флагом «Единой России», побывавшим с полярниками на дне Северного Ледовитого океана) заявил, что «на недовольных нам наплевать. Арктика всегда была российской и осталась российской». По возвращении в Москву Сагалевич вместе с Чилингаровым посетили президентскую резиденцию в Ново-Огарёво, где с успешным завершением уникального эксперимента их поздравил Владимир Путин. Президент отметил, что результаты экспедиции должны быть «положены в основу позиции России» по решению проблемы принадлежности арктического шельфа.

10 января 2008 года «за мужество и героизм в экстремальных условиях и успешное проведение арктической экспедиции» Сагалевичу было присвоено звание Героя России.

Летом 2008 года Сагалевич стал заместителем руководителя новой научной экспедиции по спуску на дно озера Байкал. Целью экспедиции было уточнение глубины озера, поиск на его дне новых биологических видов и оценка перспективы добычи газогидратов в качестве топлива. 30 июля 2008 года ГОА «Мир-2» получил повреждение, столкнувшись с баржей из-за сильного волнения на поверхности, но уже 2 августа был отремонтирован и готов к погружению. В августе и сентябре подводные аппараты совершили более пятидесяти погружений, обнаружив новые виды живых организмов и несколько точек выхода нефти.

Летом 2009 года в ходе очередной байкальской экспедиции Сагалевич достиг точки дна, которая предположительно является самой глубокой точкой озера и находится на глубине 1640 метров. В том же году в одном из спусков батискафов принял участие премьер-министр Путин.

После того, как весной 2010 года в Мексиканском заливе затонула нефтяная платформа, что привело к значительному загрязнению вод нефтью, владевшая платформой компания BP неформально обращалась к Сагалевичу с просьбой привлечь его ГОА для ликвидации экологической катастрофы. Тем не менее официального запроса о помощи от BP так и не поступило.

Кроме аппаратов «Мир-1» и «Мир-2» в мире существует ещё несколько схожих по характеристикам ГОА: тип «Alvin» (1964 год, США), «Nautile» (1984 год, Франция) и «Shinkai 6500» (1990 год, Япония). Однако, по мнению Сагалевича, ГОА «Мир-1» и «Мир-2» наиболее эффективны и могут погружаться на глубину до 7500-8000 метров.

Сагалевич руководил экспедициями ГОА «Мир» с 1989 года, совершил более 500 погружений в качестве главного пилота ГОА, проведя под водой более 4 тысяч часов.

Является автором более 300 публикаций, 10 книг в соавторстве и 3 монографий.

Упоминая о своих планах, Сагалевич говорил, что мечтает опуститься на дно Марианской впадины, совершить кругосветное плавание и найти Атлантиду.

• Vladimir Putin about his descent to the bottom of Lake Baikal.jpeg

  Премьер-министр Владимир Путин (в центре) вместе с акванавтами после погружения на дно озера Байкал, 2009.

• Submersibles MIR 1 and 2 Lausanne.jpg

  «Мир-1» Анатолия Сагалевича (слева) и «Мир-2» Евгения Черняева (справа) в порту Лозанны (Швейцария) на Женевском озере, 2011.

• Mir front.jpg

  «Мир» готов к погружению.

Награды и звания

Российские государственные награды и звания:

• Герой Российской Федерации (9 января 2008 года) «за мужество и героизм, проявленные в экстремальных условиях, и успешное проведение Высокоширотной арктической глубоководной экспедиции».
• Орден Мужества (26 декабря 1994 года) — за успешное выполнение подводно-технических работ на затонувшей в Норвежском море атомной подводной лодке «Комсомолец» и проявленные при этом мужество и отвагу

Государственные награды СССР:

• Орден Ленина — за создание ГОА «Мир-1» и «Мир-2»
• Орден «Знак Почёта» — за глубоководные исследования озера Байкал

Прочие награды:

• Медаль Томаса Ловеса (англ.) — за весомый вклад в проведение глубоководных исследований океана в XX веке, клубом исследователей США.

С 2002 года — член Академии подводных искусств и наук США по номинации «Наука», имя Сагалевича помещено в Зал подводной славы в Майями. В 2003 году Сагалевич стал лауреатом приза «Международный компас» от Морского Технологического общества США.

Труды

• А. М. Сагалевич. Глубина. — М.: Научный мир, 2002. — 320 с. ISBN 5-89176-174-2

См. также

• Арктика-2007

Ссылки

 [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=8706 Сагалевич, Анатолий Михайлович]. Сайт «Герои Страны».

• Сагалевич, Анатолий — статья в Лентапедии. 2012 год.
• [www.ocean.ru/component/option,com_contact/task,view/contact_id,64/Itemid,/ Биография на сайте ocean.ru]
• [www.c-society.ru/wind.php?ID=468176 Биография на сайте c-society.ru]
• Анатолий Сагалевич (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Сагалевич, Анатолий Михайлович

– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.