Сага о Вёльсунгах

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Völsunga saga

Vǫlsunga saga, Сага о Вёльсунгах
Рисунок с камня Сигурда(Sö 101 — так называемая резьба Расмунда), описывающий события саги
Автор(ы) неизвестен
Дата написания XIII век
Язык оригинала древнеисландский
Описывает V—VI века
Жанр эпос (пересказ)
Содержание о роде Вёльсунгов
Персонажи Сигмунд, Сигурд, Брюнхильд
Рукописи Ny kgl. Saml. 1824 b 4to,
Sö 101
Оригинал неизвестен

[norse.ulver.com/src/forn/volsunga/ Электронный текст произведения]

Сага о Вёльсунгах (исл. Vǫlsunga saga) — исландская сага XIII века. Самая известная из «Саг о древних временах», рассказывающих о легендарной истории Скандинавии в терминах общегерманских мифов. Описывает возникновение и упадок рода Вёльсунгов (Сигмунда и Сигурда), включая историю Брюнхильд и уничтожение бургундского дома. Сага основана на эпической поэзии. Самое старое из известных графических представлений сюжета найдено на одном из так называемых камней Сигурда в Швеции (резьба Рамсунн) и относится к XI веку. Собственно сюжет много старше и описывает события, происходившие в Европе в V веке.

Единственная сохранившаяся рукопись саги, Ny kgl. Saml. 1824 b 4to, относится к 1400 году. В этой рукописи сага о Вёльсунгах непосредственно переходит в сагу о Рагнаре Лодброке.

Сага о Вёльсунгах повторяет сюжетные события, встречающиеся в «Старшей Эдде», но, в отличие от Старшей Эдды, события здесь выстроены в единое сюжетное повествование[1].

Самое известное изложение части сюжета саги о Вёльсунгах — Песнь о Нибелунгах, написанная на средневерхненемецком языке до саги о Вёльсунгах (найденные рукописи относятся к XIII веку). В Песни о Нибелунгах использованы другие имена героев: так, вместо Сигмунда — Зигмунд, вместо Сигурда — Зигфрид.

Значительное влияние «Саги о Вёльсунгах» видно в тетралогии Р.Вагнера «Кольцо нибелунга». Сюжет древней саги оказал существенное влияние на сюжет тетралогии о проклятом кольце.

Сага о Вёльсунгах характерна тем, что в сюжете особенно часто явным образом присутствуют Один и другие персонажи скандинавской мифологии. В связи с этим сложно отделить фактическую основу сюжета от мифологической[2]. Вместе с тем, присутствие в тексте мифологических персонажей делает сагу ценным источником для изучения скандинавских дохристианских верований и обрядов. Так в 6-й главе нашёл, вероятно, отражение ритуал инициации, в рамках которого молодые воины жили «волчьей жизнью» в лесу.

Перевод на русский язык выполнен в 1920-е годы Борисом Исааковичем Ярхо.

Напишите отзыв о статье "Сага о Вёльсунгах"



Примечания

  1. [feb-web.ru/feb/ivl/vl2/vl2-4762.htm Исландские саги], Елеазар Моисеевич Мелетинский
  2. [mith.ru/alb/lib/edda/gur02.htm Эдда и Сага], Арон Яковлевич Гуревич

Источники

  • [norse.ulver.com/src/forn/volsunga/ru.html Сага о Волсунгах] (перевод Бориса Исааковича Ярхо)
  • [www.heimskringla.no/wiki/Fornaldars%C3%B6gur_Nor%C3%B0urlanda Fornaldarsögur Norðurlanda] and [www.heimskringla.no/wiki/V%C3%B6lsunga_saga Völsunga saga] in Old Norse from «Kulturformidlingen norrøne tekster og kvad» Norway.
  • [www.timelessmyths.com/norse/volsunga.html Timeless Myths: Volsunga Saga]


Отрывок, характеризующий Сага о Вёльсунгах

В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»