Сага о фарерцах

Færeyinga saga
Сага о фарерцах, Фарерская сага
Транд с Гаты, иллюстрация к изданию «Саги о фарерцах» 1904 года.
Автор(ы)	неизвестен
Дата написания	1210—1215
Язык оригинала	Древнеисландский
Описывает	X—XI век
Жанр	историческая хроника
Содержание	о заселении и борьбе за независимости Фарер, о борьбе Сигмунда с Трандом
Персонажи	Сигмунд сын Брестира, Транд с Гаты
Рукописи	«Книга с Плоского острова»
Хранение	Árni Magnússon Institute
Оригинал	не сохранился
[ulfdalir.ru/sources/42/493 Электронный текст произведения]

«Са́га о фаре́рцах» (иногда «Фаре́рская сага», или «Фаре́йинга»; др.-сканд. Færeyinga saga, фар. Føroyinga søga) — исландская сага, сложенная в начале XIII века и повествующая о событиях происходивших на Фарерских островах в период с X по XI век (однако встречаются и упоминания о более ранних событиях, в частности, о заселении Фарер викингами). Традиционно выделяется вместе с «Сагой об оркнейцах» и «Сагой об йомсвикингах» в подгруппу саг, занимающую положение между королевскими и родовыми сагами. Сага неизвестного авторства с одной стороны содержит сведения об истории Фарер в указанный период, с другой стороны находится под влиянием исландского происхождения рассказчика, по всей видимости, отрываясь во многом от фарерской устной традиции. Значительная часть содержания саги описывает взаимоотношения её героев с норвежскими конунгами и ярлами, что роднит её с королевскими сагами.

Общие сведения

Манускрипты

Немаловажным фактором, показывающим родство «Саги о фарерцах» с королевским циклом, является то, что оригинал рукописи саги до настоящего времени не сохранился, а сама сага присутствует в качестве включений в текст «Саги об Олафе Трюггвасоне» и так называемой «Большой саги об Олафе Святом». Единственный манускрипт, содержащий практически полный объем саги это «Книга с Плоского острова» (или «Flateyjarbók»). Тем не менее, в настоящее время считается, что структура оригинального текста «Саги о фарерцах» с большой степенью точности может быть восстановлена из двух списков первой упомянутой королевской саги и четырёх редакций второй, что продемонстрировано в критическом издании саги 1987 года, осуществлённом Оулавюром Хатльдоурссоном.

Датировка времени создания саги

«Сага о фарерцах» является одной из самых точнодатируемых саг в корпусе. Нижняя временная граница определяется по указанию на то, что Эйнар сын Скегги, еще недавно был управителем норвежских конунгов на Фарерских островах, а параллельные тексты дают его упоминание в таком качестве за 1210 год. Верхняя граница создания первоначального текста саги обозначена датой создания Снорри Стурлусоном «Саги об Олафе Святом», содержащей текст «Фарейинги» — в 1220—1230 годах. При этом считается что «Сага о фарерцах» старше и предварительной редакции «Саги об Олафе Святом», написанной аббатом Стюрмиром, секретарем Снорри Стурлусона. Руководствуясь приведёнными временными рамками можно признать, что «Сага о фарерцах» была сложена во временной промежуток между 1210 и 1215 годами.

Текст саги

Если в отношении структуры протографа саги существует возможность восстановления, то воссоздание единой редакции текста крайне проблематично, поскольку каждый составитель саг об Олафе Святом и Олафе Трюггвасоне изменял первоначальный текст вставок из фарерской саги. При этом практически все компиляторы предпочитали при разночтениях саги с другими источниками, опираться на последние. Однако, как правило, это означало улучшение произведения. Так, например, переводчик саги на русский язык А. В. Циммерлинг отмечает, что: «благодаря стилистической правке Снорри эпизод с убийством Карла из Мёра может быть отнесён к лучшим страницам саги».

Дополнительным материалом для восстановления текста «Саги о фарерцах» служат записанные в XIV веке три цикла исландских баллад — рим, два из которых («Римы Сигмунда» и «Трэнлы») частично сохранились до настоящего времени. Основное значение рим в том, что они опираются на письменный текст протографа саги и сохраняют детали, утраченные при последующих компиляциях.

Сага в текстуальном плане находится в рамках исландской традиции, при этом синтаксис демонстрирует архаичность языка произведения, что подтверждает предположение о ранней датировке его создания. При этом собственно фарерский дописьменный материал достаточно невелик. К нему относится детальная топография островов, в частности мест убийств ключевых персонажей, общие описания и основные характеристики последних, сведения об их взаимоотношениях с норвежскими правителями, рассказ об обстоятельствах гибели Сигмунда и немногое другое. В остальном исландский составитель первоначального текста, скорее всего, домысливал эпизоды и имена персонажей второго плана.

Сюжет саги

Первая глава саги содержит информацию о заселении во времена Харальда Прекрасноволосого Фарер людьми Грима Камбана — первопоселенца островов.

Затем развивается основная часть сюжета саги, которую составляет противоборство двух фарерцев — Сигмунда сына Брестира (др.-сканд. Sigmundur Brestisson) и Транда с Гаты (др.-сканд. Þrándur í Götu). Первый представляет собой классический образец викинга — начав свою карьеру обычным воином, к концу саги Сигмунд становится наместником норвежских конунгов на Фарерских островах. В этом качестве Сигмунд по поручению Олафа Трюггвасона осуществляет крещение островов. Транд является его противоположностью — хитроумным и зажиточным купцом и бондом, убежденным язычником. В качестве антагониста Сигмунда Транд противодействует принесению на Фареры христианства, как религии, принудительно насаждаемой иноземными правителями и сопряжённой с выплатами дани норвежцам.

История их борьбы начинается когда у девятилетнего Сигмунда враги, руководствуясь советами Транда, убивают отца и дядю. В результате имущество Брестира, а также его сын и племянник достаются хитрому бонду. Поскольку враг Брестира — Хавгрим также гибнет в сражении с ним, а они оба были правителями восточной и западной половин островов, то после их смерти Транд получает власть над всеми Фарерами. Надеясь избавиться от Сигмунда Транд платит зашедшему на Фареры купцу за то, чтобы тот увёз с островов мальчика с братом, но тот, доплыв до Норвегии, отпускает юношей. Сигмунд вырастает в могучего воина, и, пойдя под руку ярлу Хакону, совершает ряд походов в Балтийское море, Швецию и к Оркнейским островам. Став известным, Сигмунд решает вернуться на острова, где возвращает своё имущество и по приговору Хакона мирится с Трандом за назначенную тому виру.

После смерти Хакона Сигмунда вызывает король Олаф Трюггвасон, который убеждает фарерца креститься, а затем поручает ему крещение Фарерских островов и делает его на них своим наместником. На тинге Транду удаётся отговорить фарерцев от принятия христианства, однако несколько позже Сигмунд под угрозой оружия крестит Транда и его домочадцев, а затем и всё население островов.

Вражда Сигмунда и Транда длится еще несколько лет и успех всегда сопутствует сыну Брестира. Однако однажды собрав отряд в шестьдесят человек Транд осаждает Сигмунда, тот вынужден спасаться бегством, и, будучи окружённым, бросается в море. Ему удаётся доплыть до ближайшего острова, но там его убивают местные бонды из желания получить золотое запястье Сигмунда, подаренное тому Хаконом.

После смерти Сигмунда Транд и его воспитанник Лейв сын Эцура правят островами. Транд желает помириться с семьёй Сигмунда и сватает Лейва к Торе дочери Сигмунда. В ответ Транд и Лейв получают условие примирения — им необходимо найти убийц Сигмунда. Транду с помощью колдовства это удаётся.

Заключительная часть саги посвящена безуспешным попыткам Олафа Трюггвасона получить дань с Фарер, а также истории противостояния Лейва сына Эцура с родственниками Транда. Борьба эта заканчивается победой Лейва и гибелью его соперников. Транд, узнав об этом, умирает от горя. Лейв получает острова в лен от конунга Магнуса и правит ими единолично. Сага сообщает, что более не знает ничего выдающегося о потомках Сигмунда сына Брестира.

Значение саги

Для фарерцев сага является одним из произведений, формировавших национальное самосознание, а Транд из Гаты, несмотря на свой неоднозначный образ в саге, выступает в роли первого борца за независимость Фарер. Транд до настоящего времени является одним из самых распространённых мужских личных имён на островах, в то время как Сигмунд практически не употребляется.

Существенное значение для развития языка и литературы представляет перевод «Саги о фарерцах» на фарерский язык, выполненный Йоханом Хенриком Шрётером в 1832 году. Сага переводилась и на другие европейские языки: датский, шведский, норвежский, французский, английский, немецкий и русский.

Упоминания Новгорода в саге

В тексте «Саги о фарерцах» три раза фиксируется применение топонима Хольмгард (др.-сканд. Hólmgarðr), который традиционно отождествляется с Новгородом, что делает сагу предметом рассмотрения и в российской историографии. Сами упоминания Новгорода мало связаны с содержательной частью саги, однако более важным является факт применения в тексте термина «Хольмгардсфари». Это определение, согласно современным представлениям, является обобщающим для сообщества скандинавских купцов, занимавшихся торговлей с северорусскими землями, и встречается в рукописях достаточно редко. При этом само существование данного термина, а также его применение в столь специализированном источнике как сага об истории Фарерских островов, позволяет делать выводы о важности для скандинавов торговли с Новгородом.

Литература

• Исландские саги. Т. 2 / Пер. прозаич. текста с древнеисл., общ. ред. и коммент. А. В. Циммерлинга; Стихи в пер. А. В. Циммерлинга и С. Ю. Агишева / под ред. С. Ю. Агишева, А. В. Бусыгина, В. В. Рыбакова. — М.: Языки славянской культуры, 2004. — 608 c. — (Studia philologica).
• Færeyinga saga /Ólafur Halldórsson bjótil prentunar. Reykjavık, 1987.
• Føroyingasøga / útløgd úr íslandskum av V. U. Hammershaimb. Tórshavn 1884. 137 s. — Endurprentuð 1919 og 1951.

Ссылки

• [ulfdalir.ru/sources/42/493 Текст «Саги о фарерцах» в переводе А. В. Циммерлинга на сайте Ульвдалир]
• [norse.ulver.com/src/konung/faerey/ru.html Текст «Саги о фарерцах» в переводе А. В. Циммерлинга на сайте Norrœn Dýrð]
• [www.sagadb.org/faereyinga_saga.en Текст «Саги о фарерцах» на исландском и английском языках на сайте Icelandic Saga Database]  (англ.)
• [www.heimskringla.no/islandsk/sagaer/faereyingasaga/index.php Heimskringla.no — Færeyinga saga]  (исланд.)

Отрывок, характеризующий Сага о фарерцах

Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.