Саид Захари
| Саид Захари | |
| малайск. Said Zahari | |
 | |
| Имя при рождении: |
Said Zahari |
|---|---|
| Род деятельности: |
поэт, журналист, политик |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: |
|
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Супруга: |
Салама Абдул Вахаб |
| Дети: |
дочери Рисмавати и Нурлинда, сыновья Русман и Норман |
| Награды и премии: |
Премия «За свободу прессы» Независимой группы «Мы» (Малайзия, 2001); Звание "Выдающийся писатель Селангора" (2012) |
Саид Захари (малайск. Said Zahari; 18 мая 1928, Сингапур — 12 апреля 2016, Петалинг-Джая) — сингапурский и малайзийский журналист, поэт, политик.
Содержание
Краткая биография
Был чётвёртым ребёнком в семье. Отец Захари — выходец с Явы. Окончил малайскую школу в Танглин-Тингги. В 1941 году был принят в педагогический колледж в Танджунг-Малиме (Британская Малайя), но японская оккупация нарушила все планы. Он окончил курсы японского языка и стал учиться в японском педагогическом училище в Сингапуре, где проникся националистическими идеями. После окончания войны работал в британской армии переводчиком и готовился самостоятельно к экзамену на получение кембриджского сертификата о полном среднем образовании.
Журналистская и политическая деятельность
С 1951 года — журналист газеты «Утусан Мелаю» (малайск. Utusan Melayu) в Сингапуре, которую возглавлял будущий президент Сингапура Юсоф бин Исхак. Здесь Саид познакомился с многими политическими деятелями, в том числе с Ли Куан Ю, который был юридическим консультантом газеты. В 1954 году — корреспондент газеты в Куала-Лумпуре. В 1958 году, когда штаб-квартира газеты переехала в Куала-Лумпур, Саид стал редактором отдела новостей, а в 1959 году, когда Юсуф Исхак подал в отставку, назначен её главным редактором. Этот пост занимал до 1961 года. Отстаивая свободу прессы, 21 июля объявил забастовку, которая продлилась 93 дня (беспрецедентный в истории Малайзии случай). После этого был уволен с запрещением жить в Малайской Федерации[1]. По возвращении в Сингапур создал переводческое бюро и стал поддерживать контакты с деятелями партий левого направления. Выступил посредником в переговорах между лидером поднявшей восстание Народной партии Брунея А. М. Азахари и лидером «Социалистического фронта» Сингапура Лим Чин Сионгом.
Арест и заключение
1 февраля 1963 года избран президентом Народной партии Сингапура (малайск. Partai Rakyat Singapura), но уже 2 февраля был арестован на основании Закона о внутренней безопасности в ходе операции «Колдстор» вместе со 107 другими политическими и профсоюзными деятелями левого толка по обвинению в связях с индонезийской разведкой, в поддержке восстания в Брунее, заговоре против создания Малайзии и по свержению сингапурского правительства.[2]
Провёл в заключении без суда и следствия 17 лет (до 1979). В заключении неоднократно объявлял голодовку, четырежды помещался в одиночную камеру. Здесь он написал стихи, которые были опубликованы в Малайзии в 1973 году под названием «Стихи из застенка»[3]. В 1978—1979 годах находился в изгнании на о. Убин.
Освобождение и переезд в Куала-Лумпур
Освобождён на условиях отказа от всякой политической деятельности в дальнейшем. После освобождения работал редактором бюллетеня Asia Research Bulletin и ежеквартального журнала ASEAN Business Quarterly.
В 1989 году получил разрешение на переезд в Куала-Лумпур, но переехал лишь в 1994 году. Занимался преподавательской деятельностью. В 1996—1997 был писателем-гостем Национального университета Малайзии. По-прежнему сохраняет сингапурское гражданство, но имеет вид на постоянное жительство в Малайзии.
Публикации
Опубликовал книги воспоминаний «Тёмные тучи на рассвете: политические мемуары» (2001)[4] и «Долгий кошмар: 17 лет в качестве политического заключённого» (2006).[5] Книги были написаны и изданы на малайском языке[6], но почти одновременно были переведены на английский и китайский языки. В 2007 году появился документальный фильм известного сингапурского режиссёра Мартина Си «17 лет из жизни Захари». И книги, и фильм запрещены в Сингапуре.[7] Известный малайзийский политический деятель М. К. Раджакумар (1932—2008) писал о первой книге Саида Захари:
|
Это смелая книга мужественного человека. Саид Захари пишет в журналистском ситиле, но он пишет об исторических событиях, важным участником которых он являлся... Эта книга - важный вклад в понимание нашей истории... Подлинная картина предательства, давления и применения силы, которыми сопровождался переход власти от англичан, ещё не написана. Эта книга отчасти проливает свет на эту постыдную картину[8]. | 
|
Награды
- Премия «За свободу прессы» Независимой группы «Мы» (Малайзия, 2001)[9]
- Звание «Выдающийся писатель Селангора» (2012)
Семья
Жена Салама Абдул Вахаб, дочери Рисмавати и Нурлинда, сыновья Русман и Норман.
Память
20 мая 2016 года в Куала-Лумпуре по инициативе организации «Пакси» состоялся поэтический вечер, посвященный памяти Саида Захари.
Напишите отзыв о статье "Саид Захари"
Примечания
- ↑ Said Zahari — В: Погадаев, В. Малайский мир (Бруней, Индонезия, Малайзия, Сингапур). Лингвострановедческий словарь. М.:"Восточная книга", 2012, с. 563
- ↑ [infopedia.nl.sg/articles/SIP_1864_2012-01-09.html Said Zahari | Infopedia]. Проверено 11 марта 2013. [www.webcitation.org/6FhWfuDP0 Архивировано из первоисточника 7 апреля 2013].
- ↑ Said Zahari. Puisi Dari Penjara. Kuala Lumpur, 1973
- ↑ Said Zahari. Dark Clouds at Dawn: A Political Memoir. Kuala Lumpur: Insan, 2001
- ↑ Said Zahari. The Long Nightmare — My 17 Years As A Political Prisoner. Kuala Lumpur: Utusan Publications, 2007
- ↑ Meniti Lautan Gelora: Sebuah Memoir Politik Oleh Said Zahari. Kuala Lumpur: Utusan Publication, 2001; Dalam Ribuan Mimpi Gelisah : Memoir Said Zahari. Kuala Lumpur: Utusan Publications & Distributors Sdn Bhd, 2006
- ↑ «Straits Times Life!», April 14, 2007
- ↑ ://www.shelfari.com/books/10139482/Dark-clouds-at-dawn-a-political-memoir
- ↑ [www.malaysiakini.com/news/2655 Press freedom award for Said Zahari - Malaysiakini]. Проверено 11 марта 2013. [www.webcitation.org/6FhWhJunJ Архивировано из первоисточника 7 апреля 2013].
Отрывок, характеризующий Саид Захари
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.
