Сайн-Витгенштейн-Сайн

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Сайн-Витгенштейн-Сайн (нем. Sayn-Wittgenstein-Sayn) — крохотное имперское графство в Вестфалии, существовавшее в 1607—1648 годах на землях средневекового графства Сайн. Графская резиденция находится в границах города Бендорф (земля Рейнланд-Пфальц).

Через два года после смерти графа Людвига I Сайн-Витгенштейна (1632—1605) из древнего дома Спанхеймов три его сына Георг, Вильгельм и Людвиг достигли соглашения о разделе отцовских владений на графства Сайн-Витгенштейн-Берлебург, Сайн-Витгенштейн-Гахенбург и Сайн-Витгенштейн-Витгенштейн (впоследствии Сайн-Витгенштейн-Гогенштейн с центром в Ласфе).

Поскольку граф Вильгельм фон Сайн-Витгенштейн-Гахенбург (1569—1623) был женат на наследнице графства Сайн (последней представительнице другой ветви Спонхеймов) их сын Эрнст (1594—1632) стал именовать себя графом Сайн-Витгенштейн-Сайнским. Сыновья же графа Вильгельма от второго брака — Людвиг и Кристиан — получили в наследство Ноймаген и Киршгартхаузен, соответственно.

Спор о наследстве графа Вильгельма привёл к аннексии Сайна со стороны Кёльнского архиепископства. При завершении Тридцатилетней войны (1648 год) было принято решение вернуть графство дочерям покойного графа Эрнста — Эрнестине (1626—1661) и Иоганнете (1632—1701) при регентстве их матери Луизы Юлианы. Из них старшая унаследовала Хахенбург, передав его своему потомству от брака с графом Мандершейдом, а младшая унаследовала Сайн и Альтенкирхен и вышла замуж сначала за ландграфа Гессенского, а потом за герцога Эйзенахского.

В XVIII веке титул графа Сайн-Витгенштейн-Сайн продолжали носить потомки графа Людвига фон Сайн-Витгенштейн-Ноймагена (см. выше). Последний из его потомков по прямой мужской линии умер в 1846 году, а его дочери Елизавета (1845—1883) и Элеонора (1840—1903) поочерёдно были жёнами принца Отто фон Сайн-Витгенштейн-Берлебурга. Такие родственные браки позволяли сохранять родовые владения в доме Витгенштейнов.

Права на вакантный графский титул заявила берлебург-людвигсбургская ветвь рода, которая в середине XVIII века обосновалась в Российской империи и в лице Петра Витгенштейна достигла исключительно высокого положения при петербургском дворе. Его сын Лев Петрович Витгенштейн, будучи наследником колоссального состояния Радзивиллов, в 1848 году приобрёл в Пруссии развалины родового замка Сайн и построил рядом с ними новую резиденцию в романтическом стиле неоготики. В 1861 году прусская корона даровала ему титул князя Сайн-Витгенштейн-Сайна.

Старший сын Льва Петровича жил в России, но остальные сыновья предпочитали проводить время в Германии, где в 1894—1900 гг. пост рейхсканцлера занимал их зять Хлодвиг Гогенлоэ. Ныне во главе княжеского дома Сайн-Витгенштейн-Сайн стоит Александр цу Сайн-Витгенштейн-Сайн (род. 1943), праправнук Льва Петровича и его второй жены Леониллы Барятинской.

Напишите отзыв о статье "Сайн-Витгенштейн-Сайн"



Ссылки

  • [www.sayn.de/en Официальный сайт замка Сайн]

Отрывок, характеризующий Сайн-Витгенштейн-Сайн

– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]