Сакаса, Хуан Баутиста

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Хуан Баутиста Сакаса Сакаса
Juan Bautista Sacasa Sacasa<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Президент Республики Никарагуа (претендент)
2 декабря 1926 — 20 мая 1927
Предшественник: Карлос Хосе Солорсано
Преемник: Хосе Мария Монкада
Президент Республики Никарагуа
1 января 1933 — 6 июня 1936
Предшественник: Хосе Мария Монкада
Преемник: Хулиан Ириас Сандре
Вице-президент Республики Никарагуа
1 января 1925 — 12 января 1926
 
Вероисповедание: католик
Рождение: 21 декабря 1874(1874-12-21)
Леон, Никарагуа
Смерть: 17 апреля 1946(1946-04-17) (71 год)
Лос-Анджелес, Калифорния Соединённые Штаты Америки
Место погребения: Леон, Никарагуа
Отец: Роберто Сакаса и Сарриа
Мать: Анхела Сакаса Куадра
Супруга: Мария Аргуэльо Маннинг
Дети: Марука, Карлос, Роберто и Глория
Партия: Либеральная партия Никарагуа
Образование: Колумбийский университет, США
Профессия: врач

Хуан Баутиста Сакаса Сакаса (исп. Juan Bautista Sacasa Sacasa, 21 декабря 1874, Леон, Никарагуа — 17 апреля 1946, Лос-Анджелес, Калифорния, Соединённые Штаты Америки) — никарагуанский политический деятель, Президент Никарагуа в 1933 — 1936 годах.





Биография

Хуан Баутиста Сакаса родился 21 декабря 1874 года в Леон, Никарагуа в семье Роберто Сакасы, занимавшего пост президента страны в 1889—1893 годах, и его жены Анхелы Сакасы Каудра. Его семья принадлежала к влиятельным кругам никарагуанских консерваторов, безраздельно находившихся у власти в период т. н. Тридцатилетия (исп.  Treinta años). Высокопоставленное положение семьи из Леона, сравнительно недавно утратившего статус столицы страны, позволило Хуану Батисте не только пойти по стопам отца и стать врачом, но и получить образование за границей. В 1889 году, когда Роберто Сакаса был назначен временным президентом вместо умершего Эваристо Карасо, пятнадцатилетний Хуан был отправлен на обучение в Соединённые Штаты Америки. Он прожил там больше 12 лет и получил специальность врача-физиолога в Колумбийском университете в Нью-Йорке[1]. В 1901 году Хуан Баутиста Сакаса вернулся на родину и углубился в медицинскую практику и преподавательскую работу в родном Леоне. Он приобрёл известность в городе как успешный врач, преподавал на медицинском факультете Университета Леона, а затем стал деканом этого факультета. Со временем Сакаса перенёс свою практику в столицу страны Манагуа[2].

Вице-президент

В период очередного политического кризиса, начавшегося после смерти президента Диего Чаморро в октябре 1923 года, известный врач Хуан Баутиста Сакаса, к тому времени примкнувший, вопреки семейным традициям, к Либеральной партии, оказался в центре политических событий. В 1924 году в ходе сложных переговоров он, с одобрения США, имевших серьёзное влияние на политику Никарагуа, стал одним из кандидатов в вице-президенты страны от националистического крыла партии. В мае 1924 года съезд Либеральной партии утвердил кандидатуру Хуана Сакасы в вице-президенты при консерваторе Карлосе Солорсано в противовес представителю либералов-республиканцев Луису Корреа[3] [4]. 5 октября того же года кандидатам удалось одержать верх над самовыдвиженцем от консерваторов генералом Эмилиано Чаморро и 1 января 1925 года Сакаса стал вице-президентом Никарагуа[5]. Однако пробыть на этом посту ему удалось меньше года. 25 октября 1925 года генерал Эмилиано Чаморро поднял восстание в столице и потребовал удалить либералов из правительства. Переговоры между Чаморро и Солорсано при участии бывшего президента Адольфо Диаса и посла США в Манагуа Чарльза Кристофера Эберхардта привели к тому, что президент удовлетворил требования мятежного генерала и назначил его главнокомандующим армией. Эмилиано Чаморро фактически получил контроль над страной[6]. Ещё во время мятежа Чаморро 25 октября Сакаса бежал из Манагуа в Леон, однако новый президент не мог отправить в отставку вице-президента, не войдя при этом в конфликт с США, требовавшими соблюдения положения никарагуанской конституции. В начале ноября Эмилиано Чаморро послал в Леон отряд в 1200 человек и заявил, что военные будут находится в Леоне, пока Сакаса не объявит о своей отставке. Но Сакаса не пожелал расставаться с должностью, и, чтобы не рисковать ради этого жизнью, тайно выехал из страны[7]. 12 января 1926 года новый президент Никарагуа Адольфо Диас добился от Конгресса Никарагуа решения о смещении Сакасы с поста вице-президента[8]. Конгресс привлёк его к ответственности по формальному поводу, лишил права возвращаться в страну в течение двух лет и объявил пост вице-президента вакантным[9]. Лишившись формального права занять пост президента после отставки К.Солорсано, Сакаса выехал в Вашингтон искать поддержки у правительства США[10]. Но в США предпочитали, чтобы при таком развитии событий на свой пост вернулся свергнутый Солорсано, который был законным президентом, и неприязненно относились к бежавшему из страны Сакасе. Поддержку претенденту оказала только Мексика[11].

Во главе либерального движения

Либеральная партия Никарагуа не пожелала мириться с безраздельным господством консерваторов. Уже 2 мая 1926 года генерал Хосе Мария Монкада поднял в Блуфилдсе восстание против Эмилиано Чаморро. Однако через пять дней крейсер ВМС США «Кливленд» высадил в Блуфилдсе десант морской пехоты и правительственные части подавили выступление либералов. Генерал Монкада бежал в Гватемалу. Вскоре туда же из Мексики прибыл и Хуан Баутиста Сакаса, который назначил Монкаду командующим армией[12] : бывший вице-президент уже получил возможность закупить в США оружие и снарядить военную экспедицию в Никарагуа[13]. В августе 1926 года Монкада высадился на никарагуанском побережье и с боем занял Пуэрто-Кабесас. Ему не удалось развить успех и добиться серьёзных побед над правительственными силами, но либералы получили стабильный плацдарм для дальнейшей борьбы за власть. К тому же Эмилиано Чаморро быстро утрачивал поддержку как своих сторонников среди консерваторов, так и в США. В октябре в порту Коринто на крейсере ВМС США «Денвер» под наблюдением поверенного в делах США Лоуренса Денниса и командующего морскими операциями в Карибском бассейне контр-адмирала Джулиана Лэйна Латимера собралось совещание противоборствующих никарагуанских сторон. Но представителям Сакасы пришлось только наблюдать, как делят власть представители президента Чаморро и его консервативного оппонента Адольфо Диаса, поддержанного США. Ситуация была не в пользу Чаморро и он уступил пост президента Диасу, но это не разрядило ситуации: новый президент не пользовался широкой поддержкой в стране и сопротивление властям в Манагуа продолжало нарастать. Либералы первыми не признали Адольфо Диаса законным президентом и 2 декабря 1926 года в Пуэрто-Кабесасе провозгласили Хуана Батисту Сакасу конституционным президентом Никарагуа[14]

Президент в Пуэрто-Кабесасе

Провозглашённый президентом Хуан Баутиста Сакаса объявил небольшой атлантический порт Пуэрто-Кабесас временной столицей страны, сформировал правительство и выступил с обещаниями всеми средствами добиваться политической и экономической независимости Никарагуа. Генерал Монкада был назначен военным министром[14], генерал Луис Бертран Сандоваль, возглавлявший неудачный десант на никарагуанское побережье в начале августа 1926 года — главнокомандующим армией[15]. Однако война продолжала вестись крайне вяло, либералы не стремились привлечь в свою армию дополнительные силы и развивать наступление, население и грузы свободно проходили через позиции воюющих сторон, а сами противостоящие армейские и повстанческие части избегали масштабных столкновений[13] Не получил Сакаса и поддержки США, которые в ответ на просьбу о признании его правительства ответили, что признают только правительство Адольфо Диаса в Манагуа. Власти Пуэрто-Кабесаса признала только Мексика, у которой в США после революции и антиамериканских мероприятий в экономике была репутация едва ли не коммунистического государства, что так же работало против правительства Сакасы[15]. Уже 24 декабря 1926 года контр-адмирал Джулиан Латимер приказал либералам Сакасы очистить район Пуэрто-Кабесаса и объявил порт нейтральным. Повстанческая армия были вынуждена в течение 48 часов спешно и в беспорядке передислоцироваться на юг вдоль побережья, побросав в городе много оружия и боеприпасов[16]. Бегство было столь стремительным, что само правительство во главе с Сакасой не успело бежать вместе с защищавшей его армией и оказалось в окружении американских войск. Теперь фактическими руководителем либералов стал генерал Монкада, обосновавшийся со штабом в атлантическом городке Принсаполька[17] 6 января 1927 года армия США начала высадку на территории Никарагуа, обосновывая это гражданской войной в стране и просьбой президента Диаса от 15 ноября 1926 года[18]. Сакасу спасло от поражения только последовавшее в феврале вмешательство Великобритании, Италии и Бельгии, выступивших в защиту своих интересов в Никарагуа[19][20].

Типитапские соглашения

Столкнувшись с внешнеполитическими сложностями, правительство США принялось решать проблему Сакасы иначе. В начале апреля 1927 года в Никарагуа был направлен личный представитель президента США, бывший военный министр США полковник Генри Стимсон, который выступил посредником между воюющими сторонами. Он добился того, чтобы президент Адольфо Диас 22 апреля выступил с т. н. «Шестью пунктами Диаса», предлагавшими компромисс между сторонами. Правительство Сакасы согласилось и на заключение мира, и на сдачу оружия армией либералов, и на вхождение Либеральной партии в правительство как младшего партнёра, и на передачу национальной полиции под командование американских офицеров, но выступило против оставления Диаса на президентском посту до окончания официального срока полномочий. Сакаса 27 апреля 1927 года отказался лично участвовать в мирных переговорах, но послал на них трёх своих представителей[21][22]. Однако это не повлияло на исход событий. 4 мая 1927 года военный министр правительства Пуэрто-Кабесаса генерал Хосе Мария Монкада по предложению полковника Стимсона бросил своего президента Сакасу на произвол судьбы и подписал в своей ставке в Типитапе сепаратное соглашение с властями Манагуа[23]. Типитапское соглашение (исп.  Pacto de Tipitapa) или Пакт Эспино-Негро (исп.  Pacto del Espino Negro) предусматривало разоружение армии либералов и избрание генерала Монкады президентом страны на выборах 1928 года[24]. 12 мая 1927 года либералы и консерваторы подписали перемирие[20] и оставшийся без армии Хуан Баутиста Сакаса был вынужден эмигрировать в Коста-Рику[25]. Британский историк Арнольд Джозеф Тойнби писал, что если бы американцы не сделали бы тогда такой глупости и поддержали бы Сакасу, им не пришлось бы высаживать армию в Никарагуа и они избежали бы феномена Сандино[26][27]. 20 мая 1927 года в Пуэрто-Кабесасе Хуан Баутиста Сакаса издал декрет о сложении с себя полномочий президента и выехал в Пуэрто-Лимон (Коста-Рика) [28], куда прибыл 22 мая [29]. Новым лидером либералов стал Х. М. Монкада.

Конституционный президент Никарагуа

Хуан Баутиста Сакаса не воспользовался тем, что не все сторонники либералов согласились сложить оружие, и что в стране развернулась антиправительственная и антиамериканская война под предводительством бывшего генерала его армии Аугусто Сесара Сандино, который сохранил ему верность. 17 июля 1927 года Сандино заявил: «…мы — организованная сила, выступающая в защиту конституционных прав доктора Сакасы»[30], но бывший лидер либералов не проявил интереса к возможности продолжить борьбу. Вскоре Сакаса, прекрасно владевший английским языком и имевший связи в Америке, переехал в США[23], а пришедший к власти в Никарагуа в 1929 году генерал Монкада одним из первых декретов назначил его послом в США. Вскоре в интервью «Геральд трибюн» Сакаса заявил: «Американские солдаты — это благородные джентльмены: у них одна забота — как помочь моей стране. И США поступили бы неуважительно, если бы отозвали свои войска из Никарагуа» [31]. В 1932 году, когда конституционные полномочия Хосе Мария Монкады подходили к концу а партизанское движение в стране только разрасталось, Хуан Баутиста Сакаса был отозван в Манагуа и выдвинут на кандидатом на пост президента страны. В июне он послал эмиссара в Вашингтон с просьбой не выводить американские войска из страны[32] и активно включился в процесс урегулирования. 27 июля все четыре претендента от Либеральной партии подписали «договор чести», по которому обещали поддержку выдвиженцу от Леона Сакасе в обмен на места сенаторов и депутатов[33]. Опираясь на своих сторонников в Либеральной партии, он даже сумел расколоть повстанческое движение, убедив командира 12-й колонны Армии защитников суверенитета Никарагуа генерала Хуана Грегорио Колиндреса порвать с Сандино и провозгласить себя временным президентом. 7 ноября 1932 года на президентских выборах, которые контролировались Центральной избирательной комиссией во главе с адмиралом ВМС США Кларком Вудвортом, Сакаса одержал победу. Уже 23 ноября по его указанию будущий министр сельского хозяйства и труда Софиниас Сальватьерра, родственник Сакасы, начал процесс переговоров с Сандино от имени Либеральной и Консервативной партий[34][35]. Со вступлением Сакасы на пост президента 1 января 1933 года процесс урегулирования пошёл стремительно. 2 января армия США завершила эвакуацию с территории Никарагуа, а 8 января правительство начало прямые официальные переговоры с Сандино в городке Сан-Рафаэль дель Норте[36]. 2 февраля 1933 года Хуан Баутиста Сакаса принял прилетевшего в Манагуа А. С. Сандино в президентском дворце и провёл с ним в целом успешные переговоры [37]. 9 февраля 1933 года повстанцы приступили к сдаче оружия[38].

Хуан Сакаса и убийство Сандино

В ноябре 1932 года Аугусто Сесар Сандино намеревался потребовать от нового президента установления полного военного контроля своей армии над страной и претендовал как минимум на посты военного министра, министра иностранных дел и министра экономики для свои соратников, не считая постов начальников ряда военных зон, включая столичную[39]. Но подписанные им соглашения о национальном примирении у многих в те годы вызвали удивление, и долгое время были предметом споров не только в Латинской Америке[40]. Поспешная сдача оружия партизанской армией, успешно противостоявшей войскам США, отказ Сандино и его сторонников от любых претензий на власть и их опасная доверчивость по отношению к правительству и к Национальной гвардии до сих пор не имеют ясного объяснения. Возможно, что не последнюю роль в этом сыграли личные качества президента Сакасы, сумевшего вызвать доверие партизан, однако сам Сандино раньше был невысокого мнения о своём бывшем политическом руководителе.6 марта 1929 года в открытом письме президенту США Герберту Гуверу он писал: «Доктор Сакаса должен был с оружием в руках отвергнуть посягательства Кулиджа на суверенитет Никарагуа, но он не сделал этого[41], им овладел страх, он и сейчас, словно раб, стоит перед Вами на коленях. Но Вы ошибаетесь, думая, что перед Вами все будут унижаться, как это делает Сакаса»[42]. В другом письме Сандино отзывался о нём ещё более презрительно: «…предателей в Вашингтоне представляет эта марионетка Сакаса»[43].

В 1933 году президент встречался с Сандино в Манагуа ещё два раза и казалось, что процесс урегулирования идёт успешно. Сандино, игнорировал предупреждения сторонников и занимался устройством большого кооперативного хозяйства. Он заявил сальвадорской газете «Diario Latino»: «Второго февраля 1933 года моя партизанская функция кончилась. Теперь я служу своей родине трудом…». Имелись сведения что в декабре 1933 года шеф-директор Национальной гвардии Анастасио Сомоса Гарсиа, женатый на племяннице президента Сальвадоре Дебайле Сакаса, предлагал Сандино совместно свергнуть «этого старого дурака Сакасу, который разоряет страну» и обещал тому пост военного министра, однако предложение до Сандино просто не дошло [44]. В феврале 1934 года Сандино вновь прибыл в Манагуа и провёл с Х. Б. Сакасой очередной тур переговоров, во время которых добился от президента обещания получить большие гарантии безопасности для своей армии: Сакаса пообещал реорганизовать Национальную гвардию и полностью переподчинить её главе государства. Возможно этого заявления было достаточно для того, чтобы Анастасио Сомоса начал активные действия. Поздним вечером 21 февраля 1934 года, возвращавшийся с ужина в президентском дворце Аугусто Сесар Сандино был захвачен и расстрелян национальными гвардейцами[45]. Их не остановило ни присутствие в машине Сандино брата президента Федерико Сакасы, ни заступничество дочери Сакасы Маруки, случайно оказавшейся на месте ареста Сандино[46].

Истинная роль Хуана Баутисты Сакасы в убийстве Сандино остаётся неясной и трактуется в зависимости от различных политических симпатий. Одни утверждали, что Сакаса ничего не знал о намерениях Сомосы, действительно симпатизировал Сандино и был шокирован его убийством. Густаво Алеман Боланьос трактовал факты в пользу версии о прямой причастности Сакасы к убийству. В своём обвинении он опирался на пять аргументов:

  1. Сакаса без видимой причины пригласил Сандино в президентский дворец 21 февраля 1934 года;
  2. Сандино был задержан патрулём Национальной гвардии сразу же после отъезда из дворца, и при этом присутствовала дочь президента, которая немедленно сообщила обо всём отцу;
  3. Сакаса был информирован, и у него было достаточно времени, чтобы предотвратить расстрел;
  4. Бывшие сотрудники Сакасы Хесус Эрнандес и Николас Мартинес позднее утверждали, что именно президент был организатором убийства;
  5. Партия Демократический никарагуанский союз обвинила Сакасу в укрывательстве преступления[47].

Грегорио Урбано Гильберт добавлял к этому шестой аргумент: после убийства Сандино президент Сакаса повысил бригадного генерала Сомосу до звания генерал-майора[48][22].

Как ни странно, признанный лидер второй волны сандинизма Карлос Фонсека Амадор считал, что Сакаса только попустительствовал убийству:

Хуан Б. Сакаса сносил все выходки Сомосы, который формально подчинялся ему. Попустительство привело к преступлению…»[49]
.

Советский историк Гонионский С. А. считал, что Сакаса был слишком беспринципен для настоящих симпатий и антипатий и ничего не решал:

«Слабовольным, нерешительным Сакасой владело лишь одно сильное чувство: желание удержаться у власти. Ради этого он был готов закрыть глаза на любое преступление».
.

Генерал Анастасио Сомоса фактически исключал прямую причастность президента к убийству. Он не без иронии вспоминал, как 60-летний Сакаса делился своими страхами:

«После событий 21 февраля некоторые мои друзья меня предостерегали, что вы, расстреляв Сандино, лишите меня президентского поста – точнее, расстреляете. Я им ответил, что верю в преданность мне Национальной гвардии» [50].

Беседа бывшего президента Хосе Марии Монкады и президента Х. Б. Сакасы 21 февраля 1934 года в президентском дворце перед совещанием у посла США Артуро Блисс Лейна, на котором, вероятно, было принято решение о ликвидации Сандино, и на которое Сакасу не пригласили[51], позволяет предположить, что президент должен был по меньшей мере догадаться о намерениях Сомосы. Осталось неизвестным, интересовался генерал Монкада позицией президента, либо прилагал усилия, чтобы нейтрализовать Сакасу и избежать неожиданностей с его стороны. Неясно, что знал сам Монкада о планах и сроках убийства Сандино. В любом случае решение было принято без участия Сакасы, но после его беседы с Монкадой, что даёт повод предполагать, что президент просто «умыл руки».

23 февраля 1934 года Хуан Баутиста Сакаса публично осудил убийство Сандино:

Перед лицом нации я гневно осуждаю это ничем не оправданное преступление, которое могло совершиться при моей администрации только благодаря неправильным действиям Национальной гвардии…

Однако никаких мер для наказания убийц Сакаса принять не смог[52] или не захотел. Убийство Сандино вызвало волну протеста во всей Латинской Америке, и тут же всплыла фраза никарагуанского поэта Рубена Дарио, ещё незадолго до своей смерти в 1916 году назвавшего Хуана Баутисту Сакасу «улыбающимся ничтожеством» (исп. Nulidad sonriente). Эта характеристика закрепилась за Сакасой на долгие десятилетия и пережила его самого[53].

Конец правления

После убийства Сандино Хуан Баутиста Сакаса смог продержаться у власти ещё год и три месяца, так и не завершив своего конституционного срока. К 1936 году, несмотря на нестабильность, он основал Ипотечный банк и Национальную кассу народного кредитования, учредил Национальное издательство и построил больницу Сан-Висенте в Леоне. При нём были восстановлены некоторые общественные здания, разрушенные землетрясением 1931 года[54]. Правлению Сакасы положило конец то, что генерал Анастасио Сомоса, вопреки конституции, запрещавшей баллотироваться в президенты родственникам действующего президента, уже 14 сентября 1935 года заявил о намерении выставить свою кандидатуру на очередных выборах[55]. Он не встретил сопротивления президента, но Либеральная и Консервативная партия объединились против шеф-директора Национальной гвардии и выдвинули на пост президента другую кандидатуру. 14 мая 1936 года лидеры либералов и консерваторов в присутствии Сакасы подписали соглашение о поддержке единого кандидата Леонардо Аргуэльо и этим отрезали Сомосе путь к власти[56]. 31 мая Сомоса поднял вооружённый мятеж в Леоне и в Манагуа, требуя отставки президента. 6 июня 1936 года Хуан Баутиста Сакаса подал в отставку перед Конгрессом, передал власть министру внутренних дел Хулиану Ириасу и выехал в Сальвадор[57][58]. Вскоре он эмигрировал в США[59].

Хуан Баутиста Сакаса Сакаса скончался 17 апреля 1946 года в Лос-Анджелесе, (Соединённые Штаты Америки).

В середине 1960 годов, при президенте Рене Шике Гутьерресе, останки Хуана Батисты Сакасы были перевезены на родину и перезахоронены в часовне Святого Сердца (исп.  Capilla del Sagrado Corazón) Кафедрального собора в Леоне[54].

Напишите отзыв о статье "Сакаса, Хуан Баутиста"

Примечания

  1. ↑ Encyclopedia Britannica. [www.britannica.com/EBchecked/topic/515180/Juan-Bautista-Sacasa Juan Bautista Sacasa] (англ.). Bitannica.com. Проверено 8 августа 2012. [www.webcitation.org/6B6FJ9LOO Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
  2. ↑ [www.buscabiografias.com/bios/biografia/verDetalle/5939/Juan%20Bautista%20Sacasa/ Juan Bautista Sacasa] (исп.). Buscabiografias.com. Проверено 8 августа 2012. [www.webcitation.org/6B6FKGgYG Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
  3. ↑ Department of State, 1932, с. 49.
  4. ↑ Munro, 1974, с. 172.
  5. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 21.
  6. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 22.
  7. ↑ Department of State, 1932, с. 56.
  8. ↑ Cardenal Tellería, 2000, с. 508.
  9. ↑ Munro, 1974, с. 192-193.
  10. ↑ Department of State, 1932, с. 59.
  11. ↑ Stimson, 2004, с. 40-41.
  12. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 23.
  13. ↑ 1 2 Леонов Н.С., 1975, с. 204.
  14. ↑ 1 2 Гонионский С.А., 1965, с. 24.
  15. ↑ 1 2 Гонионский С.А., 1965, с. 25.
  16. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 40.
  17. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 125.
  18. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 26.
  19. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 28.
  20. ↑ 1 2 Леонов Н.С., 1975, с. 205.
  21. ↑ Stimson, 2004, с. 67.
  22. ↑ 1 2 Manuel Moncada Fonseca. [www.rebelion.org/docs/110909.pdf Nicaragua 1910-1937: Imposición del dominio yanqui en Nicaragua y Resistencia Sandinista] (исп.). Проверено 5 сентября 2012. [www.webcitation.org/6B9XL1qi6 Архивировано из первоисточника 4 октября 2012].
  23. ↑ 1 2 Гонионский С.А., 1965, с. 29.
  24. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 30.
  25. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 155.
  26. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 19.
  27. ↑ L.Cummins. Quijote on a burro. Sandino and the Marines. A Study in the formulation of foreign policy. Mexico, D.F., 1958 — р.95.
  28. ↑ MacRenato, 1991, с. 104.
  29. ↑ Smith, Hazel., 1993, с. 92.
  30. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 40.
  31. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 78.
  32. ↑ Ramírez, Sergio, 1988, с. 115.
  33. ↑ Munro, 1974, с. 273.
  34. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 106.
  35. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 107.
  36. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 110.
  37. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 113.
  38. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 115.
  39. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 130.
  40. ↑ Леонов Н.С., 1975, с. 213.
  41. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 77.
  42. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 78.
  43. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 85.
  44. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 119.
  45. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 21.
  46. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 22.
  47. ↑ Alemán Bolaños, Gustavo. Sandino el Libertador. Talleres de Impresos Culturales S.A. IMCUSA, San José Costa Rica, 1980. — С. С. 219, 225, 233.
  48. ↑ Gilbert, Gregorio Urbano. Junto a Sandino. Editora Alfa y Omega. Santo Domingo, República Dominicana, marzo de 1979. — С. 294.
  49. ↑ Идейное наследие Сандино, 1982, с. 202.
  50. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 128.
  51. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 123.
  52. ↑ Леонов Н.С., 1975, с. 225.
  53. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 129.
  54. ↑ 1 2 [www.mined.gob.ni/index.php?option=com_content&view=article&id=495%3Agobernantes&catid=55%3Arubendario&Itemid=58&limitstart=6 Juan Bautista Sacasa] (исп.). Ministerio de Educacion de Nicaragua. Проверено 8 августа 2012. [www.webcitation.org/6B6FL3HIG Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
  55. ↑ MacRenato, 1991, с. 233.
  56. ↑ Walter, Knut., 1993, с. 50.
  57. ↑ Walter, Knut., 1993, с. 51.
  58. ↑ Гонионский С.А., 1965, с. 136.
  59. ↑ Леонов Н.С., 1975, с. 236.

Литература

  • Гонионский С. А. Сандино. — М.: Молодая гвардия, 1965.
  • Леонов Н.С. Очерки новой и новейшей истории стран Центральной Америки. — М.: Мысль, 1975.
  • Сборник. Идейное наследие Сандино. — М.: Прогресс, 1982.
  • United States . Department of State. The United States and Nicaragua: a survey of the relations from 1909 to 1932.. — Washington, D.C.: Government Printing Office., 1932.
  • Munro, Dana G. The United States and the Caribbean republics, 1921-1933.. — Princeton: Princeton University Press, 1974.
  • Cardenal Tellería, Marco. Nicaragua y su historia: cronología del acontecer histórico y construcción de la nación nicaragüense. Volume I: 1502-1936.. — Managua: Banco Mercantíl., 2000.
  • Smith, Hazel. Nicaragua: self-determination and survival.. — London: Pluto Press., 1993.
  • MacRenato, Ternot. Somoza: seizure of power, 1926-1939.. — La Jolla: University of California, San Diego., 1991.
  • Kamman, William. A search for stability: United States diplomacy toward Nicaragua 1925-1933.. — Notre Dame: University of Notre Dame Press., 1968.
  • Ramírez, Sergio. El muchacho de Niquinohomo.. — Managua: Editorial Vanguardia., 1988.
  • Walter, Knut. The regime of Anastasio Somoza, 1936-1956.. — Chapel Hill: The University of North Carolina., 1993.

Ссылки

  • Encyclopedia Britannica. [www.britannica.com/EBchecked/topic/515180/Juan-Bautista-Sacasa Juan Bautista Sacasa] (англ.). Bitannica.com. Проверено 8 августа 2012. [www.webcitation.org/6B6FJ9LOO Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
  • Aldo Díaz Lacayo. [www.manfut.org/cronologia/p1w.html Juan Bautista Sacasa] (исп.). Мanfut.. Проверено 16 сентября 2012. [www.webcitation.org/6B9q8vzeu Архивировано из первоисточника 4 октября 2012].
  • Nicolas Lopez Maltes. [www.estrelladenicaragua.com/413-EDICION/413-fotohist.html La foto historica] (исп.). La Estrella de Nicaragua (Septiembre 2010). — Правительство Хуана Сакасы в Пуэрто-Кабесасе, 1926 год. Проверено 20 сентября 2012. [www.webcitation.org/6B9xEghi8 Архивировано из первоисточника 4 октября 2012].
  • [digital.lib.uh.edu/cdm4/item_viewer.php?CISOROOT=/perales&CISOPTR=27 Posed photograph of Juan Bautista Sacasa, President-elect of Nicaragua Date November, 1932] (англ.). University of Houston Libraries. — Фотография избранного президента Х.Б.Сакасы в 1932 году.. Проверено 8 августа 2012. [www.webcitation.org/6B6FLtpCy Архивировано из первоисточника 2 октября 2012].
Предшественник:
Хосе Мария Монкада 		Президент Республики Никарагуа

1 января 1933 — 6 июня 1936 		Преемник:
Хулиан Ириас Сандре
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе.
Список неработающих ссылок: Ramírez, Sergio, 1988, Stimson, 2004
Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.

Отрывок, характеризующий Сакаса, Хуан Баутиста

Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.
Анна Павловна грустно улыбнулась и заметила, что Кутузов, кроме неприятностей, ничего не дал государю.
– Я говорил и говорил в Дворянском собрании, – перебил князь Василий, – но меня не послушали. Я говорил, что избрание его в начальники ополчения не понравится государю. Они меня не послушали.
– Все какая то мания фрондировать, – продолжал он. – И пред кем? И все оттого, что мы хотим обезьянничать глупым московским восторгам, – сказал князь Василий, спутавшись на минуту и забыв то, что у Элен надо было подсмеиваться над московскими восторгами, а у Анны Павловны восхищаться ими. Но он тотчас же поправился. – Ну прилично ли графу Кутузову, самому старому генералу в России, заседать в палате, et il en restera pour sa peine! [хлопоты его пропадут даром!] Разве возможно назначить главнокомандующим человека, который не может верхом сесть, засыпает на совете, человека самых дурных нравов! Хорошо он себя зарекомендовал в Букарещте! Я уже не говорю о его качествах как генерала, но разве можно в такую минуту назначать человека дряхлого и слепого, просто слепого? Хорош будет генерал слепой! Он ничего не видит. В жмурки играть… ровно ничего не видит!
Никто не возражал на это.
24 го июля это было совершенно справедливо. Но 29 июля Кутузову пожаловано княжеское достоинство. Княжеское достоинство могло означать и то, что от него хотели отделаться, – и потому суждение князя Василья продолжало быть справедливо, хотя он и не торопился ого высказывать теперь. Но 8 августа был собран комитет из генерал фельдмаршала Салтыкова, Аракчеева, Вязьмитинова, Лопухина и Кочубея для обсуждения дел войны. Комитет решил, что неудачи происходили от разноначалий, и, несмотря на то, что лица, составлявшие комитет, знали нерасположение государя к Кутузову, комитет, после короткого совещания, предложил назначить Кутузова главнокомандующим. И в тот же день Кутузов был назначен полномочным главнокомандующим армий и всего края, занимаемого войсками.
9 го августа князь Василий встретился опять у Анны Павловны с l'homme de beaucoup de merite [человеком с большими достоинствами]. L'homme de beaucoup de merite ухаживал за Анной Павловной по случаю желания назначения попечителем женского учебного заведения императрицы Марии Федоровны. Князь Василий вошел в комнату с видом счастливого победителя, человека, достигшего цели своих желаний.
– Eh bien, vous savez la grande nouvelle? Le prince Koutouzoff est marechal. [Ну с, вы знаете великую новость? Кутузов – фельдмаршал.] Все разногласия кончены. Я так счастлив, так рад! – говорил князь Василий. – Enfin voila un homme, [Наконец, вот это человек.] – проговорил он, значительно и строго оглядывая всех находившихся в гостиной. L'homme de beaucoup de merite, несмотря на свое желание получить место, не мог удержаться, чтобы не напомнить князю Василью его прежнее суждение. (Это было неучтиво и перед князем Василием в гостиной Анны Павловны, и перед Анной Павловной, которая так же радостно приняла эту весть; но он не мог удержаться.)
– Mais on dit qu'il est aveugle, mon prince? [Но говорят, он слеп?] – сказал он, напоминая князю Василью его же слова.
– Allez donc, il y voit assez, [Э, вздор, он достаточно видит, поверьте.] – сказал князь Василий своим басистым, быстрым голосом с покашливанием, тем голосом и с покашливанием, которым он разрешал все трудности. – Allez, il y voit assez, – повторил он. – И чему я рад, – продолжал он, – это то, что государь дал ему полную власть над всеми армиями, над всем краем, – власть, которой никогда не было ни у какого главнокомандующего. Это другой самодержец, – заключил он с победоносной улыбкой.
– Дай бог, дай бог, – сказала Анна Павловна. L'homme de beaucoup de merite, еще новичок в придворном обществе, желая польстить Анне Павловне, выгораживая ее прежнее мнение из этого суждения, сказал.
– Говорят, что государь неохотно передал эту власть Кутузову. On dit qu'il rougit comme une demoiselle a laquelle on lirait Joconde, en lui disant: «Le souverain et la patrie vous decernent cet honneur». [Говорят, что он покраснел, как барышня, которой бы прочли Жоконду, в то время как говорил ему: «Государь и отечество награждают вас этой честью».]
– Peut etre que la c?ur n'etait pas de la partie, [Может быть, сердце не вполне участвовало,] – сказала Анна Павловна.
– О нет, нет, – горячо заступился князь Василий. Теперь уже он не мог никому уступить Кутузова. По мнению князя Василья, не только Кутузов был сам хорош, но и все обожали его. – Нет, это не может быть, потому что государь так умел прежде ценить его, – сказал он.
– Дай бог только, чтобы князь Кутузов, – сказала Анпа Павловна, – взял действительную власть и не позволял бы никому вставлять себе палки в колеса – des batons dans les roues.
Князь Василий тотчас понял, кто был этот никому. Он шепотом сказал:
– Я верно знаю, что Кутузов, как непременное условие, выговорил, чтобы наследник цесаревич не был при армии: Vous savez ce qu'il a dit a l'Empereur? [Вы знаете, что он сказал государю?] – И князь Василий повторил слова, будто бы сказанные Кутузовым государю: «Я не могу наказать его, ежели он сделает дурно, и наградить, ежели он сделает хорошо». О! это умнейший человек, князь Кутузов, et quel caractere. Oh je le connais de longue date. [и какой характер. О, я его давно знаю.]
– Говорят даже, – сказал l'homme de beaucoup de merite, не имевший еще придворного такта, – что светлейший непременным условием поставил, чтобы сам государь не приезжал к армии.
Как только он сказал это, в одно мгновение князь Василий и Анна Павловна отвернулись от него и грустно, со вздохом о его наивности, посмотрели друг на друга.


В то время как это происходило в Петербурге, французы уже прошли Смоленск и все ближе и ближе подвигались к Москве. Историк Наполеона Тьер, так же, как и другие историки Наполеона, говорит, стараясь оправдать своего героя, что Наполеон был привлечен к стенам Москвы невольно. Он прав, как и правы все историки, ищущие объяснения событий исторических в воле одного человека; он прав так же, как и русские историки, утверждающие, что Наполеон был привлечен к Москве искусством русских полководцев. Здесь, кроме закона ретроспективности (возвратности), представляющего все прошедшее приготовлением к совершившемуся факту, есть еще взаимность, путающая все дело. Хороший игрок, проигравший в шахматы, искренно убежден, что его проигрыш произошел от его ошибки, и он отыскивает эту ошибку в начале своей игры, но забывает, что в каждом его шаге, в продолжение всей игры, были такие же ошибки, что ни один его ход не был совершенен. Ошибка, на которую он обращает внимание, заметна ему только потому, что противник воспользовался ею. Насколько же сложнее этого игра войны, происходящая в известных условиях времени, и где не одна воля руководит безжизненными машинами, а где все вытекает из бесчисленного столкновения различных произволов?


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Сакаса,_Хуан_Баутиста&oldid=80344179»