Сакович, Касьян

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Касьян Сакович
Kasjan Sakowicz
Имя при рождении:

Kalikst Sakowicz

Род деятельности:

богослов, поэт

Дата рождения:

ок. 1578

Гражданство:

Речь Посполитая

Место смерти:

Краков

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Касьян Сакович (в миру — Каллист (Каликст) Сакович, польск. Kasjan (Kalikst) Sakowicz; ок. 1578, с. Потелич, Русское воеводство, Речь Посполитая — 1647, Краков, Речь Посполитая) — церковный деятель Речи Посполитой, православный монах Дубенского Крестовоздвиженского монастыря на Волыни, в 1626 году перешедший в унию, а около 1640 года — из унии в католичество. Автор полемических сочинений в защиту унии церквей и перехода из православной веры в католическую. Не добившись желаемых результатов, Сакович жаловался на «укоризны, поношения и смехотворения» своих православных соплеменников,[1] отчего переселился в Краков.



Биография

Родился в семье православного священника из Потелича (Речь Посполитая). (Саковичи были шляхтичами герба Корвина.)

Учился в Краковской и Замойской академиях.

Сакович был домашним учителем у волынского шляхтича, последнего православного сенатора Речи Посполитой Адама Киселя.

Предположительно в 1620 г. в Киевском Богоявленском монастыре принял монашество с именем Кассиан. По протекции кн. Александра Острожского-Заславского Кассиан Сакович стал игуменом в двух монастырях в Дубне. В начале 1620-х гг. — ректор Киево-Братской коллегии[2]. В унию Сакович перешёл под влиянием митрополита Иосифа Рутского не позднее 1626 года.

В 1622 году, по смерти гетмана Сагайдачного, Сакович написал «Верши» о нём, и они были прочитаны при погребении гетмана[3]. Вскоре они были изданы в виде брошюры[1].

В 1628 г., при митрополите Иове Борецком, в Киеве прошёл церковный собор, на котором униатская «Апология» Саковича была сожжена.

Около 1640 г. Сакович перешёл из унии в католичество латинского обряда.

С принятием католиками нового Григорианского календаря и Григорианской пасхалии не прекращались споры с православными по данному вопросу, в 1640 году Сакович по этому поводу написал книгу «Kalendarz stary, w którym jawny i oczywisty błąd ukazuje się około święcenia Paschy, i responsa na zarzuty starokalendarzan, i co za pożytki ruskiemu narodowi z przyjęcia nowego kalendarza» («Календарь старый, в котором явно и очевидно заблуждения покзаны о священной Пасхе, и ответы на обвинения старокалендарников, и какие преимущества русскому народу с принятием нового календаря»), в которой убеждал православных принять новый календарь.

В 1642 г., служа ксёндзом в Кракове, он издал на польском языке сочинение [books.google.ru/books?id=9p6cX0eXTUwC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false «Ἐπανόρθωσις abo perspectiwa i objaśnienie błędów, herezjej i zabobonów w grekoruskiej cerkwi disunitskiej tak w artykułach wiary jako w administrowaniu sakramentów i w inszych obrządkach i ceremoniach znajdujących się» («Έπανόρτωσις, или Перспектива, или Изображение заблуждений, ересей и суеверий Греко-Русской дезунитской Церкви, находящихся как в догматах веры, так в совершении таинств и в других обрядах и церемониях»)].

Через два года, в 1644 г., Киевский митрополит Пётр Могила издал «Λίθος, или Камень, брошенный с пращи истины св. православной Русской Церкви смиренным отцом Евсевием Пименом[4] на сокрушение лживо-темной Перспективы... Кассиана Саковича»[5][6].

Сакович написал также религиозно-полемические книги «Problemata» (1620), «Tractat о duszy» (1625), «Kalendarz stary» (1640) и др.

Скончался в 1647 г. в Кракове.

Напишите отзыв о статье "Сакович, Касьян"

Примечания

  1. 1 2 [azbyka.ru/otechnik/Makarij_Bulgakov/istorija-russkoj-tserkvi/9_1 Макарий (Булгаков). История Русской Церкви. Том 5]
  2. Церковные историки несколько по-разному говорят о дате, когда Сакович стал ректором. По Макарию (Булгакову), он стал ректором около 1622 г., уже будучи униатом. По П. В. Знаменскому, он был ректором в 1620—1624 гг.
  3. Василенко Н. П. Очерки истории Западной Руси и Украины. — М.: Центрполиграф, 2015. — C. 238.
  4. С греческого — благочестивым пастырем.
  5. [www.orthedu.ru/books/znam_rpz/znam3.htm Знаменскиий П.В. История Русской Церкви. Часть III].
  6. Василенко Н. П. Очерки истории Западной Руси и Украины. — М.: Центрполиграф, 2015. — C. 100.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Сакович, Касьян

– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.