Сакураи, Тадаёси
| Тадаёси Сакураи | |
| 櫻井 忠温 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти |
17 сентября 1965 (86 лет) |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Род войск |
пехота |
| Годы службы |
1901—1930 |
| Звание | |
| Часть |
22-й пехотный полк |
| Сражения/войны | |
| В отставке |
писатель |
Тадаёси Сакураи (яп. 櫻井 忠温 Сакураи Тадаёси, новыми иероглифами 桜井 忠温; 11 июня 1879 — 17 сентября 1965) — японский военный, писатель. Автор наиболее известной[1] японской автобиографической книги о русско-японской войне — военных мемуаров под названием «Живые снаряды» (яп. 肉弾 Никудан).
Содержание
Биография
Тадаёси Сакураи родился в городе Мацуяма префектуры Эхиме и был третьим сыном в семье обедневшего представителя нетитулованной японской знати сидзоку. Окончив Мацуямскую среднюю школу (в настоящее время Старшая общеобразовательная школа Мацуяма-Хигаси префектуры Эхимэ) в 1899 году, он поступил в военную академию Императорской армии Японии (Рикугун сикан гакко) и окончил её в ноябре 1901 года.
В 1904 году Сакураи отправился на русско-японскую войну в звании младшего лейтенанта и должности знаменосца 22-го пехотного полка. Он принял участие в нескольких сражениях и 24 августа 1904 года был тяжело ранен в ходе первого штурма Порт-Артура. Сакураи долго лежал на поле боя, пока его не подобрали свои. Поскольку он был без сознания, его приняли за труп и вознамерились сжечь, однако он очнулся. Тогда ему оказали необходимую помощь и отправили домой[2]. В это время он написал книгу «Живые снаряды», своё самое известное литературное произведение.
С 1924 года Сакураи был начальником армейского отдела пропаганды, дослужившись на этой должности до звания генерал-майора[3]. В 1930 году ушёл в отставку, однако продолжал писать на военную тематику, а также рисовать картины: в юности он учился живописи у художников школы Сидзё-ха и не забыл свои умения. После окончания Второй мировой войны в 1947 году попал под чистку, организованную оккупационным американским правительством, как пособник враждебного режима. Ограничения с него были сняты с окончанием оккупации в 1952 году. Некоторое время Сакураи жил в Токио, но в 1959 году перебрался обратно в Мацуяму, где и скончался в 1965 году в возрасте 86 лет.
Творчество
Основным произведением Сакураи является книга «Живые снаряды», военные мемуары, написанные во время лечения после ранения под Порт-Артуром. Книга вышла в 1906 году с предисловием Окумы Сигэнобу, видного политика эпохи Мэйдзи, и описывала военный опыт Сакураи, тяжёлые и изнурительные марш-броски японской армии по равнинным пространствам Маньчжурии и ожесточённые бои за высоты, занятые русской армией. Книга стала популярной в Японии — в первый год было продано 40 тысяч экземпляров, её отметил известный английский японовед и дипломат Эрнест Сатоу[4] — и была переведена на иностранные языки, в том числе английский, немецкий, французский, китайский и русский. На русский язык произведение было переведено с английского и опубликовано в 1909 году под названием «Живыя ядра: очеркъ боевой жизни японской арміи подъ Портъ-Артуромъ», имя автора было указано как Тадеучи Сакурай. Произведение заслужило внимания и в высших кругах — Сакураи удостоился аудиенции у императора Муцухито, немецкий кайзер Вильгельм II призвал своих солдат и офицеров обязательно прочесть книгу японского лейтенанта, а американский президент Теодор Рузвельт послал Сакураи письмо, в котором восхищался его героизмом[2].
Тем не менее, книга была насыщена милитаристской пропагандой[5]. Само слово «никудан» (живой снаряд) заняло прочное место в списке эвфемизмов, использовавшихся японской армией: им стали обозначать солдат, взрывавших себя вместе с врагами или жертвовавших собой иным образом. В этом качестве слово просуществовало до Второй мировой войны, пока его не вытеснил термин «гёкусай» (玉砕, «разбитый драгоценный камень») — эвфемизм для банзай-атаки[6]. Книга Сакураи содержала также националистские рассуждения: отражая господствовавшую в то время идеологию своей страны, Сакураи полагал японцев высшей нацией среди всех остальных азиатов. Китайцы, на чьей земле шла война, представали у него как малозначимая прислуга русских или японцев (смотря по тому, кто занял землю, на которой они жили), и назывались не «китайцами», а оскорбительными словами: «чан»[7], «чанчан-бо»[8] или «чанкоро» («китаёзы», «чурки»).
Через 7 лет после «Живых снарядов» Сакураи в 1913 году написал продолжение, книгу «Тыл» (яп. 銃後 Дзю:го). Он продолжил писать после выхода в отставку: в 1930 году появилась книга «Молитва траве» (яп. 草に祈る Куса ни инору), в 1931 — «Война начинается сейчас» (яп. 戦いはこれからだ Татакай ва корэкара да), в 1933 — «Генерал Сиракава Ёсинори» (яп. 大将白川 Тайсё: Сиракава), в 1938 — «Сёгун Ноги Марэсукэ» (яп. 将軍乃木 Сё:гун Ноги). После снятия ограничений, наложенных оккупационным правительством, Сакураи создал ещё два произведения: «Дом в деревне листопада» (яп. 落葉村舎 Ракуё: сонся) и «Записки грустного человека» (яп. 哀しきものの記録 Канасики моно но кироку).
По книгам Сакураи было снято несколько военных фильмов[9].
Напишите отзыв о статье "Сакураи, Тадаёси"
Примечания
- ↑ Reinhard Zöllner. Geschichte Japans: Von 1800 bis zur Gegenwart. — UTB, 2006. — С. 292. — 457 с. — ISBN 9783825226831.
- ↑ 1 2 [tamutamu2011.kuronowish.com/sakuraitadaatu.htm 桜井忠温] (яп.). Проверено 16 апреля 2012. [www.webcitation.org/6AlYQDby7 Архивировано из первоисточника 18 сентября 2012].
- ↑ Louise Young. Japan's Total Empire: Manchuria and the Culture of Wartime Imperialism. — University of California Press, 1999. — С. 72. — 500 с. — ISBN 9780520219342.
- ↑ Ian Ruxton. Sir Ernest Satow's Private Letters to W.G. Aston and F.V. Dickins: The Correspondence of a Pioneer Japanologist from 1870 to 1918. — Lulu.com, 2008. — С. 254. — 348 с. — ISBN 9781435710009.
- ↑ Mike Hankins. [www.goodreads.com/review/show/229266022 Human Bullets: A Soldier's Story of the Russo-Japanese War] (англ.). goodreads.com (30 октября 2011). Проверено 16 апреля 2012. [www.webcitation.org/6AlYR8xIr Архивировано из первоисточника 18 сентября 2012].
- ↑ David C. Earhart. Certain Victory: Images of World War II in the Japanese Media. — M.E. Sharpe, 2008. — С. 492. — 529 с. — ISBN 9780765617767.
- ↑ Colin Jaundrill. [www.h-net.org/reviews/showrev.php?id=11272 A Young Lieutenant's Russo-Japanese War] (англ.) (декабрь 2005). Проверено 16 апреля 2012.
- ↑ Нахо Игауэ. [www.eavest.ru/magasin/artikelen/2004-1_iga.htm Взаимные образы русских и японцев (по фольклорным материалам)]. Вестник Евразии. Проверено 13 апреля 2012. [www.webcitation.org/6AlYSOltY Архивировано из первоисточника 18 сентября 2012].
- ↑ [www.jmdb.ne.jp/person/p0135170.htm 桜井忠温] (яп.). JMDB. Проверено 16 апреля 2012. [www.webcitation.org/6AlYTEpuC Архивировано из первоисточника 18 сентября 2012].
Ссылки
- [archive.org/details/humanbulletssold00sakuuoft Текст книги «Живые снаряды» на английском]
Отрывок, характеризующий Сакураи, Тадаёси
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
