Салазкин, Сергей Сергеевич

Сергей Сергеевич Салазкин<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Министр народного просвещения России
4 (17) сентября 1917 — 25 октября (7 ноября) 1917
Предшественник:	Сергей Федорович Ольденбург
Преемник:	должность упразднена
Рождение:	26 февраля (10 марта) 1862(1862-03-10) Владимирская губерния
Смерть:	4 августа 1932(1932-08-04) (70 лет) Ленинград
Образование:	Университет Св. Владимира в Киеве
Учёная степень:	доктор медицины
Профессия:	ученый, педагог
Научная деятельность
Научная сфера:	биохимия
Место работы:	Женский медицинский институт (Петербург), Крымский университет, Ленинградский медицинский институт, Институт экспериментальной медицины

Серге́й Серге́евич Сала́зкин (26 февраля (10 марта) 1862 года, село Дощатое, Меленковского уезда, Владимирской губернии — 4 августа 1932 года, Ленинград) — российский биохимик, педагог, политический и общественный деятель. Последний министр народного просвещения Временного правительства (сентябрь-октябрь 1917 года). Директор Женского медицинского института в Санкт-Петербурге (1905—1911), ректор Крымского университета в Симферополе (1924—1925), директор Института экспериментальной медицины (1927—1931).

Биография

Родился (26 февраля (10 марта) 1862 в селе Дощатое Меленковского уезда Владимирской губернии. Его отец, Сергей Леонтьевич Салазкин (Саласкин), был приказчиком у купцов Барковых в городе Касимове Рязанской губернии, а в начале 1860-х годов и сам записался в купцы 3-й гильдии. Позднее С. Л. Салазкин стал купцом 1-й гильдии и потомственным почетным гражданином.

Учился в Рязанской гимназии. В 1880 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета. В 1884 году, будучи студентом 4 курса, за участие в народовольческих кружках был арестован, заключен в Петропавловскую крепость, а затем выслан на родину. В 1886 году был принят на физико-математический факультет Университета святого Владимира в Киеве, по окончании которого перешёл на медицинский факультет того же университета.

После получении звания лекаря был оставлен лаборантом при физиолого-химической кафедре Киевского университета. В 1896 году вышел в отставку и работал в петербургском Институте экспериментальной медицины, в лаборатории профессора М. В. Ненцкого. В 1897 году получил степень доктора медицины. В следующем году был приглашён в Санкт-Петербургский женский медицинский институт для чтения лекций по физиологической химии в качестве ординарного профессора. В 1904 году был избран учёным секретарём совета института, а в 1905 году его директором.

В 1911 году за сочувствие студенческому движению отстранён от всех должностей и выслан из столицы.

После февральской революции 1917 года С. С. Салазкин был избран председателем Рязанского губисполкома партии кадетов. В мае 1917 года избран председателем исполкома Совета крестьянских депутатов Рязанской губернии. В сентябре 1917 был назначен министром народного просвещения Временного правительства (управляющий министерством с 4 [17] сентября 1917, министр с 8 [21] сентября 1917). Занимал эту должность до падения Временного правительства 25 октября (7 ноября) 1917), став таким образом последним министром народного просвещения России.

Придерживался основных принципов образовательной программы кадетов, предусматривающей децентрализацию школьного дела, введение бесплатного начального и среднего образования, автономию высших учебных заведений и др. Участвовал в деятельности Комиссии по реформе высших учебных заведений при Министерстве народного просвещения. Выступал по вопросам реформы медицинского образования, в том числе против передачи медицинских курсов в руки частных предпринимателей.

После Октябрьской революции вместе с другими министрами Временного правительства был арестован и заключен в Петропавловскую крепость, но через несколько месяцев был освобожден и уехал в Крым.

В 1918—1925 годах в Крыму: профессор и ректор (1924—1925) Крымского университета; один из организаторов образования в крае. С 1925 года профессор Ленинградского медицинского института. В 1927—1931 годах директор Всесоюзного института экспериментальной медицины.

Умер 4 августа 1932 года в Ленинграде. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Ленинграде (Санкт-Петербург).

Главные труды

• «Sur la question de l’oxydation de l’uroliline en uroroseine» («Arch. des Sciences biologiques», 1897, т. V);
• «Ueber die Bildung von Harnstoff in der Leber der Saugethiere aus Amidosauren d. Fettreihe» («Zeitschr. fur phys. Chem.», т. 25, 1897);
• «К вопросу о роли печени в образовании мочевины у млекопитающих животных» (диссертация, 1897);
• «Ueber den Einfluss d. Leberexstirpation auf den Stoffwechsel bei Hunden» («Zeit. fur phys. Chem.», т. 29, 1900);
• (с Е. Ковалевской) «Ueber die Bildung von Harnsaure in der Leber der Vogel» (ib., т. 33, 1901);
• «Ueber das Vorkommen der Albumose resp. Pepton spaltenden Fermentes (Erepsins von Cohnheim) in reinem Darmsafte von Hunde» (ib., т. 35, 1902);
• «Судьба фенилмочевины и оксаниловой кислоты в организме собаки» («Сборник, издан. к юбилею профессора И. П. Павлова», 1904).

Ссылки

• [vladregion.info/people/vladimirskaya-entsiklopediya-zemlyaki/salazkin-sergei-sergeevich Салазкин Сергей Сергеевич] Во Владимирской энциклопедии.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Салазкин, Сергей Сергеевич

– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.
– Тпрру! Поди, эй!… Тпрру, – только слышался крик Балаги и молодца, сидевшего на козлах. На Арбатской площади тройка зацепила карету, что то затрещало, послышался крик, и тройка полетела по Арбату.
Дав два конца по Подновинскому Балага стал сдерживать и, вернувшись назад, остановил лошадей у перекрестка Старой Конюшенной.
Молодец соскочил держать под уздцы лошадей, Анатоль с Долоховым пошли по тротуару. Подходя к воротам, Долохов свистнул. Свисток отозвался ему и вслед за тем выбежала горничная.
– На двор войдите, а то видно, сейчас выйдет, – сказала она.
Долохов остался у ворот. Анатоль вошел за горничной на двор, поворотил за угол и вбежал на крыльцо.
Гаврило, огромный выездной лакей Марьи Дмитриевны, встретил Анатоля.
– К барыне пожалуйте, – басом сказал лакей, загораживая дорогу от двери.
– К какой барыне? Да ты кто? – запыхавшимся шопотом спрашивал Анатоль.
– Пожалуйте, приказано привесть.
– Курагин! назад, – кричал Долохов. – Измена! Назад!
Долохов у калитки, у которой он остановился, боролся с дворником, пытавшимся запереть за вошедшим Анатолем калитку. Долохов последним усилием оттолкнул дворника и схватив за руку выбежавшего Анатоля, выдернул его за калитку и побежал с ним назад к тройке.


Марья Дмитриевна, застав заплаканную Соню в коридоре, заставила ее во всем признаться. Перехватив записку Наташи и прочтя ее, Марья Дмитриевна с запиской в руке взошла к Наташе.
– Мерзавка, бесстыдница, – сказала она ей. – Слышать ничего не хочу! – Оттолкнув удивленными, но сухими глазами глядящую на нее Наташу, она заперла ее на ключ и приказав дворнику пропустить в ворота тех людей, которые придут нынче вечером, но не выпускать их, а лакею приказав привести этих людей к себе, села в гостиной, ожидая похитителей.
Когда Гаврило пришел доложить Марье Дмитриевне, что приходившие люди убежали, она нахмурившись встала и заложив назад руки, долго ходила по комнатам, обдумывая то, что ей делать. В 12 часу ночи она, ощупав ключ в кармане, пошла к комнате Наташи. Соня, рыдая, сидела в коридоре.
– Марья Дмитриевна, пустите меня к ней ради Бога! – сказала она. Марья Дмитриевна, не отвечая ей, отперла дверь и вошла. «Гадко, скверно… В моем доме… Мерзавка, девчонка… Только отца жалко!» думала Марья Дмитриевна, стараясь утолить свой гнев. «Как ни трудно, уж велю всем молчать и скрою от графа». Марья Дмитриевна решительными шагами вошла в комнату. Наташа лежала на диване, закрыв голову руками, и не шевелилась. Она лежала в том самом положении, в котором оставила ее Марья Дмитриевна.
– Хороша, очень хороша! – сказала Марья Дмитриевна. – В моем доме любовникам свидания назначать! Притворяться то нечего. Ты слушай, когда я с тобой говорю. – Марья Дмитриевна тронула ее за руку. – Ты слушай, когда я говорю. Ты себя осрамила, как девка самая последняя. Я бы с тобой то сделала, да мне отца твоего жалко. Я скрою. – Наташа не переменила положения, но только всё тело ее стало вскидываться от беззвучных, судорожных рыданий, которые душили ее. Марья Дмитриевна оглянулась на Соню и присела на диване подле Наташи.
– Счастье его, что он от меня ушел; да я найду его, – сказала она своим грубым голосом; – слышишь ты что ли, что я говорю? – Она поддела своей большой рукой под лицо Наташи и повернула ее к себе. И Марья Дмитриевна, и Соня удивились, увидав лицо Наташи. Глаза ее были блестящи и сухи, губы поджаты, щеки опустились.
– Оставь… те… что мне… я… умру… – проговорила она, злым усилием вырвалась от Марьи Дмитриевны и легла в свое прежнее положение.
– Наталья!… – сказала Марья Дмитриевна. – Я тебе добра желаю. Ты лежи, ну лежи так, я тебя не трону, и слушай… Я не стану говорить, как ты виновата. Ты сама знаешь. Ну да теперь отец твой завтра приедет, что я скажу ему? А?
Опять тело Наташи заколебалось от рыданий.
– Ну узнает он, ну брат твой, жених!
– У меня нет жениха, я отказала, – прокричала Наташа.
– Всё равно, – продолжала Марья Дмитриевна. – Ну они узнают, что ж они так оставят? Ведь он, отец твой, я его знаю, ведь он, если его на дуэль вызовет, хорошо это будет? А?
– Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? – кричала Наташа, приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
– Да чего ж ты хотела? – вскрикнула опять горячась Марья Дмитриевна, – что ж тебя запирали что ль? Ну кто ж ему мешал в дом ездить? Зачем же тебя, как цыганку какую, увозить?… Ну увез бы он тебя, что ж ты думаешь, его бы не нашли? Твой отец, или брат, или жених. А он мерзавец, негодяй, вот что!
– Он лучше всех вас, – вскрикнула Наташа, приподнимаясь. – Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что это, что это! Соня, за что? Уйдите!… – И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: – Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете. – И опять бросилась на диван.