Саламанкская школа
Поделись знанием:
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
Саламáнкская школа — одно из направлений поздней схоластики, сформировавшееся в Саламанкском университете в XVI веке, представители которого развивали учение Фомы Аквинского и, в частности, уделяли большое внимание объяснению экономических явлений.
Содержание
Представители школы
Основные представители саламанкской школы — это доминиканцы: её основатель Франсиско де Витория, его ученики Мельчор Кано и Доминго де Сото, доктор Мартин де Аспилькуэта Наварро и их последователи дон Диего де Коваррубиас-и-Лейва, Томас де Меркадо, Бартоломе де Медина, Доминго де Баньес, а также иезуиты: Луис де Молина, Хуан де Салас, Хуан де Луго; и юристы Херонимо Кастильо де Бовадилья, Педро де ла Гаска, Хуан де Матьенсо.
Теоретическая база
Экономические воззрения саламанкских профессоров были изложены, главным образом, в их комментариях к вопросам 77 («Об обмане, совершаемом при покупках и продажах») и 78 («О грехе ростовщичества, совершаемом при даче взаймы») второй части из второй части «Свода богословия» («Summa Theologiae») Св. Фомы, которая сокращенно называется «Вторая из второй» («Secunda Secundae», 1271 г.)[1].
Основные открытия и достижения в экономике
Исходя из анализа сочинений испанских богословов XVI века и опираясь на работы по исследованию их экономической мысли, можно выделить следующие важные составляющие их вклада в экономическую науку:
- Разграничение рыночного и затратного способов ценообразования в соответствии с числом участников рынка (Франсиско де Витория).
- Разделение участников рынка на три основные группы (продавцы, покупатели и товары), со стороны которых определяется рыночная цена (Хуан де Медина).
- Формулирование теории паритета покупательной способности денег (Доминго де Сото, Педро де ла Гаска, Мартин де Аспилькуэта Наварро, Томас де Меркадо, Доминго де Баньес).
- Открытие количественной теории денег (Мартин де Аспилькуэта Наварро, Педро де ла Гаска).
- Открытие механизмов рыночной конкуренции между покупателями (Луис де Молина) и между продавцами (Херонимо Кастильо де Бовадилья).
- Формулирование доктрины спроса на деньги и включение в предложение денег банкнот, чеков и векселей наравне с монетами (Луис де Молина).
- Разработка теории свободного рынка (Хуан де Матьенсо, Хуан де Луго)
- Выведение ценности денег из их предельной полезности (Хуан де Луго, Франсиско Гарсиа).
- Тезис о невозможности познания человеком "справедливой цены" товара ввиду множества факторов, её определяющих (Хуан де Салас, Хуан де Медина).
Итог
С наступлением XVII века начался упадок экономического и политического могущества Испании, а вместе с ним — и экономической мысли саламанкской школы. На смену экономической философии испанских богословов пришла политическая экономия английских, французских и итальянских меркантилистов.
Интересные факты
- В разговорный обиход вошла латинская поговорка: «Quod natura non dat, Salamantica non praestat» («Что не дает природа, Саламанка не восполняет»)[2].
См. также
Напишите отзыв о статье "Саламанкская школа"
Примечания
Литература
На русском языке:
- Афанасьев А.А. Экономическая мысль в Испании XVI века — Саламанкская школа // Экономика и математические методы. — 2004. — Том 40. — № 4. — С. 26-58.[www.cemi.rssi.ru/publication/e-publishing/afanasiev/afan-2004-40-4.pdf]
- Литаврина-Понс Э.Э. Мемориал испанского экономиста Луиса Ортиса и зарождение идей протекционизма в Испании в XVI в. // Средние века. — 1961. — Вып. XIX. — С. 142–159. [culturossica.ru/2013/05/03/litavrina-eh-eh-memorial-ispanskogo-ehkonomista-luisa-ortisa-i-zarozhdenie-idejj-protekcionizma-v-ispanii-xvi-v/]
- Литаврина-Понс Э.Э. Испанский экономист XVI в. Томас Меркадо о причинах и сущности «революции цен» // Европа в средние века: экономика, политика, культура. — М.: Изд-во «Наука», 1972. — C.249–259. [www.monsalvat.globalfolio.net/library/evropa-v-srednie-veka/page%20-%200250.pdf]
На иностранных языках:
- Marjorie Grice-Hutchinson (1952). The School of Salamanca: Readings in Spanish Monetary Theory, 1544—1605
- — (1978). Early Economic Thought in Spain, 1177—1740.
- — (1993). Economic thought in Spain. Selected Essays of Marjorie Grice-Hutchinson, edited with an introduction by Laurence Moss and Christopher K. Ryan.
- Joseph Schumpeter. History of Economic Analysis was published in 1954 and is long out of print. The March 1, 1996 revised edition (ISBN 0-19-510559-1) from Oxford University Press credits Elizabeth Boody Schumpeter as a co-author.
Ссылки
- [cepa.newschool.edu/het/schools/salamanca.htm The School of Salamanca] on the History of Economic Thought website.
- Murray Rothbard, [www.mises.org/story/2357 New Light on the Prehistory of the Austrian School] Essay originally published in The Foundations of Modern Austrian Economics, edited by Edwin Dolan (Kansas City: Sheed and Ward, 1976), pp. 52–74.
- Peter Chojnowski, [www.angeluspress.org/angelus/2005_January/Corporation_Christendom.htm «Corporation Christendom»: The True School of Salamanca]. The Angelus, January 2005 Volume XXVIII, Number 1. (Contends that the alleged economic liberalism is based on a misreading of scholastic texts.)
- Leonard P. Liggio, [www.acton.org/publicat/randl/article.php?id=333 The Heritage of the Spanish Scholastics]. Acton Institute, Religion & Liberty, January and February 2000, Volume 10, Number 1.
- [www.dundee.ac.uk/history/research/MartinevanIttersumMareliberum2.pdf Preparing Mare Liberum for the Press by Martine Julia van Ittersum] Puts into context of truce negotiations 1608-09. Ittersum (p. 18) notes Grotius' citing of School of Salamanca figures, as well as the Ancient Greek, Roman and early Church Fathers (p. 12).
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Саламанкская школа
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.
– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
