Сале

Салé سلا Флаг Страна МароккоМарокко Координаты 34°02′31″ с. ш. 6°48′10″ з. д.34.04194° с. ш. 6.80278° з. д. / 34.04194; -6.80278    Прежние названия Сала Колония, Шелла Население 870 000 человек (2010) Показать/скрыть карты

Салé — четвёртый по величине (после Касабланки, Феса и Марракеша) город Марокко. Вместе с Рабатом образует столичную агломерацию с населением более 1,8 млн человек. Расположен на побережье Атлантического океана в устье реки Бу-Регрег, которая отделяет его от столицы государства.

История

Возрастом 513,050±0,265 тыс. л. н. датируется череп представителя вида Homo heidelbergensis с местонахождения Сале 1.

Первый город на этом месте был основан более 2000 лет назад финикийцами, а в X веке в окрестностях древнеримского города Сала Колония (ныне Шелла) появился город Сале. Благодаря своему расположению на пути из Феса в Марракеш, он на долгие годы стал крупнейшим портом Марокко. Построенная в 1029 году мечеть (сохранилась до настоящего времени) и медресе (построено в 1341 году, сейчас — музей) сделали город вторым после Феса религиозным центром Марокко.

В 1260 году состоялась самая крупная битва за всю историю города, в ходе которой Сале в течение двух недель находился в руках войска Альфонса X Кастильского.

В 1627 году становится логовом берберийских пиратов и центром пиратской республики, просуществовавшей до 1668 года. Даже Рабат, который тогда был известен как Сале-ла-Нев (Новый Сале), в то время признавал владычество пиратов. Население города в тот момент составляло около 13 000 человек. Под руководством Ибрагима Варгаса мориски, выселенные из Андалусии, основали признанную европейскими государствами республику. Её первым главой стал уроженец Харлема Ян Янсон.

«Город корсаров» неоднократно обстреливался из пушек европейскими флотилиями, так как местные пираты совершали рейды за рабами даже на Британские острова и в Исландию. О своём пленении местными пиратами рассказывал Робинзон Крузо. В 1851 году в ответ на пиратство против европейских торговцев, которое процветало даже после гибели республики, порт был серьезно обстрелян французской эскадрой. Со временем гавань Сале обмелела и порт был закрыт.

Город сыграл важную роль в истории Марокко: здесь в 1930 году появилось движение Latif и прошли первые демонстрации за независимость от Франции. До сих пор Сале считается оплотом исламистских групп в Марокко.

Транспорт

• Современный трамвай Рабата и Сале

Достопримечательности

Местная архитектура сочетает в себе традиционную марокканскую и арабо-андалузскую архитектуру. В Сале созданы несколько музеев, в том числе этнографический и музей керамики.

Медина довольно значительна по размерам, но слабо ориентирована на туристов. Современные районы в основной массе плохо спланированы и отличаются высоким уровнем безработицы. Многие состоятельные жители переезжают жить на другую сторону реки — в Рабат. Большое количество высокопоставленных чиновников и королевских советников Марокко родились в Сале.

В декабре 2007 года был дан старт строительству трамвайной линии Рабат-Сале, ядром которой является мост через Бу-Регрег. 23 мая 2011 года сеть, соединившая два города, была введена в эксплуатацию.

• Salé, Morocco.jpg

  Общий вид города.

• Rabat, Chellah ruins 7.jpg

  Крепость Шелла.

• Cellules médersa salé.jpg

  Медресе

Города-побратимы

• Рабат, Марокко
• Ариана, Тунис
• Порталегри, Португалия
• Тласкала-де-Хикотенкатль, Мексика
• Маруа, Камерун
• Александрия, США
• Сочи, Россия

Отрывок, характеризующий Сале

– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.