Княжество Салерно

Салерно — лангобардское княжество в Южной Италии в 849 — 1078 годах, со столицей в Салерно. Возникло в результате раздела княжества Беневенто, завоёвано Робертом Гвискаром.

Образование княжества

В 841 году скончался князь Беневенто Сикард. Командующий армией Радельхис I захватил власть в Беневенто и заточил Сиконульфа, брата и предполагавшегося наследника Сикарда, в Таранто. Амальфитанские купцы сумели освободить Сиконульфа, он был провозглашён князем в Салерно. Между Радельхисом и Сиконульфом разгорелась междоусобная война. В 847 году император Лотарь I назначил герцогов Ги Сполетского и Сергия I Неаполитанского посредниками между противоборствующими князьями. В результате через два года, в 849 году король Италии Людовик II объявил о разделе бывшего княжества Беневенто на два новых: князем Беневенто стал Радельхис, Салерно — Сиконульф.

Вновь образованное княжество включало в себя, помимо столицы, города Капуя, Таранто, Козенца, Пестум, Потенца, Нола, Теано и Сора. Обладая обширной территорией и многочисленными морскими портами, княжество Салерно стало одной из сильнейших региональных держав Южной Италии.

Первые годы существования княжества не отличались стабильностью. В 851 году Сиконульф умер, в 853 году его малолетний сын и наследник Сико был смещён своим опекуном Петром, последний в том же 853 году умер, предав трон сыну Адемару. В 861 году Адемар лишился власти в результате восстания, был ослеплён и брошен в темницу. К власти пришёл Гвефер — представитель местной аристократической семьи Дауфериди.

Правление династии Дауфериди (861—978)

Приход к власти Дауфериди принёс Салерно стабильность и процветание. Единственной потерей стало окончательное обособление княжества Капуя: в 862 году капуанский правитель Пандо стал независимым и принял титул князя. За 117 лет у власти сменилось всего четыре князя: Гвефер, Гвемар I, Гвемар II и Гизульф I.

Первый из Дауферили Гвефер (861—880) вёл себя как независимый государь, вступая даже в союзы с арабами, хотя формально был вассалом Западной империи. В 880 году Гвемер был смещён своим сыном Гвемаром I и ушёл в монастырь.

Хроники представляют Гвемара I (880—900/901) деспотичным и непопулярным правителем. Он расторг традиционный союз с арабами и сблизился с императором Карлом II Лысым. В 887 году Гвемар I в очередной раз сменил ориентацию княжества, признав себя вассалом Византии. В 900/901 году сын Гвемара I — Гвемар II вынудил отца постричься в монастыре Сан-Массимо и вступил на престол.

Гвемар II (900/901—946) в отличие от отца был популярным и, по мнению хронистов, благочестивым правителем. В своём княжестве он реформировал монастыри по клюнийскому образцу. В союзе с Византией и соседними государствами Гвемар II принял участие в войне с арабами, завершившейся триумфальной битвой при Гарильяно (915 год). В течение всего правления Гвемар поддерживал дружеские отношения с Византией, Беневенто и Капуей. В 943 году он провозгласил своего сына Гизульфа I своим соправителем, обеспечив, впервые в истории княжества, мирный переход власти в 946 году.

Воцарение Гизульфа I (946—978) было оспорено соседями — Иоанном III Неаполитанским и Ландульфом II Беневентским. Гизульфа I спас союз с Амальфи, герцог которого разбил врагов Салерно. В течение последующих лет Гизульф I оставался верным союзником Византии и даже направил армию против папы, пытавшегося устранить беневентского князя Пандульфа I. Вмешательство Гизульфа помогло Пандульфу сохранить трон, что сделало его верным союзником Салерно впоследствии. В 974 году Гизульф был изгнан из Салерно, но был восстановлен в своих правах Пандульфом. Поскольку Гизульф I не оставил сыновей, наследником его стал Пандульф I Железная рука.

Салерно под властью соседей

После смерти бездетного Гизульфа I (978 год) Салерно стало частью владений беневентского князя Пандульфа I, а после смерти последнего в 981 году перешло к его сыну Пандульфу II. Слабостью последнего воспользовались амальфитанцы, и герцог Амальфи Мансо I стал следующим князем Салерно.

Правление «иностранцев» было непопулярным, и в 983 году они были изгнаны из Салерно. Новым князем стал местный уроженец Иоанн II, сын Ламберта, основавший династию, правившую княжеством вплоть до его падения (983-1078).

Расцвет и падение княжества

При ближайших наследниках Иоанна II Гвемаре III Гвемаре IV княжество Салерно достигло своего расцвета.

Гвемар III (994—1027) поддерживал лангобардских мятежников во главе с Мелусом, дважды (1009—1011, 1017—1018) поднимавших восстание в Апулии против византийского господства. После поражения обоих восстаний Гвемар III демонстративно выказывал лояльность к Византии. Одновременно Гвемар III поддерживал самого одиозного южноитальянского правителя — Пандульфа IV, князя Капуи — и породнился с ним. В результате Пандульф IV объединил под своей властью все мелкие государства Южной Италии, кроме самого Салерно.

После смерти Гвемара III его сын Гвемар IV (1027—1052) стал тяготиться тиранией Пандульфа IV. Гвемар IV обратился за помощью одновременно к двум императорам Конраду II и Михаилу IV, но откликнулся только западный император. В результате кампании 1038 года Пандульф IV был лишён всех владений, а Гвемар IV объединил Салерно и Капую, а прибрежные герцогства Неаполь и Амальфи признали его верховную власть. В обмен на это, Гвемар IV признал себя вассалом Конрада II.

После 1038 года Гвемар IV стал признанным лидером Южной Италии и принял титул герцога Апулии и Калабрии. С его ведома и одобрения нормандцы, вассалы Гвемара, начали кампанию по вытеснению византийцев из Апулии. Могуществу Гвемара IV был положен конец в 1047 году, когда новый император Генрих III лишил его титула герцога Апулии, вернул Капую Пандульфу IV и превратил нормандских вождей в своих непосредственных вассалов. В 1052 году Гвемар IV был убит, и лишь при поддержке нормандцев его сыну Гизульфу II (1052—1078) удалось взойти на престол.

По мере роста могущества нормандцев княжество Салерно слабело. Гизульф II безуспешно вступал в военные конфликты с соседями, пока в 1077 году его зять Роберт Гвискар не осадил Салерно. В декабре 1077 года Салерно был взят Гвискаром, а в январе 1078 года осаждённый в салернской цитадели Гизульф II капитулировал. Княжество Салерно прекратило существование и вошло в нормандское герцогство Апулия и Калабрия.

Княжество Салерно известно своей Медицинской школой — первой в христианской Европе.

Князья Салерно

• 849—851 Сиконульф
• 851—853 Сико
• 853 Пётр
• 853—861 Адемар
• 861—880 Гвефер
• 880—900 Гвемар I
• 900—946 Гвемар II
• 946—977 Гизульф I
• 977—981 Пандульф I, князь Беневенто и Капуи (961—981) и герцог Сполето (с 967)
• 981 Пандульф II
• 981—983 Мансо, герцог Амальфи (966—1004)
• 981—983 Иоанн I
• 983—994 Иоанн II
• 994—1027 Гвемар III
• 1027—1052 Гвемар IV, также герцог Амальфи (1039—1043), герцог Гаэты (1040—1041) и князь Капуи (1038—1047)
• 1052—1077 Гизульф II

Литература

• Норвич Дж. [ulfdalir.ru/literature/881 Нормандцы в Сицилии. Второе нормандское завоевание. 1016—1130] / Перевод с английского Л. А. Игоревского. — М.: ЗАО Центрполиграф, 2005. — 367 с. — 5 000 экз. — ISBN 5-9524-1751-5.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/SOUTHERN%20ITALY,%20PRE-NORMAN.htm#_Toc213228779 SOUTHERN ITALY: SALERNO] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 30 марта 2009. [www.webcitation.org/66VLo4hIL Архивировано из первоисточника 28 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Княжество Салерно

Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.