Салернская врачебная школа

Салернская врачебная школа — возникшая в IX веке высшая медицинская школа, располагавшаяся в итальянском городе Салерно. Претендует на звание первого высшего учебного заведения в Европе, хотя университетом не называлась. Обучение в школе продолжалось девять лет: первые три года изучалась логика, затем в течение пяти лет теория медицины, после — год практического обучения.

Школа возникла на базе госпиталя при монастыре Монтекассино, а также существовавшей ещё до IX века в Салерно корпорации врачей. По легенде же школа была основана случайно встретившимися на этом месте в грозу четырьмя врачами: итальянцем, греком, арабом и евреем.

В истории школы выделяется два периода: греческий, с момента основания и до XII века, и греко-арабский, с середины XII века. Период расцвета школы пришёлся на X—XIII века, когда в ней работали архиепископ Альфанус и Константин Африканский, бывший хорошим врачом и занимавшийся переводами на латынь греческих и арабских трактатов по медицине. В этот период школа стала широко известна, а выходившие в ней трактаты становились каноном для преподавания медицинских наук в других учебных заведениях. В период руководства школой в XII веке Иоанном Миланским император Священной Римской империи Фридрих II постановил, что получить лицензию практикующего врача в его владениях можно только в этом учебном заведении. Школа, сохранявшая традиции античной медицины, иногда называлась «civitas Hippocratica» (Гиппократовое общение).

В трактатах школы было собрано значительное количество медицинских знаний того времени. Так, в IX—XI веках здесь были написаны «Антидотарий» с 60 рецептами и «Пассионарий» — практическое руководство по диагностике заболеваний, а в XII веке — трактат «De aegritudinum curatione» («О лечении заболеваний»), описывающий лечение всех известных тогда болезней. Получило известность сочинение «De adventu medici ad aegrotum» («О приходе врача к больному»). Именно в рамках Салернской школы произошло выделение фармацевтики в отдельную области знания, что было закреплено Салернским эдиктом Фридриха II. Ещё одним известным трудом школы гигиеническая поэма «Правила Салернской школы» (лат. «Regimen scholae Salernitanae»), впервые напечатанная в 1480 году в Кёльне и с тех пор неоднократно переиздававшаяся. В начале XIII века на базе Салернской школы была создана работа «Flos medicinae» («Цвет врачебного искусства»), в которой рассматривалось множество вопросов по медицине, включая теории о заражении теми или иными болезнями. Самому Иоанну Миланскому принадлежит сочинение по гигиене в форме леонийских стихов (лат. versus leoninus), которое, вероятно, было написано им в соавторстве с другими врачами школы, поскольку первый стих поэмы, обращённый к герцогу Роберту, сыну Вильгельма Завоевателя, который в 1101 году лечился в этой школе, содержит посвящение «Правителю англов пишет вся Салернская школа» (лат. Anglorum regi scribit schola tota Salerni).

В Салернской школе и к обучению, и к преподаванию допускались как священники, так и миряне, а также женщины. В XI веке одной из преподавательниц здесь была Абелла, автор трактатов «De atra bile» («О чёрной желчи») и «De natura seminis humani» («О природе человеческого семени»). Среди учёных женщин-преподавателей школы около 1059 года была Тротула — «nobilis matrona», написавшая в том числе труды «De passionibus mulierum» («О женских болезнях») и «De compositione medicamentorum» («О составлении лекарств»), дошедшие до нашего времени и неоднократно цитировавшиеся многими авторами XI—XII веков. Сохранилось и несколько других медицинских трактатов, написанных женщинами Салернской школы — например, работы Ребекки Гуарны «О лихорадках», «О моче», «О зародыше». В 1480 году в школе вышла известная работа «Салернский кодекс здоровья» Арнольда из Виллановы. Анатомические эксперименты на свиньях, проводившиеся в школе, способствовали росту медицинских знаний благодаря фактам сходства между человеческой и свиной анатомией.

В X–XIII столетиях школу продолжали называть «городом Гиппократа», даже после учреждения здесь школ юристов и философов.

С созданием в 1224 году Неаполитанского университета, где также изучали медицину, значение Салернской школы начало снижаться. Окончательно она была закрыта 29 ноября 1811 года.

Ссылки

• [www.rmj.ru/articles_339.htm Салернская школа и «Салернский кодекс здоровья» — памятники средневековой медицины и фармации]

Отрывок, характеризующий Салернская врачебная школа

Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.