Салех, Али Абдалла

Али Абдалла Салех араб. علي عبد الله صالح‎<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Али Абдалла Салех во время визита в Пентагон, 8 июня 2004 года</td></tr>
Почётный президент Йемена
23 ноября 2011 года — 27 февраля 2012 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	должность упразднена
Президент Йемена
1 октября 1994 года — 23 ноября 2011 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Абд аль-Рахман Мансур аль-Хади
Председатель Президентского Совета Йемена
22 мая 1990 года — 1 октября 1994 года
Предшественник:	Должность учреждена
Преемник:	Должность упразднена
Президент Йеменской Арабской Республики
17 июля 1978 года — 22 мая 1990 года
Предшественник:	Абдель Керим Абдалла Араши
Преемник:	Должность упразднена
Вероисповедание:	Мусульманин-зейдит
Рождение:	21 марта 1942(1942-03-21) (82 года) Бейт аль-Ахмар, Йеменское Мутаваккилийское Королевство
Супруга:	Асама Салех
Дети:	сыновья: Ахмед
Партия:	Всеобщий народный конгресс
Профессия:	Военный
Военная служба
Годы службы:	1958-2012
Принадлежность:	Йеменское Мутаваккилийское Королевство Северный Йемен Йемен Йемен
Звание:	Маршал
Сражения:	Гражданская война в Северном Йемене Гражданская война в Йемене
Награды:

Али́ Абдалла́ Сале́х (араб. علي عبد الله صالح‎; род. 21 марта 1942) — йеменский государственный и военный деятель; Президент Северного Йемена (1978—1990), а после объединения ЙАР и НДРЙ — председатель Президентского Совета единого Йемена (1990—1994) и позднее президент (1994—2012).

Биография

Армейская карьера

Али Абдалла Салех родился 21 марта 1942 года в селе Бейт аль-Ахмар провинции Сана. Выходец из племени санхан, входящего в племенную конфедерацию мусульман-зейдитов — Хашид. Военную карьеру он начал подростком в 1958 году. В 1960 году он окончил курсы при училище бронетанковых войск. После свержения монархии в 1962 году Салех перешёл на сторону республиканцев и в 1963 году был возведён в чин лейтенанта 2-го ранга. Свергнутый йеменский король и его сторонники, бежавшие на север страны, развязали гражданскую войну, длившуюся восемь лет. В декабре 1967 года роялисты осадили столицу Северного Йемена Сану. Салех был одним из героев 70-дневной осады города, закончившейся победой республиканцев.

В 1975—1978 гг. Али Абдалла Салех являлся командующим таизским военным округом. В мае 1978 года он руководил подавлением мятежа бывшего члена Совета командования А. Абдель Алима, который при поддержке парашютистов и бойцов бригады «Амалика» захватил город Турба на границе с НДРЙ и объявил о несогласии с политикой центральной власти.

Президент Северного Йемена

После того как 24 июня 1978 года президент Ахмад Хуссейн Гашими был убит при взрыве бомбы в атташе-кейсе посланника президента НДРЙ, Али Абдалла Салех стал членом Временного президентского совета, начальником генштаба и заместителем главнокомандующего вооружёнными силами. 17 июля на чрезвычайном заседании УНС подавляющим большинством голосов он был избран президентом ЙАР (Северного Йемена) и главнокомандующим вооружёнными силами страны. 15 октября группа оппозиционно настроенных офицеров — членов нелегальной организации «Фронт народных сил 13 июня», созданного после убийства президента аль-Хамди, предприняла попытку переворота, но мятеж был подавлен. После непродолжительного следствия и суда 9 офицеров были казнены; через несколько дней суд вынес смертные приговоры ещё 13 гражданским лицам. В феврале 1979 года напряжённость между Северным и Южным Йеменом переросла в вооружённый конфликт. Северойеменские силы перешли границу и атаковали несколько деревень в Южном Йемене, но южнойеменские войска при советской, кубинской и восточногерманской поддержке вторглись на север. При посредничестве ЛАГ в марте в Кувейте между двумя Йеменами была достигнута договорённость о прекращении огня, отводе войск и открытии границ. 17 сентября того же года на основе коллективного решения всех руководителей и персонала Вооружённых сил в знак признательности за его усилия по созданию и развитию Вооружённых Сил и безопасности на современных базах Салех получил звание полковника, а 30 августа 1982 года стал генеральным секретарём партии Всеобщий народный конгресс.

В январе 1980 года состоялась серия встреч президента с руководством НДФ. В августе Салеху удалось добиться с руководством НДФ соглашения о прекращении военных действий, но вскоре бои возобновились, причём на стороне правительственных войск выступили отряды «Исламского фронта». К лету 1982 года северойеменские войска совместно с отрядами «Исламского фронта» нанесли серьёзное поражение НДФ. Под давлением превосходящих сил правительственных войск и «Исламского фронта» отряды НДФ отошли в Южный Йемен. Партизанская война, которую вёл НДФ в 1978—1982 годы, тем самым закончилась его поражением.

Али Абдалла Салех дважды посетил Советский Союз — в октябре 1981 и 1984 годов и в ходе последнего визита был подписан Договор о дружбе и сотрудничестве между СССР и ЙАР. Помимо этого, присутствовал на похоронах Брежнева в 1982 году.

22 мая 1983 года Салех был переизбран. 17 июля 1988 года Законодательный совет ЙАР избрал его на очередной президентский срок.

Во главе единого Йемена

В июне 1989 года между Северным и Южным Йеменом начались переговоры об объединении и в конце ноября следующего года было подписано соглашение об объединении ЙАР и НДРЙ в единое государство в течение года на основе проекта конституции 1981 года. 20 мая 1990 года Совет Шуры единогласно предоставили Салеху звание генерала в знак признательности за его огромные усилия в деле объединения нации, а 22 мая он поднял флаг Йеменской Республики в Адене, что ознаменовало собой объединение Йемена. Али Абдалла Салех стал председателем Президенского Совета нового государства, а премьер-министром — председатель Президиума Верховного Народного Совета НДРЙ Хайдар Абу Бакр аль-Аттас.

В октябре 1994 года, после окончания гражданской войны, парламент страны избрал Салеха президентом Йемена. По окончании пятилетнего срока, в октябре 1999 года, он был вновь избран на этот пост на первых в Йемене всенародных выборах. В 2006 году, через семь лет (из-за конституционных поправок), Салех был переизбран на следующий срок. Однако восстание и покушение, произошедшие в 2011 году, вынудили его досрочно отказаться от власти.

Несколько раз посетил Россию (2002, 2004, 2009).

Гражданская война и пограничные конфликты

В 1994 году в стране разразилась гражданская война. 21 мая лидеры южан объявили об отделении и провозгласили Демократическую Республику Йемен. В тот же день Али Абдалла Салех ввёл чрезвычайное положение в стране, приказав продолжить наступление на Аден. К июлю правительственные войска восстановили контроль над югом. 24 декабря 1997 года он был повышен парламентом до звания маршала.

16 декабря 1995 года вспыхнули йеменско-эритрейские вооружённые столкновения вокруг группы островов Ханиш, в результате которых йеменские силы потерпели поражение. Под контроль эритрейских войск перешёл самый крупный из островов — Ханиш Кебир, а в августе следующего года соседний остров Ханиш Сахир. Оба государства решили обратиться в международный арбитражный суд в Гааге, который в 1998 году вынес решение, признав принадлежность островов Йемену.

Арабская весна

«Править Йеменом всё равно, что танцевать на голове змеи».

«Править Йеменом трудно. Я всегда говорю, это как танцы со змеями».

Зимой 2010—2011 гг. в странах арабского мира началась волна демонстраций и протестов, вызванные разными причинами, но направленные главным образом против правящих властей. Арабская весна наложилась в Йемене на войну с Аль-Каидой, мятеж шиитов и обострившийся сепаратизм на юге (англ. South Yemen insurgency). В январе 2011 года в Йемене прошли первые выступления, на которых появились требования отставки президента страны. 2 февраля Али Абдалла Салех объявил, что не будет переизбираться на очередной срок. Однако на следующий день более 20 тыс. демонстрантов провели «День гнева», потребовав отставки президента. В последующие дни массовые акции протеста с требованием отставки президента не прекращались, происходили столкновения демонстрантов со сторонниками власти и полицией. 21 февраля Али Абдалла Салех объявил, что не уйдёт под давлением оппозиции: «Я уйду только в одном случае: если потерплю поражение на выборах».

18 марта Салех ввёл в стране чрезвычайное положение, а спустя два дня отправил правительство в отставку. 22 марта он выразил готовность уйти в отставку до конца 2011 года. В апреле при участии Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (GCC) был разработан план урегулирования, который подразумевал отставку Али Абдуллы Салеха с предоставлением ему и его семье гарантий безопасности, а также передачу власти вице-президенту Абд Раббо Мансуру аль-Хади. Вначале йеменский лидер отвергал данный план, но 11 апреля он согласился с этим планом, но 22 мая он вновь отказался принять план мирного урегулирования.

23 мая отряд полицейского спецназа при поддержке бойцов национальной гвардии попытался арестовать лидера племени хашид Садыка аль-Ахмара, но возле дома аль-Ахмара по ним открыли огонь, вынудив полицейских отступить. Сторонники аль-Ахмара вскоре развернули бои с правительственными силами в столице страны. Под их контроль перешли несколько правительственных учреждений, в том числе здания министерства промышленности и государственного информационного агентства. В ходе пятидневных боёв Сана оказалась разделена на несколько частей: Али Абдалла Салех контролировал южную часть города, силы аль-Ахмара — западную, а север столицы оказался под контролем сводного брата президента бригадного генерала Али Мохсена аль-Ахмара, который поддержал оппозицию ещё в марте. 27 мая Садык аль-Ахмар объявил о перемирии с президентом. Уже 31 мая бои в столице между сторонниками Салеха и аль-Ахмара возобновились с новой силой.

3 июня в результате обстрела мечети на территории президентской резиденции были ранены сам Салех, а также сопровождавшие его премьер-министр и спикер парламента, при этом погибли семеро охранников. На следующий день президент прибыл на лечение в Саудовскую Аравию. По сообщению американских СМИ, Салех серьёзно пострадал при взрыве: 40% кожи затронуто ожогами, также у него обнаружили внутричерепное кровоизлияние. После трёхмесячного лечения Салех 23 сентября вернулся в Йемен, где с новой силой вспыхнули акции протеста. 23 ноября в Эр-Рияде, в присутствии короля Саудовской Аравии, Али Абдалла Салех подписал разработанный Советом сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) договор по передаче власти в стране, оставаясь в течение трёх месяцев почётным президентом.

21 января 2012 года парламент Йемена принял закон, предоставляющий Салеху абсолютный политический и юридический иммунитет от судебного преследования. В последовавшем телевизионном выступлении Салех выступил с прощальной речью, попросив «прощения за любые нарушения, которые имели место во время моего пребывания в должности.»

Деятельность после отставки

21 августа 2016 года в интервью ВГТРК и телеканалу Yemen Today Али Абдалла Салех заявил, что России в Йемене открыта вся инфраструктура. Он рассказал о возможном восстановлении в действии старых соглашений между Йеменом и СССР, а также предложил России “всю необходимую инфраструктуру” йеменских баз, портов и аэродромов.

Семья

В 1970 году у Али Абдаллы Салеха родился старший сын — Ахмед. Он обучался в США и в британской военной академии в Сандхёрсте. В 2000 году Ахмед был назначен главой Республиканской гвардии. После Ахмед был послом Йемена в ОАЭ.

Единоутробный брат Салеха от второго брака матери — бригадный генерал Али Мохсен Салех аль-Ахмар возглавлял Республиканскую гвардию, пока не был заменён своим племянником. Во время арабской весны, являясь командующим войсками северного военного округа и 1-й бронетанковой дивизией (одной из самых боеспособных частей йеменской армии), он перешёл на сторону оппозиции. Другой единоутробный брат — генерал Мухаммад Салех аль-Ахмар являлся командующим военно-воздушными силами страны.

Племянник генерал Тарик Мухаммад Абдулла Салех возглавлял Президентскую гвардию.

СМИ

В Йемене вещает телеканал [www.yementodaytv.net Йемен сегодня] (Yemen Today), лояльный экс-президенту Салеху. Однако, его вещание 15 мая 2015 года со спутника Нилсат было приостановлено. Поэтому, руководство телеканала ищет другой путь трансляции.

Награды

• Лауреат международной премии Андрея Первозванного «Диалог цивилизаций» за 2004 год — за заслуги в укреплении дружбы и сотрудничества между народами России и Йемена, а также за вклад в международные антитеррористические усилия.

Ссылки

• Салех, Али Абдулла — статья в Лентапедии. 2012 год.
• Густерин П. В. [yemen-club.ru/index.php?id=84 Хронология российско-йеменских отношений]
• Густерин П. [www.tribuna.ru/news/world/libya_yemen_then_everywhere/?sphrase_id=20578 За что преследуют президента Салеха]
• Густерин П. [www.tribuna.ru/news/world/the_opposition_wants_the_blood/?sphrase_id=20578 Оппозиция жаждет крови]
• [echo.msk.ru/programs/48minut/782312-echo/ Али Абдалла Салех, президент республики Йемен//Передача радиостанции «Эхо Москвы»]

Видеоматериалы

• [www.youtube.com/watch?v=7f7_Og60Hjw Песня, посвящённая Али Абдалле Салеху]

Литература

• Густерин П. Йемен в переходный период. На пути к миру или распаду? — Саарбрюккен: LAP LAMBERT Academic Publishing. — 2014. — ISBN 978-3-659-28300-0.
• Густерин П. В. Йеменская Республика и её города. — М.: Международные отношения. — 2006. — С. 59—60.
• Густерин П. Йемен. Али Абдалла Салех. Путь на вершину власти // Азия и Африка сегодня. — 2006. — № 12.
• Густерин П. В. Санайская группа сотрудничества: результаты и перспективы // Дипломатическая служба. — 2009. — № 2.

Отрывок, характеризующий Салех, Али Абдалла

Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.
Историческая наука в движении своем постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем стремится приблизиться к истине. Но как ни мелки единицы, которые принимает история, мы чувствуем, что допущение единицы, отделенной от другой, допущение начала какого нибудь явления и допущение того, что произволы всех людей выражаются в действиях одного исторического лица, ложны сами в себе.
Всякий вывод истории, без малейшего усилия со стороны критики, распадается, как прах, ничего не оставляя за собой, только вследствие того, что критика избирает за предмет наблюдения большую или меньшую прерывную единицу; на что она всегда имеет право, так как взятая историческая единица всегда произвольна.
Только допустив бесконечно малую единицу для наблюдения – дифференциал истории, то есть однородные влечения людей, и достигнув искусства интегрировать (брать суммы этих бесконечно малых), мы можем надеяться на постигновение законов истории.
Первые пятнадцать лет XIX столетия в Европе представляют необыкновенное движение миллионов людей. Люди оставляют свои обычные занятия, стремятся с одной стороны Европы в другую, грабят, убивают один другого, торжествуют и отчаиваются, и весь ход жизни на несколько лет изменяется и представляет усиленное движение, которое сначала идет возрастая, потом ослабевая. Какая причина этого движения или по каким законам происходило оно? – спрашивает ум человеческий.
Историки, отвечая на этот вопрос, излагают нам деяния и речи нескольких десятков людей в одном из зданий города Парижа, называя эти деяния и речи словом революция; потом дают подробную биографию Наполеона и некоторых сочувственных и враждебных ему лиц, рассказывают о влиянии одних из этих лиц на другие и говорят: вот отчего произошло это движение, и вот законы его.
Но ум человеческий не только отказывается верить в это объяснение, но прямо говорит, что прием объяснения не верен, потому что при этом объяснении слабейшее явление принимается за причину сильнейшего. Сумма людских произволов сделала и революцию и Наполеона, и только сумма этих произволов терпела их и уничтожила.
«Но всякий раз, когда были завоевания, были завоеватели; всякий раз, когда делались перевороты в государстве, были великие люди», – говорит история. Действительно, всякий раз, когда являлись завоеватели, были и войны, отвечает ум человеческий, но это не доказывает, чтобы завоеватели были причинами войн и чтобы возможно было найти законы войны в личной деятельности одного человека. Всякий раз, когда я, глядя на свои часы, вижу, что стрелка подошла к десяти, я слышу, что в соседней церкви начинается благовест, но из того, что всякий раз, что стрелка приходит на десять часов тогда, как начинается благовест, я не имею права заключить, что положение стрелки есть причина движения колоколов.
Всякий раз, как я вижу движение паровоза, я слышу звук свиста, вижу открытие клапана и движение колес; но из этого я не имею права заключить, что свист и движение колес суть причины движения паровоза.
Крестьяне говорят, что поздней весной дует холодный ветер, потому что почка дуба развертывается, и действительно, всякую весну дует холодный ветер, когда развертывается дуб. Но хотя причина дующего при развертыванье дуба холодного ветра мне неизвестна, я не могу согласиться с крестьянами в том, что причина холодного ветра есть раэвертыванье почки дуба, потому только, что сила ветра находится вне влияний почки. Я вижу только совпадение тех условий, которые бывают во всяком жизненном явлении, и вижу, что, сколько бы и как бы подробно я ни наблюдал стрелку часов, клапан и колеса паровоза и почку дуба, я не узнаю причину благовеста, движения паровоза и весеннего ветра. Для этого я должен изменить совершенно свою точку наблюдения и изучать законы движения пара, колокола и ветра. То же должна сделать история. И попытки этого уже были сделаны.
Для изучения законов истории мы должны изменить совершенно предмет наблюдения, оставить в покое царей, министров и генералов, а изучать однородные, бесконечно малые элементы, которые руководят массами. Никто не может сказать, насколько дано человеку достигнуть этим путем понимания законов истории; но очевидно, что на этом пути только лежит возможность уловления исторических законов и что на этом пути не положено еще умом человеческим одной миллионной доли тех усилий, которые положены историками на описание деяний различных царей, полководцев и министров и на изложение своих соображений по случаю этих деяний.


Силы двунадесяти языков Европы ворвались в Россию. Русское войско и население отступают, избегая столкновения, до Смоленска и от Смоленска до Бородина. Французское войско с постоянно увеличивающеюся силой стремительности несется к Москве, к цели своего движения. Сила стремительности его, приближаясь к цели, увеличивается подобно увеличению быстроты падающего тела по мере приближения его к земле. Назади тысяча верст голодной, враждебной страны; впереди десятки верст, отделяющие от цели. Это чувствует всякий солдат наполеоновской армии, и нашествие надвигается само собой, по одной силе стремительности.
В русском войске по мере отступления все более и более разгорается дух озлобления против врага: отступая назад, оно сосредоточивается и нарастает. Под Бородиным происходит столкновение. Ни то, ни другое войско не распадаются, но русское войско непосредственно после столкновения отступает так же необходимо, как необходимо откатывается шар, столкнувшись с другим, с большей стремительностью несущимся на него шаром; и так же необходимо (хотя и потерявший всю свою силу в столкновении) стремительно разбежавшийся шар нашествия прокатывается еще некоторое пространство.
Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.
Бенигсен, выбрав позицию, горячо выставляя свой русский патриотизм (которого не мог, не морщась, выслушивать Кутузов), настаивал на защите Москвы. Кутузов ясно как день видел цель Бенигсена: в случае неудачи защиты – свалить вину на Кутузова, доведшего войска без сражения до Воробьевых гор, а в случае успеха – себе приписать его; в случае же отказа – очистить себя в преступлении оставления Москвы. Но этот вопрос интриги не занимал теперь старого человека. Один страшный вопрос занимал его. И на вопрос этот он ни от кого не слышал ответа. Вопрос состоял для него теперь только в том: «Неужели это я допустил до Москвы Наполеона, и когда же я это сделал? Когда это решилось? Неужели вчера, когда я послал к Платову приказ отступить, или третьего дня вечером, когда я задремал и приказал Бенигсену распорядиться? Или еще прежде?.. но когда, когда же решилось это страшное дело? Москва должна быть оставлена. Войска должны отступить, и надо отдать это приказание». Отдать это страшное приказание казалось ему одно и то же, что отказаться от командования армией. А мало того, что он любил власть, привык к ней (почет, отдаваемый князю Прозоровскому, при котором он состоял в Турции, дразнил его), он был убежден, что ему было предназначено спасение России и что потому только, против воли государя и по воле народа, он был избрал главнокомандующим. Он был убежден, что он один и этих трудных условиях мог держаться во главе армии, что он один во всем мире был в состоянии без ужаса знать своим противником непобедимого Наполеона; и он ужасался мысли о том приказании, которое он должен был отдать. Но надо было решить что нибудь, надо было прекратить эти разговоры вокруг него, которые начинали принимать слишком свободный характер.
Он подозвал к себе старших генералов.
– Ma tete fut elle bonne ou mauvaise, n'a qu'a s'aider d'elle meme, [Хороша ли, плоха ли моя голова, а положиться больше не на кого,] – сказал он, вставая с лавки, и поехал в Фили, где стояли его экипажи.


В просторной, лучшей избе мужика Андрея Савостьянова в два часа собрался совет. Мужики, бабы и дети мужицкой большой семьи теснились в черной избе через сени. Одна только внучка Андрея, Малаша, шестилетняя девочка, которой светлейший, приласкав ее, дал за чаем кусок сахара, оставалась на печи в большой избе. Малаша робко и радостно смотрела с печи на лица, мундиры и кресты генералов, одного за другим входивших в избу и рассаживавшихся в красном углу, на широких лавках под образами. Сам дедушка, как внутренне называла Maлаша Кутузова, сидел от них особо, в темном углу за печкой. Он сидел, глубоко опустившись в складное кресло, и беспрестанно покряхтывал и расправлял воротник сюртука, который, хотя и расстегнутый, все как будто жал его шею. Входившие один за другим подходили к фельдмаршалу; некоторым он пожимал руку, некоторым кивал головой. Адъютант Кайсаров хотел было отдернуть занавеску в окне против Кутузова, но Кутузов сердито замахал ему рукой, и Кайсаров понял, что светлейший не хочет, чтобы видели его лицо.
Вокруг мужицкого елового стола, на котором лежали карты, планы, карандаши, бумаги, собралось так много народа, что денщики принесли еще лавку и поставили у стола. На лавку эту сели пришедшие: Ермолов, Кайсаров и Толь. Под самыми образами, на первом месте, сидел с Георгием на шее, с бледным болезненным лицом и с своим высоким лбом, сливающимся с голой головой, Барклай де Толли. Второй уже день он мучился лихорадкой, и в это самое время его знобило и ломало. Рядом с ним сидел Уваров и негромким голосом (как и все говорили) что то, быстро делая жесты, сообщал Барклаю. Маленький, кругленький Дохтуров, приподняв брови и сложив руки на животе, внимательно прислушивался. С другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую, с смелыми чертами и блестящими глазами голову, граф Остерман Толстой и казался погруженным в свои мысли. Раевский с выражением нетерпения, привычным жестом наперед курчавя свои черные волосы на висках, поглядывал то на Кутузова, то на входную дверь. Твердое, красивое и доброе лицо Коновницына светилось нежной и хитрой улыбкой. Он встретил взгляд Малаши и глазами делал ей знаки, которые заставляли девочку улыбаться.
Все ждали Бенигсена, который доканчивал свой вкусный обед под предлогом нового осмотра позиции. Его ждали от четырех до шести часов, и во все это время не приступали к совещанию и тихими голосами вели посторонние разговоры.
Только когда в избу вошел Бенигсен, Кутузов выдвинулся из своего угла и подвинулся к столу, но настолько, что лицо его не было освещено поданными на стол свечами.
Бенигсен открыл совет вопросом: «Оставить ли без боя священную и древнюю столицу России или защищать ее?» Последовало долгое и общее молчание. Все лица нахмурились, и в тишине слышалось сердитое кряхтенье и покашливанье Кутузова. Все глаза смотрели на него. Малаша тоже смотрела на дедушку. Она ближе всех была к нему и видела, как лицо его сморщилось: он точно собрался плакать. Но это продолжалось недолго.
– Священную древнюю столицу России! – вдруг заговорил он, сердитым голосом повторяя слова Бенигсена и этим указывая на фальшивую ноту этих слов. – Позвольте вам сказать, ваше сиятельство, что вопрос этот не имеет смысла для русского человека. (Он перевалился вперед своим тяжелым телом.) Такой вопрос нельзя ставить, и такой вопрос не имеет смысла. Вопрос, для которого я просил собраться этих господ, это вопрос военный. Вопрос следующий: «Спасенье России в армии. Выгоднее ли рисковать потерею армии и Москвы, приняв сраженье, или отдать Москву без сражения? Вот на какой вопрос я желаю знать ваше мнение». (Он откачнулся назад на спинку кресла.)