Саломея (опера)

Опера

Саломея
Источник сюжета	Оскар Уайльд «Саломея» (перевела на немецкий Хедвиг Лахманd)
Год создания	1904-1905
Место первой постановки	Дрезден

«Саломея» (нем.  Salome) — музыкальная драма Рихарда Штрауса в одном действии по одноименной драме Оскара Уайльда в переводе Хедвиг Лахман. Премьера: Дрезден, 9 декабря 1905 года, под управлением Э. фон Шуха. Премьера в России: Ленинград, 6 июня 1924 года, под управлением В. Дранишникова; в спектакле участвовали: Саломея — В. Павловская, Ирод — Иван Ершов.

История создания

Библейский рассказ о царствовании правителя Галилеи и Переи Ирода Антипы содержится в Евангелиях (от Матфея, гл. 14; от Марка, гл. 6; от Луки, гл. 3) и подтверждается историческими хрониками Иосифа Флавия и других древнеримских авторов. В нём ярко запечатлелась эпоха заката Римской империи, столкновение разнузданных инстинктов поздней античности с моралью зарождающегося христианства.

Многочисленные преступления Ирода — изгнание супруги, обман брата, кровосмесительный брак со своей племянницей Иродиадой, патологическая страсть к юной падчерице Саломее — неоднократно привлекали художников. Для романтического XIX века особой притягательностью в этом сюжете обладали женские персонажи. В 1893 году повесть Флобера «Иродиада» вдохновила английского писателя Оскара Уайльда (1856—1900) на создание одноактной драмы «Саломея» на французском языке для знаменитой трагической актрисы Сары Бернар. Прошедшую по европейским сценам со скандальным успехом пьесу Штраус увидел в начале 1903 года в Берлине.

Возбуждающая экзотика Востока, пиршество чувственных эмоций и запретных эротических желаний, истерически-нервная природа Ирода, наконец, острота контраста между чудовищным аморализмом гибельно-манящего образа Саломеи и христианскими идеалами Иоканаана (Иоанна Крестителя) вдохновили Штрауса на сочинение музыки. На начальном этапе сотрудничество в создании либретто предложил композитору венский поэт А. Линднер. Но Штраус решил использовать полный текст драмы Уайльда, обратившись к немецкому переводу Х. Лахман. Он устранил несколько эпизодических персонажей, при помощи Р. Роллана сократил и упростил по языку некоторые диалоги. Композитор увидел в Саломее не только женщину-монстра, охваченную маниакальным желанием. Во многом переосмыслив главный образ, Штраус отразил трагическую силу страсти, роковую неудержимость, в результате которых пробуждается истинное чувство любви.

В течение полутора лет шла работа над музыкой. Партитура была закончена летом 1905 года. 25 декабря того же года состоялась премьера «Саломеи» в Дрездене. Постановка «Саломеи» явилась крупным событием в истории немецкой и мировой оперы, она стала сенсацией музыкального сезона. Опера была объявлена певцами неисполнимым и безнравственным произведением. Так, первая исполнительница главной роли, артистка М. Виттих, вначале заявила: «Я не буду это петь, я порядочная женщина».

Вызвавшая резко противоположные оценки критики, «Саломея» впоследствии завоевала успех и утвердилась в репертуаре.

Действующие лица

• Ирод, тетрарх Галилеи (тенор)
• Иродиада, его жена (меццо-сопрано)
• Саломея, дочь Иродиады (сопрано)
• Иоканаан, пророк (баритон)
• Нарработ, начальник стражи (тенор)
• Паж Иродиады (контральто)
• 5 иудеев-теологов, солдаты, назаряне.

Действие происходит в Галилее в 27—28 гг.

Краткое содержание

Знойная ночь окутала дворец Ирода Антипы. Стремясь забыться от преследующих его неудач и мрачных предсказаний, тетрарх пригласил множество гостей на очередную праздничную оргию. На террасе расположилась охрана. Начальник стражи, сириец Нарработ поглощён созерцанием принцессы Саломеи, также принимающей участие в празднестве. Увлечённый, он не слышит предостережений охваченного непонятным страхом юного Пажа. Мощный голос пророка Иоканаана доносится из глубокой цистерны, он предвещает пришествие нового духовного правителя. На террасе появляется Саломея. Преследуемая жадными взорами отчима, девушка не хочет оставаться с гостями. Грозные речи Иоканаана пробуждают её любопытство и она требует показать пленника. Испуганные солдаты отказываются, лишь Нарработ нарушает приказ Ирода и выпускает пророка из подземелья. Тот обличает погрязшего в бесчестье тетрарха и развратную Иродиаду.

Непреклонная воля, решимость и мужественность Иоканаана рождают в девушке острое неосознанное влечение — коснуться поцелуем губ пророка. Осквернённый, он отталкивает похотливую принцессу и спускается в темницу. Навязчивая идея поцелуя овладевает мечущейся в смятении Саломеей. Поражённый увиденным, Нарработ закалывается. В сопровождении многочисленной свиты, под яростный спор еврейских теологов на террасу выходит Ирод с супругой. Гонимый кошмарными видениями, доведённый до истерики, тетрарх ищет падчерицу, так как лишь в её обществе он находит отдых. Ирод предлагает Саломее место подле себя, вино и чудесные фрукты, но погружённая в мысли об Иоканаане принцесса отказывает ему. Вожделея, Ирод просит Саломею танцевать. За это наслаждение он готов исполнить любую её просьбу. Неожиданно девушка откликается на щедрые посулы и начинает «танец семи покрывал».

Источающее эротическую негу тело постепенно вовлекается в стремительный вихрь восточной пляски. В восторге Ирод вопрошает Саломею о награде. Ответ повергает присутствующих в ужас — юная красавица под торжествующие возгласы Иродиады просит голову Иоканаана. Бесполезны попытки тетрарха откупиться золотом и драгоценностями. Сломленный Ирод отдаёт страшный приказ. В предельном, граничащим с безумием возбуждении Саломея получает награду. Желание исполнилось, и в трансе она припадает к губам мертвеца, утоляя агрессивную страсть. Не в силах вынести отвратительной сцены кровавого наслаждения Ирод приказывает убить принцессу. Раздавленная огромными щитами солдат, Саломея умирает.

Музыка

«Саломея» — первая опера Штрауса, в которой найден оригинальный музыкально-драматический стиль. Специфические черты её драматургии определил многолетний опыт работы композитора в жанре симфонической поэмы. В «Саломее», названной однажды Штраусом «скерцо со смертельным исходом», он впервые применил одноактную оперную структуру сквозного поэмного типа. Истоки замысла «Саломеи» связаны с поисками выхода из сферы вагнеровских идей и средств выражения («шаг вперёд по сравнению с Вагнером» — высказывание самого Штрауса). Однако неоспоримы черты преемственности с музыкальной драмой Вагнера: наличие разветвлённой системы лейтмотивов, непрерывное симфоническое развитие основного тематизма. Позднеромантические средства музыкальной выразительности композитор максимально обострил, воплощая экспрессионистское содержание драмы.

Предельной хроматизации достигла гармония, представляя собой яркий пример позднеромантических тенденций — «эмансипации диссонанса» (термин А.Шенберга), явившейся следствием преодоления стабильных нормативов в различных аспектах музыкальной системы. Опираясь на прозаический текст, композитор стремился передать интонации речи — от шёпота до крика, вопля. Не ослабляя роли оркестра (партитура рассчитана на 103 участника), Штраус не подчиняет ему голос; пению принадлежит ведущее место. Позднее композитор ещё более усилил партию оркестра, произведя ретушь инструментовки и разрядив напряжение партии Саломеи.

Постановки оперы

Первые постановки «Саломеи» встретили шквал критики и цензурирования. Так, опера была запрещена к постановкам в Англии по решению лорда Чемберлена, наложившего запрет на пьесу Уайльда. Трудности с постановкой испытал и Густав Малер, тщетно пытавшийся осуществить исполнение «Саломеи» в Вене. В Метрополитен-опера, благодаря сноровке импресарио Генриха Конрида Саломея все же была поставлена 22 января 1907 года (американская премьера), но только единожды — последующие постановки были сняты под давлением банкира Дж. П. Моргана. Следующая постановка «Саломеи» в Метрополитен будет дана только лишь в 1934 году.

Особенное внимание ряд исследователей уделяет постановке оперы в Граце 16 мая 1906 года (австрийская премьера), которой дирижировал лично Штраус. В аудитории собралось множество слушателей, среди которых был Малер, пропустивший премьеру в Дрездене, Пуччини, специально приехавший на постановку и молодой безработный Адольф Гитлер, не без труда собравший деньги на билет. Об этом факте упоминает также и сам Штраус в письме Рудольфу Моральту. О постановке в Граце говорится и в книге Томаса Манна «Доктор Фаустус», где в XIX главе Адриан Леверкюн посещает австрийскую премьеру.

«Саломея» — одна из самых популярных опер Рихарда Штрауса. Наиболее интересны постановки конца XX века: на фестивале в Сполето (1961), Мюнхене (1977), Милане (1987), Зальцбурге (1992), Лондоне (1996), Санкт-Петербурге (2000 год, Мариинский театр, дирижёр Валерий Гергиев).

Среди лучших исполнителей заглавной партии — Астрид Варнай, Люба Велич, Инге Борк, Биргит Нильсон, Леони Ризанек, Катерина Мальфитано. Яркий образ Ирода создал Карл Буриан.

В 1974 году в Германии на основе оперы был снят телефильм (реж. Гётц Фридрих, дирижёр — Карл Бём, в роли Саломеи — Тереза Стратас).

Дискография

Исполнители даны в следующем порядке: Ирод, Иродиада, Саломея, Иоканаан, Нарработ

• 1947 — Дир. Клеменс Краус; солисты: Юлиус Пацак, Элизабет Хёнген, Мария Чеботарь, Марко Ротмюллер, Карл Фридрих; оркестр Венской оперы.
• 1949 — Дир. Фриц Райнер; солисты: Фредерик Ягель, Керстин Торборг, Люба Велич, Герберт Янссен, Брайан Салливан; оркестр Метрополитен-опера.
• 1952 — Дир. Курт Шрёдер; солисты: Макс Лоренц, Маргарете Клозе, Инге Борх, Фердинанд Франц, Франц Ферингер; оркестр Метрополитен-опера.
• 1965 — Дир. Жорж Себастьян; солисты: Фриц Уль, Грейс Хоффман, Биргит Нильссон, Эберхард Вехтер, Ренато Сассола; оркестр театра «Колон».
• 1974 — Дир. Рудольф Кемпе; солисты: Джон Викерс, Рут Хессе, Леони Ризанек, Томас Стюарт, Хорст Лаубенталь; Национальный оркестр Франции.
• 1977 — Дир. Герберт фон Караян; солисты: Карл Вальтер Бём, Агнес Бальтса, Хильдегард Беренс, Жозе ван Дам, Веслав Охман; Венский филармонический оркестр.
• 1990 — Дир. Джузеппе Синополи; солисты: Хорст Хистерман, Леони Ризанек, Черил Стьюдер, Брин Терфель, Клеменс Бибер; оркестр Берлинской оперы.

В астрономии

В честь главной героини оперы назван астероид (562) Саломея, открытый в 1905 году.

Использованная литература

Гозенпуд А. Оперный словарь. — СПб., 2005.

Друскин М., Кенигсберг А., Михеева Л. 111 опер. — СПб., 1998.

См. также

• [classiclive.org/index.php?option=com_content&view=article&id=166:2011-05-12-09-37-16&catid=37:2011-05-01-13-42-34&Itemid=62 Либретто оперы «Саломея»]

Ссылки

• [www.operaclass.com/catalogo/opera.asp?idioma=&idOpera=235&idCat=oc Наиболее полная дискография оперы]
• [classicalcdreview.com/Salome.html Обзор записей оперы «Саломея» (англ.)]

Отрывок, характеризующий Саломея (опера)

– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.