Салон Геркулеса

Салон Геркулеса (фр. Salon d'Hercule) расположен на втором этаже Версальского Дворца. Являясь первым салоном Больших покоев Короля, он соединяет их с Северным флигелем дворца и дворцовой часовней.

Изначально на этом месте располагалась предпоследняя, четвёртая, часовня Версаля и салон Геркулеса занял верхнюю галерею этой часовни. Сооружение салона было начато в 1710 году архитектором Робером де Котом для короля Людовика XIV и первое время он назывался новый салон возле часовни. Однако, после смерти Людовика XIV в 1715 году работы были отложены.

В начале 1724 года сооружение салона Геркулеса выло возобновлено. Работы по заказу короля Людовика XV завершали архитектор Жак Габриэль, мраморщик Клод-Феликс Тарле и скульпторы Жак Верберкт и Франсуа-Антуан Вассе. Общий ход работ контролировал герцог д'Антен, сменивший в 1708 году на посту Директора резиденций Короля знаменитого Жюля Ардуэн-Мансара.

Оформление салона было завершено в 1736 году картиной на плафоне Апофеоз Геркулеса работы Франсуа Лемуана, что и дало салону его настоящее название.

Это помещение Больших покоев украшено только двумя полотнами — оба работы Веронезе. Над камином находится Ревекка у колодца; а на противоположной стене, образуя пару, размещено знаменитое полотно Ужин у Симона Фарисея. Эту картину Людовик XIV получил в качестве дипломатического подарка от дожа Венеции в 1664. В силу своего размера — высота 4,5 метра и ширина 9,7 метров — картина сначала находилась в Луврском дворце в галерее Аполлона. В салоне Геркулеса её разместили в 1730 году, и она оставалась там вплоть до 1832 года когда её передали снова в Лувр. В 1961 году картина Ужин у Симона Фарисея вернулась в салон Геркулеса. В 1994 году картина была реставрирована благодаря помощи Общества друзей Версаля и BNP.

При Людовике XV помещение использовалось как бальная комната, поскольку салон Марса казался королю слишком маленьким, а Зеркальная галерея была совсем большой. Бал по случаю бракосочетания старшей дочери Людовика XV Марии Луизы Елизаветы и инфанта Испании Филиппа был устроен в салоне Геркулеса 26 января 1739 года (Luynes, 335-345). А 5 января 1769 года в салоне прошел торжественный обед Большого Столового прибора по случаю свадьбы Луи Филиппа (II) Жозефа, герцога Орлеанского . После разрушения Лестницы Послов в 1752 году, Людовик XV рассчитывал что к салону Геркулеса будет примыкать новая лестница дворца.

Во времена правления Людовика XVI салон Геркулеса получил дипломатические функции, к примеру, в нём проходили приём посольства бея Туниса (январь 1777); приёмы представителей Третьего сословия Генеральных штатов (май 1789 года); приём посольства султана Майсура (сентябрь 1778 года).

Картина на потолочном плафоне

Внимание любого входящего в салон Геркулеса приковывается к сцене Вознесения, изображённой на плафоне салона. Это объёмное изображение создавалось Франсуа Лемуаном в течение трёх лет (1733—1736) и оно по праву стоит в одном ряду с росписью соседних плафонов работы Лебрёна. На плафоне изображено как Геркулес открывает двери на Олимп и, вместе с тем, в бессмертие. Роспись занимает порядка 230 квадратных метров и содержит 142 персонажа.

Торжественное открытие салона было приурочено к бракосочетанию старшей дочери Людовика XV Марии Луизы Елизаветы в 1737 году и все гости, находясь в салоне, говорили только о таланте художника. В результате Людовик XV удостоил Лемуана звания Первого придворного художника. Увы, но спустя несколько месяцев Лемуан покончил с жизнью, нанеся себе 9 ранений кинжалом. Многие полагали, что напряженный труд и случившаяся незадолго до этого смерть его жены, поставили художника на грань безумия. Безусловно, перфекционизм Лемуана внёс свой вклад в его трагическую смерть, однако, по свидетельству герцога де Люиня, возможно, имелись и иные более материальные причины самоубийства. За свой шедевр Апофеоз Геркулеса Лемуан получил 10 000 экю, тогда как расходы художника составили 29 000 ливров, из которых 24 000 ливров ушло на синий ультрамарин, благодаря которому роспись на плафоне имеет такое реалистичное качество.

Полотна

	Ревекка у колодца вторая половина XVI века; работы Паоло Кальяри прозванного Веронезе, (1528–1588)	Ужин у Симона Фарисея 1570 г.; работы Паоло Кальяри прозванного Веронезе, (1528–1588)	Апофеоз Геркулеса 1733-1736 (потолок) работы Франсуа Лемуана, (1688–1737)

Литература

• Пьер Верле. [books.google.ru/books?isbn=2213016003 Дворец Версаль] = Le château de Versailles. — 2-е изд., переработанное. — Париж: A. Fayard, 1985. — 740 с. — ISBN 978-2-213-01600-9. (фр.)

Отрывок, характеризующий Салон Геркулеса

На другой день было написано следующее письмо к Наполеону.
«Monsieur mon frere. J'ai appris hier que malgre la loyaute avec laquelle j'ai maintenu mes engagements envers Votre Majeste, ses troupes ont franchis les frontieres de la Russie, et je recois a l'instant de Petersbourg une note par laquelle le comte Lauriston, pour cause de cette agression, annonce que Votre Majeste s'est consideree comme en etat de guerre avec moi des le moment ou le prince Kourakine a fait la demande de ses passeports. Les motifs sur lesquels le duc de Bassano fondait son refus de les lui delivrer, n'auraient jamais pu me faire supposer que cette demarche servirait jamais de pretexte a l'agression. En effet cet ambassadeur n'y a jamais ete autorise comme il l'a declare lui meme, et aussitot que j'en fus informe, je lui ai fait connaitre combien je le desapprouvais en lui donnant l'ordre de rester a son poste. Si Votre Majeste n'est pas intentionnee de verser le sang de nos peuples pour un malentendu de ce genre et qu'elle consente a retirer ses troupes du territoire russe, je regarderai ce qui s'est passe comme non avenu, et un accommodement entre nous sera possible. Dans le cas contraire, Votre Majeste, je me verrai force de repousser une attaque que rien n'a provoquee de ma part. Il depend encore de Votre Majeste d'eviter a l'humanite les calamites d'une nouvelle guerre.
Je suis, etc.
(signe) Alexandre».
[«Государь брат мой! Вчера дошло до меня, что, несмотря на прямодушие, с которым соблюдал я мои обязательства в отношении к Вашему Императорскому Величеству, войска Ваши перешли русские границы, и только лишь теперь получил из Петербурга ноту, которою граф Лористон извещает меня, по поводу сего вторжения, что Ваше Величество считаете себя в неприязненных отношениях со мною, с того времени как князь Куракин потребовал свои паспорта. Причины, на которых герцог Бассано основывал свой отказ выдать сии паспорты, никогда не могли бы заставить меня предполагать, чтобы поступок моего посла послужил поводом к нападению. И в действительности он не имел на то от меня повеления, как было объявлено им самим; и как только я узнал о сем, то немедленно выразил мое неудовольствие князю Куракину, повелев ему исполнять по прежнему порученные ему обязанности. Ежели Ваше Величество не расположены проливать кровь наших подданных из за подобного недоразумения и ежели Вы согласны вывести свои войска из русских владений, то я оставлю без внимания все происшедшее, и соглашение между нами будет возможно. В противном случае я буду принужден отражать нападение, которое ничем не было возбуждено с моей стороны. Ваше Величество, еще имеете возможность избавить человечество от бедствий новой войны.
(подписал) Александр». ]


13 го июня, в два часа ночи, государь, призвав к себе Балашева и прочтя ему свое письмо к Наполеону, приказал ему отвезти это письмо и лично передать французскому императору. Отправляя Балашева, государь вновь повторил ему слова о том, что он не помирится до тех пор, пока останется хотя один вооруженный неприятель на русской земле, и приказал непременно передать эти слова Наполеону. Государь не написал этих слов в письме, потому что он чувствовал с своим тактом, что слова эти неудобны для передачи в ту минуту, когда делается последняя попытка примирения; но он непременно приказал Балашеву передать их лично Наполеону.
Выехав в ночь с 13 го на 14 е июня, Балашев, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана. Он был остановлен французскими кавалерийскими часовыми.
Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.