Саляфы

Саляфы (араб. سلف‎ — предки, предшественники‎), праведные предшественники (араб. السلف الصالح‎‎) — первые поколения мусульман, включая сподвижников пророка Мухаммада, их последователей (табиин) и последователей последователей (таби ат-табиин). Производным от слова «саляф» является термин «салафиты», служащий для обозначения тех, кто в различные периоды истории ислама выступал с призывами ориентироваться на образ жизни и веру саляфов.

Асхабы

Асхабы (араб. الصحابة‎ — друзья‎), сахаба (араб. صحابي‎ — друг‎), — сподвижники пророка Мухаммеда, видевшие, уверовавшие в него и умершие на этой вере. К сахабам также относятся мухаджиры (араб. المهاجرون‎ — переселенцы‎), переселившиеся в 622 году из Мекки в Медину и ансары (араб. أنصاري‎ — помощники‎) — жители Медины, принявшие у себя мекканских переселенцев.

Табиины

Табиин (араб. تابعون‎ — последователь‎) — мусульманин, живший во времена пророка Мухаммеда, но не видевший его лично, либо тот, кто видел и общался со сподвижниками пророка Мухаммеда. Среди табиинов были Абу Ханифа, Хасан аль-Басри, Зейн аль-Абидин и другие известные исламские богословы.

Таби ат-табиин

Таби ат-табиин (араб. تبع التابعين‎ — последователь табиинов‎) — ученики табиинов, которые никогда не видели сподвижников пророка Мухаммеда. Среди табиинов были такие известные исламские богословы, как Абд ар-Рахман ибн Абдаллах, Ахмад ибн Ханбаль, Джафар ас-Садик, Малик ибн Анас, Мухаммад аш-Шафии, Тарик ибн Зияд и другие.

Цитаты о саляфах

В сборниках хадисов аль-Бухари, Муслима и др. сохранились цитаты пророка Мухаммеда о саляфах.

• «Лучшие люди в моей общине — это мое поколение, а затем следующие за ним, и затем следующие за ним. Затем появятся люди, которые будут свидетельствовать и не приводить свидетелей, будут совершать предательства, из-за чего им не будут доверять, будут давать обеты и не выполнять их. И они будут жирными».
• «Вы не перестанете пребывать в благополучии до тех пор, пока среди вас будут находиться те, кто видел меня и сопровождал меня. И клянусь Аллахом, вы не перестанете пребывать в благополучии до тех пор, пока среди вас будут находиться те, кто видел тех, кто видел меня, и сопровождал тех, кто сопровождал меня».

Литература

• Али-заде, А. А. Асхаб : [[web.archive.org/web/20111001002806/slovar-islam.ru/books/a.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
• Ибрагим, Т. К. и Сагадеев А. В. [www.academia.edu/800250/_._M._1991 ас-Салафийа] // Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. — М. : Наука, 1991. — С. 204.</span>

Отрывок, характеризующий Саляфы

– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».