Самен, Альбер

Альбер Самен (фр. Albert Samain, 3 апреля 1858, Лилль – 18 августа 1900, Маньи-лё-Амо, Ивелин) – французский поэт-символист.

Биография

В 14 лет потерял отца, был вынужден бросить учебу и самостоятельно зарабатывать на жизнь. В 1880 приехал в Париж, нашел место служащего в ратуше. Сблизился с парижскими символистами, выступал с чтением своих стихов в кабаре Чёрный кот. После публикации первой книги стихов «В саду инфанты» (1893) приобрел известность, стал одним из основателей издательства Меркюр де Франс, печатался в Revue des Deux Mondes.

Умер от туберкулёза.

Творческие связи

Переписывался с Анри де Ренье, Роденбахом, Одилоном Редоном, Жюлем Ренаром, Марселем Швобом, Андре Жидом, Анатолем Франсом и многими другими заметными лицами эпохи.

Прижизненные издания

• Au jardin de l’Infante/ В саду инфанты (1893)
• Aux flancs du vase/ По краям вазы (1898)
• Le Chariot d'or. Symphonie héroïque/ Золотая колесница. Героическая симфония (1900)

Посмертная судьба

В 1924 было издано собрание его сочинений в 3-х томах, в 1928 – том избранного с предисловием Франсиса Жамма, факсимильным письмом Малларме, текстами Реми де Гурмона и др. Опубликованы его записные книжки и переписка.

Музыку на стихи Самена писали Г.Форе, К. Сен-Санс, О.Респиги, А.Казелла, Д.Энеску, Л.Буланже, Ф.Гобер и др. (см.: [www.recmusic.org/lieder/s/samain]).

Самен в России

Стихи Самена в России переводили В. Брюсов, Б. Лифшиц, Г. Иванов, И.Тхоржевский, И.Эренбург, Э.Линецкая, Р.Дубровкин.

Книги на русском языке

• Версаль: Стихотворения/ Пер. с франц. и предисл. Р. Дубровкина. М.-СПб.: Летний сад, 2001. (билингва)

Ссылки

• [www.kreschatik.nm.ru/17/27.htm] (рус.)

Отрывок, характеризующий Самен, Альбер

– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.