Самойлов, Павел Васильевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Самойлов

И. Е. Репин. Портрет П. В. Самойлова. 1915.
Имя при рождении:

Павел Васильевич Самойлов

Дата рождения:

11 июня 1866(1866-06-11)

Место рождения:

Санкт-Петербург, Российская империя

Дата смерти:

16 апреля 1931(1931-04-16) (64 года)

Место смерти:

Ленинград, РСФСР, СССР

Профессия:

актёр

Гражданство:

Российская империя Российская империя
СССР СССР

Годы активности:

1888—1931

Театр:

Театр Корша
Александринский театр
Театр В. Ф. Комиссаржевской

Награды:
IMDb:

ID 3893775

Павел Васильевич Самойлов (1866—1931) — русский актёр. Заслуженный артист Республики (1923).





Биография

Принадлежал к знаменитой актёрской семье Самойловых. Сын Василия Васильевича Самойлова (от брака с М. А. Бибиковой, по сцене Споровой). На сцене с 1888 года (дебютировал в Петербурге под фамилией Споров): антрепризы М. М. Бородая, А. Н. Дюковой; театры в Казани, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Москве (1891—1893, Театр Корша). В 1904-05 годах в Театре В. Ф. Комиссаржевской (Петербург). В 1900-04 и 1920-24 годах — в труппе Александринского театра (Ленинградский театр драмы им. А. С. Пушкина).

Играл роли: Гамлет, Хлестаков (Ревизор Н. В. Гоголя), Карандышев (Бесприданница А. Н. Островского), Жадов («Доходное место» А. Н. Островского), Фердинанд (Коварство и любовь Ф. Шиллера), Незнамов (Без вины виноватые А. Н. Островского), Чацкий (Горе от ума А. С. Грибоедова), Сторицин («Профессор Сторицын» Л. Н. Андреева), Тот («Тот, кто получает пощечины» Л. Н. Андреева), Арбенин (Маскарад М. Ю. Лермонтова), Уриэль Акоста («Уриэль Акоста» К. Ф. Гуцкова), Освальд («Привидения» Генрика Ибсена), Астров (Дядя Ваня А. П. Чехова), Штарк («Канцлер и слесарь» А. В. Луначарского; 1923).

Умер 16 апреля 1931 года в Ленинграде. Был похоронен на Новодевичьем кладбище, в 1936 году перезахоронен (с перенесением памятника) в общей могиле с отцом и его первой женой, балериной С. И. Самойловой на Тихвинском кладбище (Некрополь мастеров искусств) Свято-Троицкой Александро-Невской лавры.

Награды и премии

Работы в театре

  • «Ревизор» Гоголя — Хлестаков
  • «Бесприданница» А. Н. Островского — Карандышев
  • «Доходное место» А. Н. Островского — Жадов
  • «Коварство и любовь» Ф. Шиллера — Фердинанд
  • «Без вины виноватые» А. Н. Островского — Незнамов
  • «Горе от ума» А. С. Грибоедова — Чацкий
  • «Профессор Сторицын» Л. Н. Андреева — Сторицин
  • «Тот, кто получает пощечины» Л. Н. Андреева — Тот
  • «Маскарад» М. Ю. Лермонтова — Арбенин
  • «Уриэль Акоста» К. Ф. Гуцкова — Уриэль Акоста
  • «Привидения» Генрика Ибсена — Освальд
  • «Дядя Ваня» А. П. Чехова — Астров
  • «Канцлер и слесарь» А. В. Луначарского — Штарк
  • «Иванов» А. П. Чехова — Львов
  • «Чайка» А. П. Чехова — Треплев
  • «Анфиса» Л. Н. Андреева — Костомаров
  • «Дни нашей жизни» Л. Н. Андреева — Глуховцев
  • «Живой труп» Л. Н. Толстого — Протасов
  • «Гамлет» У. Шекспира — Гамлет
  • «Рюи Блаз» В. Гюго — Рюи Блаз

Фильмография

  1. 1925 — Степан Халтурин
  2. 1927 — Кастусь Калиновскийюродивый

Напишите отзыв о статье "Самойлов, Павел Васильевич"

Литература

  • [encspb.ru/object/2804031328 В. П. Самойлов] в Энциклопедии Санкт-Петербурга
  • Якобсон В. П. Павел Самойлов: Сценическая биография его героев. Л., 1987.
  • Розенталь Н. П. В. Самойлов // Еженедельник петроградских государственных академических театров. 1923. № 28.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Самойлов, Павел Васильевич

С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.