Самообман

Самообман — это процесс внушения себе мыслей, которые не соответствуют действительности; обманчивая, внушенная самому себе уверенность в чём-либо. Этот психологический феномен может быть формой психологической защиты личности.Самообман,свойство мозга не принимать то ,что у тебя есть.Придумывать другое.

Многогранность понятия

Термин «самообман» широко используется в целом ряде гуманитарных дисциплин, а именно в психологии и психоанализе, литературе, философии, эпистемологии, социологии и др. В зависимости от контекста каждой сферы варьируются его трактовки.

Самообман в психоанализе

В клинической практике вместо термина «самообман», как правило, употребляются его ближайшие эквиваленты: «репрессия» и «иллюзорное мышление».

В своём труде «Новый язык для психоанализа» (1967) известный американский психоаналитик и психотерапевт Рой Шефер описывает привычку пациента обманывать себя как способ «неосознанной защиты» от неприятных или вызывающих стыд переживаний (открытий).

Самообман в литературе и философии

Феномен самообмана нашёл отражение в сочинениях целого ряда философов-экзистенциалистов, самые выдающиеся из которых — Кьеркегор, Хайдеггер и Сартр. В работах последнего самообман («дурная вера») занимает центральное место и трактуется как основная форма неаутентичного существования.

Из контекста сочинений Сартра следует, что необходимое условие для самообмана — это так называемая «разделённость» сути человека на две части («я» и «сознание»), одна из них скрывает от другой нечто, известное только ей. В соответствии с теорией Сартра, парадоксы, которые связаны с феноменом «дурной веры», объясняются тем, что акт обмана совершается в рамках единого одиночного сознания.

Исследуя понятие самообмана, Сартр пересматривает взгляды своего учителя Гуссерля, отождествлявшего понятия «я» и «сознание», и в результате формирует собственную теорию, лёгшую в основу его сочинения «Бытие и ничто» (1943).

Самообман в интерпретации Роберта Триверса

Американский эволюционный биолог Роберт Триверс придает самообману важнейшее значение в поведении человека и даже животных. Согласно его теории, человек обманывает себя, чтобы, уверившись самому в истинности изначально ложной информации, с большей вероятностью убедить в её истинности окружающих.

Эта интерпретация основывается на следующей логике: будучи в природе базовым аспектом межвидовой коммуникации, ложь (в том числе — подкреплённая самообманом) даёт возможность получения выгоды; так, животные в дикой природе лгут путём мимикрирования или подачи «сигналов тревоги», способствующих выживанию.

Опровержение понятия

В психологии редко используется термин «самообман», поскольку психологи считают этот термин ненаучным. Как правило, они предпочитают заменять его такими более научными эквивалентами, как «отрицание», «репрессия», «иллюзорное мышление».

Литература

• Сытин Г. Н. Самоубеждение как средство воспитания и оздоровления личности: Автореферат диссертации на соискание степени доктора педагогических наук: 13.00.00 / Г. Н. Сытин; Российская академия образования; Институт развития личности. — М., 1994. — 46 с.
• В. М. Бехтерев — «Внушение и его роль в общественной жизни», СПб, изд. К. Л. Риккера, 1908 г.

Отрывок, характеризующий Самообман

Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.
– Об чем? Что с вами?
– Ах, я так счастлива, – отвечала она, улыбнулась сквозь слезы, нагнулась ближе к нему, подумала секунду, как будто спрашивая себя, можно ли это, и поцеловала его.
Князь Андрей держал ее руки, смотрел ей в глаза, и не находил в своей душе прежней любви к ней. В душе его вдруг повернулось что то: не было прежней поэтической и таинственной прелести желания, а была жалость к ее женской и детской слабости, был страх перед ее преданностью и доверчивостью, тяжелое и вместе радостное сознание долга, навеки связавшего его с нею. Настоящее чувство, хотя и не было так светло и поэтично как прежнее, было серьезнее и сильнее.
– Сказала ли вам maman, что это не может быть раньше года? – сказал князь Андрей, продолжая глядеть в ее глаза. «Неужели это я, та девочка ребенок (все так говорили обо мне) думала Наташа, неужели я теперь с этой минуты жена , равная этого чужого, милого, умного человека, уважаемого даже отцом моим. Неужели это правда! неужели правда, что теперь уже нельзя шутить жизнию, теперь уж я большая, теперь уж лежит на мне ответственность за всякое мое дело и слово? Да, что он спросил у меня?»