Самосуд, Самуил Абрамович

Самуил Самосуд
Основная информация
Место рождения	Тифлис, Российская империя
Профессии	дирижёр, педагог, виолончелист
Инструменты	виолончель
Коллективы	Петроградский театр оперы и балета, Михайловский театр, Большой театр
Награды

Самуи́л Абра́мович Самосу́д (2 (14) мая 1884, Тифлис, — 6 ноября 1964) — российский и советский дирижёр, педагог, виолончелист. Народный артист СССР (1937). Лауреат трёх Сталинских премий (1941, 1947, 1952).

Биография

Самуил Самосуд родился в Тифлисе (ныне Тбилиси). В 1906 году окончил Тбилисское музыкальное училище у А. Поливко по классу виолончели, играл в различных оркестрах. Позднее учился в Праге у Г. Вигана, в Париже у П. Казальса и в «Схола канторум» (по классам композиции у B. д’Энди и дирижирования у Э. Колонна).

По возвращении в Россию — виолончелист оркестра петербургского Народного дома. В 1910—1917 годах — дирижёр оперного театра Народного дома. В период 1917—1919 годах работал в Петроградском театре оперы и балета, затем был главным дирижёром и художественным руководителем Михайловского театра, с 1929 года также преподавал дирижирование в ЛГК имени Н. А. Римского-Косакова (с 1934 года — профессор).

В 1936 года был вызван в Москву, где возглавил Большой театр (до 1943 года). В 1943—1950 годах — главный дирижёр Музыкальный театр им. К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко.

В 1953–57 гг. руководил Оркестром Московской филармонии; в 1957 создал и до 1964 возглавлял Оперно-симфонический оркестр Всесоюзного радио и телевидения.

Самосуд умер 6 ноября 1964 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище (участок № 3).

Творчество

Самосуд играл важную роль в музыкальной жизни СССР. Под его управлением состоялись первые постановки опер советских композиторов, среди которых — «Нос» (1930) и «Леди Макбет Мценского уезда» (1934) Д. Д, Шостаковича, «Война и мир» С. С. Прокофьева (1946, в сокращённом варианте) и др.

Среди других известных постановок Самосуда:

• «Золотой петушок» Н. А. Римского-Корсакова (1923)
• «Тихий Дон» И. И. Дзержинского (1935)
• «Руслан и Людмила» М. И. Глинки (1937, новая сценическая редакция)
• «Иван Сусанин» М. И. Глинки (1939);
• «Иоланта» П. И. Чайковского (1940)
• «Война и мир» С. С. Прокофьева (1946);
• «Семья Тараса» Д. Б. Кабалевского (1947, 2-я редакция 1951); и др.

Звания и награды

• Народный артист Республики (1936)
• народный артист СССР (1937)
• Сталинская премия второй степени (1941) — за постановку оперного спектакля «Иван Сусанин» М.И .Глинки (1939)
• Сталинская премия первой степени (1947) — за постановку оперного спектакля «Война и мир» С. С. Прокофьева
• Сталинская премия второй степени (1952) — за постановку оперного спектакля «Семья Тараса» Д. Б. Кабалевского
• орден Ленина (1937)
• орден Трудового Красного Знамени (1964)
• орден «Знак Почёта» (28 февраля 1936)
• медали.

Библиография

• Данскер О. Л., составитель. С. А. Самосуд: Статьи, воспоминания, письма. — М.: Музыка, 1984

Ссылки

• Самосуд, Самуил Абрамович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.belcanto.ru/samosud.html Биография] на www.belcanto.ru

Отрывок, характеризующий Самосуд, Самуил Абрамович

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом: