Самосюк, Галина Фёдоровна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Галина Фёдоровна Самосюк
Место рождения:

пос. Молочное, Вологодская область, РСФСР, СССР

Научная сфера:

филология, литературная критика, литературное краеведение, журналистика

Место работы:

Саратовский государственный университет им. Н. Г. Чернышевского

Учёная степень:

кандидат филологических наук

Учёное звание:

доцент

Научный руководитель:

Евграф Иванович Покусаев

Гали́на Фёдоровна Самосю́к (род. 29 сентября 1931, пос. Молочное, Вологодская область) — российский литературовед, кандидат филологических наук (1971), с 1975 года — доцент СГУ им. Н. Г. Чернышевского, утверждена в звании в 1979 г.





Биография

В 1954 году с отличием окончила филологический факультет СГУ им. Н. Г. Чернышевского и по распределению была направлена в Рахмановскую среднюю школу Клинцовского (ныне Пугачёвского) района, где успешно работала в течение двух лет (вела русский язык и литературу, логику и психологию в старших классах). В 1956 году вернулась в Саратов и поступила в аспирантуру, которую окончила в 1960 году. В 1971 году защитила кандидатскую диссертацию «М. Е. Салтыков-Щедрин в „Современнике“: к истории внутриредакционных отношений 1862—1864 гг.» (СГУ им. Н. Г. Чернышевского, научный руководитель Е. И. Покусаев). С 1960 года Галина Фёдоровна работает на кафедре истории русской литературы и фольклора СГУ, сначала как ассистент, с 1972 года — старший преподаватель, а с 1975 года — доцент.

Научная и преподавательская деятельность

Научные интересы Г. Ф. Самосюк сформировались под влиянием семинаров М. Н. Бобровой, Ю. Г. Оксмана, Е. И. Покусаева, общих и специальных лекционных курсов Ю. Г. Оксмана, Е. И. Покусаева, А. П. Скафтымова и др. Она выпускница спецсеминара профессора Покусаева. Особое место в научной деятельности Г. Ф. Самосюк занимает текстологическая, источниковедческая и комментаторская работы. Первым опытом научного комментирования молодого исследователя Г. Ф. Самосюк стала работа над воспоминаниями в двухтомнике «Н. Г. Чернышевский в воспоминаниях современников» (Саратов, 1958—1959, редактор Ю. Г. Оксман). Затем Г. Ф. Самосюк принимала участие в подготовке научного аппарата и текстов Собрания сочинений М. Е. Салтыкова-Щедрина в 20 томах (под общ. ред. С. А. Макашина). Она составила «Летопись жизни и деятельности М. Е. Салтыкова-Щедрина, 1879—1881» (Саратов, 1990), работа была отмечена Институтом мировой литературы РАН. Впервые в литературоведении собрала, подготовила и прокомментировала издание «Современники о В. М. Гаршине: воспоминания» (Саратов, 1977) и др. Как текстолог, источниковед и комментатор она прошла блестящую школу Ю. Г. Оксмана, С. А. Макашина, М. П. Алексеева, Н. В. Измайлова, В. Н. Турбина, Д. П. Николаева и других учёных.

Г. Ф. Самосюк — автор ряда крупных научных работ. Она входила в состав редколлегии и участвовала как редактор в подготовке сборников «Н. Г. Чернышевский: статьи, исследования и материалы», «В. М. Гаршину посвящается: к 150-летию со дня рождения», «Родовые гнёзда русских писателей XIX в.: альбом» и др.

В сфере научных интересов Г. Ф. Самосюк:

Значительное место в научных изысканиях Галины Фёдоровны занимает литературное краеведение. Следует назвать, в первую очередь, серию очерков в сборнике «Русские писатели в Саратовском Поволжье» (под ред. Е. И. Покусаева, Саратов, 1964); материалы о М. Е. Салтыкова-Щедрине в Саратовской губернской печати; аналитический обзор откликов «Саратовского листка» и «Саратовского дневника» на жизнь, творчество и смерть Н. С. Лескова; статьи об А. Н. Пыпине и Н. Г. Чернышевском и выступления о них на юбилейных конференциях; краеведческое исследование «Саратов в судьбе Л. И. Гумилевского» и др.

В разные годы Галина Фёдоровна Самосюк читала курсы лекций по древнерусской литературе, истории русской литературы XVIII и XIX веков, истории литературоведения, детской литературе, специальные курсы «Литературно-критическая деятельность М. Е. Салтыкова-Щедрина», «Сказки М. Е. Салтыкова-Щедрина», «В. М. Гаршин и его литературные современники», «Внутриредакционные отношения в „Современнике“ начала 1860-х годов», «„Слово о полку Игореве“ в культуре его времени», «Библия в русской литературе» и др. Под её руководством на филологическом факультете работает спецсеминар «М. Е. Салтыков-Щедрин и его литературные современники».

В 1980-е годы руководила педагогической практикой студентов.

Г. Ф. Самосюк — активный участник международных конференций и рабочих групп по подготовке и изданию наследия русской литературы за рубежом. Например, в 2000 г. совместно с группой Оксфордского университета Г. Ф. Самосюк подготовила ряд публикаций о В. М. Гаршине и его исследователе, выдающемся литературоведе Ю. Г. Оксмане в международном трехтомном сборнике «В. М. Гаршин на рубеже веков». С 2007 года организует и ведет Лихачёвские чтения Института филологии и журналистики СГУ им. Н. Г. Чернышевского.

Культурно-просветительская деятельность

Галина Фёдоровна Самосюк выступала с лекциями и беседами в саратовских школах, библиотеках, музеях, заседаниях саратовского отделения Общества «Знание» и была его председателем. Она состояла членом Ученого Совета Дома-музея Н. Г. Чернышевского. Г. Ф. Самосюк — участник и соорганизатор Научных чтений, посвященных памяти литературоведа, доктора филологических наук, профессора СГУ им. Н. Г. Чернышевского Е. И. Покусаева.

Напишите отзыв о статье "Самосюк, Галина Фёдоровна"

Ссылки

  • [archive.is/20130417134534/www.sgu.ru/faculties/philological/kaf/folklor/colleague/samosuk.php Г. Ф. Самосюк на сайте sgu.ru]
  • [www.lizagubernii.ru/ppage/18244/biografiya.html О Г. Ф. Самосюк на Социально-информационном портале «Лица Саратовской губернии»]
  • О Г. Ф. Самосюк в книге: Литературоведы Саратовского университета, 1917—2009 : материалы к биобиблиографическому словарю / сост.: В. В. Прозоров, А. А. Гапоненков; под ред. В. В. Прозорова. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2010. С. 214—215.
  • О Лихачёвских чтениях, организуемых и проводимых Г. Ф. Самосюк в ИФИЖ СГУ:
    [archive.is/20130417223546/www.sgu.ru/node/27013 Первые чтения — 2007], [archive.is/20130417134239/www.sgu.ru/node/25319 Вторые чтения — 2008], [www.sgu.ru/node/35535 Третьи чтения — 2009], [www.sgu.ru/node/52424 Четвертые чтения — 2010], [www.sgu.ru/node/61341 Пятые чтения — 2010].
  • Библиография работ Г. Ф. Самосюк, составленная А. В. Зюзиным, опубликована в издании: [library.sgu.ru/100_let/present/pointers/Samosyuk.pdf Галина Федоровна Самосюк : биобиблиогр. указ. / сост., отв. ред. и отв. за вып. А. В. Зюзин. Саратов : ЗНБ СГУ, 2009. 60 с. : портр., ил. (Ученые Саратовского университета. Биобиблиографические материалы)].

Отрывок, характеризующий Самосюк, Галина Фёдоровна


Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.