Самоубийство Саула (картина)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Брейгель, Питер (Старший)
Самоубийство Саула. 1562
англ. The Suicide of Saul
Дерево, масло. 33, 5 × 55 см
Музей истории искусств, Вена
К:Картины 1562 года

Самоубийство Саула — картина Питера Брейгеля (Старшего) написанная в 1562 году. Встречается описание картины, как «Самоубийство Саула, или Сражение на горе Гелвуйской» или «Поражение Саула». В основу картины лег библейский сюжет из Ветхого завета о самоубийстве первого израильского царя — Саула (1Цар. 31:4). «Самоубийство Саула», вместе с еще тринадцатью полотнами, были собраны императором Рудольфом II и эрцгерцогом Леопольд Вильгельмом, перевезены в Вену, где сейчас хранятся в Музее искусств.[1][2]



История создания

Картина «Самоубийство Саула», предположительно, была написана в Антверпене, поскольку Питер Брейгель (Старший) проживал в этом городе с 1556 года, пока не переехал с семьей в Брюссель в 1563 году. Вместе с «Вавилонской башней» и «Падением Икара», «Самоубийство Саула» являлось частью серии картин библейских сюжетов, в которых порицалась гордыня.[3] Как и большинство его современников, художник изображает древних филистимлян в образе средневековых воинов с оружием, несоответствующим эпохе древнего Израиля. Изображая неисчислимое количество солдат, Питер Брейгель (Старший) придает драматизм ситуации и подчеркивает безысходность для царя Саула. Поэтому, именно войско филистимлян занимает доминирующее положение в сюжете картины, а царю Саулу и его оруженосцу отведена лишь малая часть пространства в левом нижнем. Подражая картине Альберта Альтдорфера «Битва Александра при Иссе» (1529), автор использует ту же манеру передачи события видом сверху, изображая еще намного выше. Большое внимание было отведено передачи самых мелких деталей, таких, как части доспехов и сооружения на заднем плане.[4][1]

Сюжет картины

Саул был первым царем израильского народа и полководцем израильского войска. Он был избран Богом на царствование и помазан пророком Самуилом. Во время своего правления во всем слушался воли Бога и вел череду войн с моавами, аммонами, идумейянами и филистимлянами. Постепенно, рассорившись с пророком Самуилом и отходя от заповедей Бога, Саул лишается священного покровительства и впадает в помрачение рассудка. Во время решающей битвы у горы Гелвуйской он призывает о помощи у Бога, но последний отвергает его и израильские воины претерпевают разгромное поражение. Саул, будучи раненым стрелами, обращается к своему оруженосцу с просьбой прикончить его, чтобы не попасть в плен к филистимлянам. Однако, его просьбе не была выполнена и царь совершает самоубийство, проткнув себя мечом.[5]

Напишите отзыв о статье "Самоубийство Саула (картина)"

Примечания

  1. 1 2 Е. В. Яйленко. Библейские сюжеты в европейской живописи. — М: Олма-пресс, 2005. — 424 с. — ISBN 5-224-05251-3.
  2. А. Бенуа. История живописи всех времен и народов. — Санкт-Петербург: "Нева", 2002. — С. 212. — 544 с. — ISBN 5-7654-1889-9.
  3. Е. Владимирова. Возрождение. — М: ООО "Эксмо", 2013. — С. 348. — 385 с. — ISBN 978-5-699-56141-4.
  4. А. Майкапар. Брейгель Старший Питер. — Великие художники. — М: Директ-медиа, 2010. — С. 20. — 49 с. — ISBN 5747500279.
  5. Шишов Алексей Васильевич. 100 великих полководцев древности. — 100 великих. — М: Вече, 2012. — 432 с. — ISBN 978-5-9533-4191-2.

Отрывок, характеризующий Самоубийство Саула (картина)

Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.

Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.


Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.