Самофракийский холокост

Самофракийский холокост (греч. Το ολοκαύτωμα της Σαμοθράκης, сентябрь 1821 г.) — физическое истребление силами Османской империи греческого населения острова Самофракия. Событие Освободительной войны в Греции 1821—1829 годов.

Самофракийский холокост в искусстве и историографии

Ника Самофракийская — один из самых известных экспонатов парижского Лувра. Там же, в Лувре, находится картина «После резни на Самотраки» (Après le massacre de Samothrace), написанная французским художником Αuguste Vinchon в 1827 г. и посвященная разрушению и истреблению населения этого греческого острова в 1821 г.

Хотя само событие было известно с 1821 г., последующие подобные события большего масштаба и значения (Хиосская резня, Псарская резня и др.) оставили разрушение этого, незначительного тогда, греческого острова в тени.

Так французский историк и путешественник Lacroix M. Louis посвящает всего две строчки этому событию: «…турки безжалостно разрушили этот остров во время освободительной войны Греции» Две строчки посвящает событию и Жюль Верн в своём единственном историческом романе «Архипелаг в огне»: «Остров Самофракия подвергся во время войны жестокому опустошению» и «В то время как Хиосу и Самофракии пришлось так много выстрадать от турок…» .

События

Емкое греческое слово Холокост в 20 веке, через английский язык, получило узкое историческое значение и применительно к конкретному народу, но греческая литература и историография, применительно к событиям на этом острове, ещё с 19 века применяет именно этот термин . Греческая революция разразилась в марте 1821 г. Появление 19 апреля единственного корабля с восставшего острова Псара было достаточным основанием для посвященного в Филики Этерия старейшины острова Георгиса Хадзиса для того чтобы провозгласить, что островитяне свободны и отказываются платить налоги султану.

Хадзис дал указание готовить укрепления, ожидая помощи греческого флота, но в действительности отряд защитников острова не превышал 50 человек.

1 сентября 1821 года османский флот высадил войска. Хадзис и его отряд оказал сопротивление, но был перебит. Но турки не ограничились зачинщиками бунта.

Около 10 тысяч жителей острова было вырезаны и примерно столько же обращены в рабство и проданы на рынках Константинополя и Смирны (Измир).

Истребление населения продолжалось 30 дней, по истечению которых была объявлена амнистия.

Однако поверившие в амнистию и покинувшие свои убежища в горах 700 самофракийцев были собраны и вырезаны в русле речки, которая с тех пор и носит имя Эфкас (700 на местном говоре — Εφκάς, επτακόσιοι).

С тех пор, когда самофракийцы говорят: «я не из 700, это означает я не легковерный».

После того как османские корабли, вывесив на реях 20 казненных самофракийцев, покинули остров, согласно выжившему священнику Г. Манолакису на нём продолжали жить 25-30 выживших семей.

Gr. Temple, посетивший остров через 13 лет, в 1834 г., писал что остров был опустошён и обезлюдел и что все здания оставались разрушенными.

Пробитое штыком Евангелие, найденное в разрушенной церкви Богородицы, хранится в Афинском Национальном Историческом музее.

Самофракийские новомученики

В последующие годы на остров вернулись несколько сотен спасшихся островитян. Среди них были и обращенные в рабство и принявшие насильственно ислам. 5 из выживших и обращенных насильственно в ислам (Мануил Палогудас, Михаил Киприос, Теодорос Калакос, Георгиос Курунис и Георгиос безымянный) в 1837 г. вернулись к православной вере. В результате все 5 были переправлены турками на материк, где в селе Макри, недалеко от города Александруполис, были подвергнуты пыткам и умерщвлены. Память их почитается в воскресение Святого Фомы (Первое воскресение после Пасхи), а их останки хранятся в церкви Богородицы на Самотраки. .

Эпилог

Выжившие жители Самотраки с годами собрались на острове. К 1835 г. остров населяли 500 человек. К началу 20-го века остров населяли 3 тыс. человек, но коренные островитяне являются меньшинством сегодняшнего населения острова.

Остров сегодня населяют в основном переселенцы с близлежащих островов Лесбос, Имброс, Тасос, Лемнос, из Фракии и малоазийского Кидониес (Айвалык). День Самофракийского Холокоста учреждён Афинской Академией только в 1980 г. и отмечается каждое 1 сентября.

Литература

• Γ. Λεκάκη «Σαμοθράκη — Ιερά νήσος», εκδ. «Ερωδιός»
• Σαμοθράκη : Ιστορία, αρχαιολογία, πολιτισμός: Πρακτικά επιστημονικού συνεδρίου Σαμοθράκης, 1 & 2 Σεπτεμβρίου 2006 / Συλλογικό έργο · 1η έκδ. — Θεσσαλονίκη : Επίκεντρο . Πρόλογος: Στράτος Δορδανάς, Θεοφάνης Μαλκίδης. ISBN 978-960-458-168-9
• Ημερολόγιο — Λεύκωμα της Θρακικής Εστίας, Τεύχος πέμπτον, Θεσσαλονίκη 1987—1988

Отрывок, характеризующий Самофракийский холокост

– Вот хочет сраженье посмотреть, – сказал Жерков Болконскому, указывая на аудитора, – да под ложечкой уж заболело.
– Ну, полно вам, – проговорил аудитор с сияющею, наивною и вместе хитрою улыбкой, как будто ему лестно было, что он составлял предмет шуток Жеркова, и как будто он нарочно старался казаться глупее, чем он был в самом деле.
– Tres drole, mon monsieur prince, [Очень забавно, мой господин князь,] – сказал дежурный штаб офицер. (Он помнил, что по французски как то особенно говорится титул князь, и никак не мог наладить.)
В это время они все уже подъезжали к батарее Тушина, и впереди их ударилось ядро.
– Что ж это упало? – наивно улыбаясь, спросил аудитор.
– Лепешки французские, – сказал Жерков.
– Этим то бьют, значит? – спросил аудитор. – Страсть то какая!
И он, казалось, распускался весь от удовольствия. Едва он договорил, как опять раздался неожиданно страшный свист, вдруг прекратившийся ударом во что то жидкое, и ш ш ш шлеп – казак, ехавший несколько правее и сзади аудитора, с лошадью рухнулся на землю. Жерков и дежурный штаб офицер пригнулись к седлам и прочь поворотили лошадей. Аудитор остановился против казака, со внимательным любопытством рассматривая его. Казак был мертв, лошадь еще билась.
Князь Багратион, прищурившись, оглянулся и, увидав причину происшедшего замешательства, равнодушно отвернулся, как будто говоря: стоит ли глупостями заниматься! Он остановил лошадь, с приемом хорошего ездока, несколько перегнулся и выправил зацепившуюся за бурку шпагу. Шпага была старинная, не такая, какие носились теперь. Князь Андрей вспомнил рассказ о том, как Суворов в Италии подарил свою шпагу Багратиону, и ему в эту минуту особенно приятно было это воспоминание. Они подъехали к той самой батарее, у которой стоял Болконский, когда рассматривал поле сражения.
– Чья рота? – спросил князь Багратион у фейерверкера, стоявшего у ящиков.
Он спрашивал: чья рота? а в сущности он спрашивал: уж не робеете ли вы тут? И фейерверкер понял это.
– Капитана Тушина, ваше превосходительство, – вытягиваясь, закричал веселым голосом рыжий, с покрытым веснушками лицом, фейерверкер.
– Так, так, – проговорил Багратион, что то соображая, и мимо передков проехал к крайнему орудию.
В то время как он подъезжал, из орудия этого, оглушая его и свиту, зазвенел выстрел, и в дыму, вдруг окружившем орудие, видны были артиллеристы, подхватившие пушку и, торопливо напрягаясь, накатывавшие ее на прежнее место. Широкоплечий, огромный солдат 1 й с банником, широко расставив ноги, отскочил к колесу. 2 й трясущейся рукой клал заряд в дуло. Небольшой сутуловатый человек, офицер Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из под маленькой ручки.
– Еще две линии прибавь, как раз так будет, – закричал он тоненьким голоском, которому он старался придать молодцоватость, не шедшую к его фигуре. – Второе! – пропищал он. – Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как салютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к генералу. Хотя орудия Тушина были назначены для того, чтоб обстреливать лощину, он стрелял брандскугелями по видневшейся впереди деревне Шенграбен, перед которой выдвигались большие массы французов.
Никто не приказывал Тушину, куда и чем стрелять, и он, посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение, решил, что хорошо было бы зажечь деревню. «Хорошо!» сказал Багратион на доклад офицера и стал оглядывать всё открывавшееся перед ним поле сражения, как бы что то соображая. С правой стороны ближе всего подошли французы. Пониже высоты, на которой стоял Киевский полк, в лощине речки слышалась хватающая за душу перекатная трескотня ружей, и гораздо правее, за драгунами, свитский офицер указывал князю на обходившую наш фланг колонну французов. Налево горизонт ограничивался близким лесом. Князь Багратион приказал двум баталионам из центра итти на подкрепление направо. Свитский офицер осмелился заметить князю, что по уходе этих баталионов орудия останутся без прикрытия. Князь Багратион обернулся к свитскому офицеру и тусклыми глазами посмотрел на него молча. Князю Андрею казалось, что замечание свитского офицера было справедливо и что действительно сказать было нечего. Но в это время прискакал адъютант от полкового командира, бывшего в лощине, с известием, что огромные массы французов шли низом, что полк расстроен и отступает к киевским гренадерам. Князь Багратион наклонил голову в знак согласия и одобрения. Шагом поехал он направо и послал адъютанта к драгунам с приказанием атаковать французов. Но посланный туда адъютант приехал через полчаса с известием, что драгунский полковой командир уже отступил за овраг, ибо против него был направлен сильный огонь, и он понапрасну терял людей и потому спешил стрелков в лес.
– Хорошо! – сказал Багратион.
В то время как он отъезжал от батареи, налево тоже послышались выстрелы в лесу, и так как было слишком далеко до левого фланга, чтобы успеть самому приехать во время, князь Багратион послал туда Жеркова сказать старшему генералу, тому самому, который представлял полк Кутузову в Браунау, чтобы он отступил сколь можно поспешнее за овраг, потому что правый фланг, вероятно, не в силах будет долго удерживать неприятеля. Про Тушина же и баталион, прикрывавший его, было забыто. Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и к удивлению замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что всё, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что всё это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростию.