Самотраки

СамотракиСамотраки

</tt>

Самотраки греч. Σαμοθράκη
Порт острова Самотраки — Камарьотиса
40°27′ с. ш. 25°35′ в. д.40.450° с. ш. 25.583° в. д. / 40.450; 25.583
Архипелаг	Северо-Эгейские острова
Акватория	Эгейское море
Страна	Греция Греция
Регион	Восточная Македония и Фракия
Самотраки
Площадь	177,977 км²
Наивысшая точка	1664 м
Население (2001 год)	2723 чел.
Плотность населения	15,3 чел./км²

Самотра́ки, Самофра́ки, Самофра́кия, Матра́ки, Самос Фракийский (греч. Σαμοθράκη, Σάμος Θρηϊκίη, Samothrāce) — греческий остров в северной части Эгейского моря в пяти с половиной милях от берега Фракии, между островами Лемнос, Имброс и Тасос. Относится к группе «Северных Спорадов». Находится на расстоянии 44,5 км (24 морских миль) от Александруполиса. Население 2723 жителей (2001). Крупнейший город и порт — Камарьотиса.

Происхождение названия

Название острова означает, что это Фракийский Самос, в отличие от другого греческого острова Самос.

География

Гористый остров длиной 17 км. Гора Σάμος высотой 1525 м (5000 футов) либо 1754 м, возвышающаяся над островом, издревле служила морским ориентиром.

История

Остров известен с древности своими Кабирскими мистериями, происходившими в «Святилище великих богов» (сегодня местечко Палеополис).

Согласно преданию, именно на Самотраки царь Македонии Филипп Второй и его жена Олимпиада зачали своего сына — Александра Великого или Македонского.

Всемирную известность также принесла острову статуя, найденная на острове в 1863 году и сегодня находящаяся в парижском Лувре — Нике из Самотраки (Ника Самофракийская).

В 70 году до н. э. остров стал провинцией Римской империи, но из уважения к Кабирским мистериям римляне предоставили острову автономию.

С распадом Римской империи остров становится византийским до 1204 года, затем переходит в руки венецианцев и генуэзцев.

Турки-османы завоёвывают остров в 1457 году.

В 1821 году, с началом греческой революции, турки вырезали почти всё население острова (см. Самофракийский Холокост). Опустошённый остров в последующие годы был заселён греками с близлежащих островов.

Остров был освобождён греческим флотом во время греческо-турецкой войны в 1912 году.

В западной, равнинной части острова, развито сельское хозяйство. В центре расположены слабозаселённые горные участки. Развит экологический и пляжный туризм.

Населённые пункты

• Алония (251 житель)
• Ано-Карьота (15)
• Дафне (11)
• Исомата
• Камарьотиса (969)
• Кастелион
• Като-Карьота (37)
• Карасья
• Китада
• Лакома (329)
• Макрильес (9)
• Мнимотия
• Палеополис (25)
• Перасмата
• Профитис-Илиас (214)
• Рембуцадика
• Самотраки
• Терма (74)
• Ксиропотам[ос] (39)

См. также

• Ника Самофракийская
• Самофракийская резня

Ссылки

• [www.samothraki.gr/ Официальный сайт дима Самотраки]

Отрывок, характеризующий Самотраки

– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.