Самоходная артиллерийская установка

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Самоходная артиллерийская установка (САУ, Самоходная артиллерийская установка, разговорное Самоходка, уст. Артсамоход) — боевая машина, представляющая собой артиллерийское орудие, смонтированное на самодвижущемся (самоходном) шасси и предназначенное для непосредственной огневой поддержки танков и пехоты в бою[1][2].

К самоходно-артиллерийским установкам следует относить все боевые бронированные самоходные машины со ствольным артиллерийским вооружением кроме танков, БТР, БМД и БМП. Отличие от бронетранспортёров и боевых машин пехоты состоит в том, что на САУ нет спешиваемого десанта, но есть мощное артиллерийское вооружение[3]. Отличие от танка состоит в том, что САУ это именно полноценное артиллерийское орудие на самоходном шасси, тогда как танк вооружается специальным артиллерийским орудием — танковой пушкой.

Виды и назначение САУ очень многообразны: они могут быть как бронированными, так и не бронированными, использовать колёсное или гусеничное шасси. САУ может иметь полноповоротную башенную или неподвижную рубочную установку орудия. Некоторые из САУ с башенной установкой орудия очень сильно напоминают танки, однако они отличаются от танков балансом «броня-вооружение» и тактикой боевого применения.

Русским военным теоретиком и практиком Д. Милютиным было предсказано использование и появление в вооружённых силах России и мира автомобиля, бронеавтомобиля, танков и самоходных арт установок.

Есть ли что-либо невозможное, например, в том, что автомобили не только вполне заменят повозки в обозах, но проберутся даже в полевую артиллерию. Вместо полевых орудий с конскою упряжью войдут в состязание на поле сражения подвижные бронированные батареи, и битва сухопутная уподобится битве морской.

Д. Милютин «Старческие размышления о современном положении военного дела в России» (1912)[4].

История самоходных артиллерийских установок начинается вместе с историей тяжёлых пушечных бронеавтомобилей в начале XX века и развитием танков в Первой мировой войне. Более того, технически первые французские танки «Сен-Шамон» и «Шнейдер» скорее являются аналогами более поздних штурмовых САУ, нежели танками. Середина и вторая половина XX века были временем бурного развития разнообразных самоходных артиллерийских установок в ведущих технологически развитых странах. Достижения военной науки начала XXI века — высокая точность огня, электронные системы позиционирования и наведения — позволили САУ, по мнению специалистов, отмечающих высокую роль самоходной артиллерии в условиях современного боя, занять значимое место среди прочего бронетанкового вооружения, ранее безраздельно принадлежавшее танкам.

По советской классификации 1933 года «О системе броневого и танкового вооружения РККА» самоходная артиллерийская установка (на агрегатах общевойскового танка) являлась типом специального танка, а до этого называлась самоходная установка (СУ) или артиллерийский танк (АТ).

В Боевом уставе бронетанковых и механизированных войск Красной Армии 1944 года, часть 1 (танк, танковый взвод, танковая рота) называется самоходным орудием и является по предназначению типом боевой машины.





Отличия САУ от танков

Самоходные орудия отличаются от танков принципами боевого применения и характером решаемых ими задач. Прежде всего это касается баланса огневой мощи, защищённости и подвижности, гармоничное сочетание которых определяет, в частности, сущность танка или любой другой боевой машины.

САУ — разновидность артиллерии, обладающая высокой подвижностью и проходимостью и достаточной защищенностью, что позволяет ей обеспечивать непрерывное огневое сопровождение движущихся войск. САУ, как правило, не вооружаются пулеметами. Танки же способны действовать как с пехотой, так и самостоятельно. Также танки вооружаются пулеметами. Главная же задача САУ — ведение артиллерийского огня в сочетании с позиционным маневром.

Ударное вооружение САУ мощнее такового у танка, но САУ защищена хуже танка той же массы[5]. Броня САУ предназначена, прежде всего, для защиты от стрелкового оружия десантных и разведывательных подразделений противника, а также от осколков осколочных и осколочно-фугасных снарядов, что и определяет отсутствие динамической и активной защиты. При этом мощность вооружения артиллерийских установок значительно больше, чем у танков. Это определяет большую длину и вес ствола, более совершенное навигационное и прицельное оборудование, наличие баллистических вычислителей (программных в боевых компьютерах современных САУ) и других вспомогательных средств, повышающих эффективность стрельбы. Особо следует обратить внимание на орудие САУ, которое является стандартным артиллерийским орудием, со всеми следующими из этого преимуществами над танковым орудием (в частности в баллистике и способности стрелять с закрытых позиций), тогда как танковое орудие (в том числе, в силу своей баллистики) предназначено только для стрельбы прямой наводкой (в современных танках обеспечивается электронными приборами). Также современное танковое орудие гладкоствольное, что дает ему возможность стрелять как артиллерийскими так и реактивными снарядами, но лишает некоторых преимуществ нарезного орудия.

Отличие САУ от буксируемой артиллерии

Буксируемые полевые орудия и их расчеты как правило низкозащищенные. Точнее низко защищены расчеты буксируемой артиллерии, уязвимые как для стрелкового оружия так и для осколков и шрапнели. Т. е. для подавления буксируемой артиллерии противника достаточно уничтожить или вывести из строя его орудийные расчеты. По этой причине для ведения огня по позициям артиллерии противника — так называемого контрбатарейного огня — артиллеристы используют осколочные и шрапнельные снаряды, как наиболее эффективные для такого боевого применения. Например контрбатарейную борьбу во время Великой отечественной войны РККА практиковала повсеместно (на Ленинградском фронте артиллеристы РККА такое проделывали и против батарей тяжелых осадных орудий Вермахта). Также подвижность буксируемой артиллерии ограничена подвижностью тягачей и сравнительно большим временем свертывания и развертывания при смене боевых позиций. Исправные САУ не зависят от тягачей, и время боевого развертывания на огневой позиции для САУ много меньше, чем время развертывания буксируемой артиллерии и, как следствие, результирующая скорость переразвертывния САУ (например, для смены позиции) гораздо выше. Также при той же мощности вооружения САУ подвижны, а бронированные САУ еще и достаточно защищенные, — еще во время Второй мировой войны САУ (особенно советские) стали оснащать броней, достаточной для защиты от осколков осколочных снарядов. Особенно это характерно для советских тяжелых САУ: общевойсковых СУ-122 и СУ-152/ИСУ-152 и противотанковой СУ-100. (СУ-122, СУ-152/ИСУ-152 — самые защищенные общевойсковые САУ Второй мировой войны.) Т. е., например, подразделения СУ-122 и СУ-152/ИСУ-152 в силу своей сравнительно высокой защищенности и мобильности могли куда более эффективно вести контрбатарейную борьбу, имея во много раз большие шансы на победы при взаимном обстреле позиций, чем буксируемая артиллерия противника. Это еще более справедливо для современных САУ (особенно для российских: «Мста-С» и, тем более, «Коалиции»).

Российская (советская) классификация самоходно-артиллерийских установок

По типу орудия

По типу орудия САУ делятся на следующие классы:[1]

По боевой массе

По боевой массе САУ делятся на следующие классы:[1]

  • лёгкие (до 20 тонн)
  • средние (до 40 тонн)
  • тяжелые (свыше 40 тонн)

По калибру орудия

По калибру орудия САУ также делятся на:

  • лёгкие (до 50 мм)
  • средние (не более 122 мм)
  • тяжелые (152 мм и более)

Начиная со Второй мировой войны практически все легковооруженные САУ — зенитные.

По компоновке

По расположению боевого отделения САУ делятся на следующие типы:[1]

  • с передним расположением боевого отделения
  • со средним расположением боевого отделения
  • с задним расположением боевого отделения

По броневой защите

По броневой защите боевого отделения САУ делятся на следующие типы:[1]

  • полностью бронированные (закрытого типа)
  • частично бронированные
    • полузакрытого типа — у этих САУ боевые рубки не имели крыши
    • открытого типа — у этих САУ боевые рубки отсутствовали, орудия устанавливались непосредственно на платформе, а расчёт защищался только броневым щитом орудия.

По назначению

В послевоенные годы в СССР было проведено изучение и обобщение боевого опыта, на основании которого была произведена классификация самоходных артиллерийских орудий. В зависимости от назначения они подразделялись на следующие группы:[6]

  • противотанковые САУ (истребители танков) — предназначались для борьбы с танками противника и его противотанковыми средствами при сопровождении своих войск.
  • штурмовые самоходные орудия (истребители ДОТов) — использовались для разрушения прямой наводкой прочных долговременных сооружений на переднем крае обороны противника (например советские СУ-152/ИСУ-152 довольно часто использовались в качестве противоДОТных орудий)
  • самоходные артиллерийские установки сопровождения (самоходные гаубицы) — сопровождали огнём стрелковые и моторизованные части и соединения, выполняя задачи поражения живой силы и огневых средств противника, а также борьбы со средними и лёгкими танками. (СУ-122 и СУ-152/ИСУ-152 как раз были предназначены именно для такого боевого применния. Но были эффективны и против тяжелых танков. Так СУ-152/ИСУ-152 уничтожала танки «Тигр» и фугасными снарядами.)
  • зенитные самоходные установки — служили для прикрытия войск от атак с воздуха на марше и в ходе наступления.
  • специальные самоходные установки — к ним относились миномётные и реактивные установки, а также полевые ракетные пусковые установки на самоходной базе.

Классификация вермахта

Вермахт использовал довольно сложную систему классификации бронетехники. Армейская классификация включала следующие типы бронетехники, которые могут быть отнесены к САУ:[7]

  • Flakpanzer (Flak Pz.) — зенитный танк (ЗСУ)
  • Jagdpanzer (Jagd Pz.) — истребитель танков (противотанковая САУ на базе основного танка)
  • Panzerjäger (Pz.Jäg.) — противотанковая САУ на базе устаревших танков, бронетранспортёров и т. п.
  • Sturmgeschütz (StuG) — штурмовое орудие
  • Sturmhaubitze (StuH) — штурмовая гаубица
  • Selbstfahrlafette (Sfl.) — самоходная полевая артсистема

Тактика применения САУ

Согласно современной концепции ведения боя основными областями применения самоходно-артиллерийских установок являются задачи мобильной поддержки артиллерийским огнём с закрытых огневых позиций частей и подразделений других родов войск и артеллирийское наступление. Благодаря высокой мобильности САУ способны сопровождать танки в ходе глубоких прорывов обороны противника, резко повышая боевые возможности прорвавшихся танковых и мотопехотных подразделений. Та же мобильность делает возможным внезапное нанесение по противнику артиллерийских ударов силами самоходной артиллерии самостоятельно без содействия иных родов войск. Для этого заранее методом полной подготовки рассчитываются все данные для стрельбы. САУ выдвигаются на огневую позицию, ведут огонь по противнику без пристрелки и иногда даже без корректировки, затем уходят с огневой позиции. Таким образом, когда противник определит местоположение огневой позиции и примет меры, будет поздно, — САУ там уже нет.

В случае прорыва вражеских танков и мотопехоты самоходки могут использоваться и как эффективное противотанковое средство. Для этого в их боекомплекте есть специальные типы снарядов, такие, как управляемый крылатый 152,4-мм артиллерийский снаряд «Краснополь». В последнее время САУ освоили новое для себя применение в роли «сверхтяжелой противоснайперской винтовки», способной уничтожать вражеских снайперов в весьма трудных для поражения другими огневыми средствами условиях (например разрушать укрытия снайперов).

Вооружённые тактическими ядерными снарядами, одиночные САУ способны уничтожать крупные объекты, такие, как аэродромы, железнодорожные станции, форты (укреплённые населённые пункты) и скопления войск противника. При этом их снаряды практически не поддаются перехвату, в отличие от тактических ракет с ЯБЧ или самолётов с ядерными авиабомбами. Однако радиус возможных поражаемых целей и мощность ядерного взрыва артиллерийских боеприпасов существенно меньше, чем у авиабомб или тактических ракет.

Компоновка САУ

Наиболее распространённые в настоящее время самоходные гаубицы, как правило, строятся либо на базе лёгких многоцелевых легкобронированных гусеничных машин, либо на базе танковых шасси. Однако и в том, и в другом случае компоновка узлов и агрегатов практически одинакова. В отличие от танка, башенная установка орудия располагается не в средней, а в задней части бронекорпуса машины для более удобной подачи боеприпасов с грунта. Соответственно моторно-трансмиссионная группа располагается в средней и/или передней части бронекорпуса. Из-за расположения трансмиссии в носовой части машины ведущими являются передние колёса (у современных танков, как правило, наоборот — ведущие колеса располагаются сзади). Рабочее место механика-водителя (отделение управления) находится рядом с коробкой передач по центру или левому борту машины, двигатель располагается между отделением управления и боевым отделением. В боевом отделении находится расчёт орудия, возимый боезапас, подсистемы устройства и наведения орудия.

Артиллерийская ЗСУ (зенитная самоходная установка) по своим компоновочным решениям довольно разнообразны: для них может использоваться как описанный выше вариант компоновочной схемы самоходной гаубицы, так и размещение узлов и агрегатов по танковому образцу. Последнее характерно для советских артиллерийских ЗСУ (яркий пример ЗСУ «Шилка»). Иногда ЗСУ представляет собой танк, у которого штатная башня заменена на специальную со скорострельными орудиями ПВО и соответствующими системами наведения. В последнем случае это уже не ЗСУ а полноценный танк ПВО. В некоторых случаях такой танк может быть использован и в качестве БМПТ. (Многие современные ЗСУ, как например российские «Тунгуска» и «Панцирь», — ракетно-артиллерийские.)

Существуют конструкции на тяжёлых автомобильных шасси, например, чешская 152-мм самоходная пушка-гаубица vz.77 «Дана» на шасси автомобиля Tatra-815 с колёсной формулой 8×8.

Краткая история развития САУ

Ранний период развития (1914—1939)

В начале своего развития самоходно-артиллерийские установки представляли широкий конгломерат разнообразных конструктивных идей и их воплощений в металле. На полях сражений Первой мировой войны применялись артиллерийские орудия, установленные на шасси коммерческих грузовиков, сельскохозяйственных тракторов и даже на гусеничных шасси, приводимых в движение электроэнергией по проводам от внешнего электрогенератора (при ничтожно малых продвижениях в условиях позиционной войны это было неудивительно). Однако развитие танков определило дальнейший ход конструкторских поисков — пришло осознание того факта, что танковая база является наиболее оптимальна для монтажа мощных артиллерийских систем. Не были забыты и орудия на небронированных автошасси — в то время они обладали гораздо большей мобильностью, чем тихоходные танки и могли оперативно перебрасываться на наиболее опасные участки боевых действий.

В России проект сверхтяжёлой сильнобронированной САУ для борьбы с укреплениями врага был предложен В. Д. Менделеевым, — сыном знаменитого химика Д. И. Менделеева. Этот проект, известный под названием «Танк Менделеева», являлся весьма передовым для своего времени, однако не был воплощён в металле. В Первую мировую и гражданскую войны активно использовались самоходные «противоаэропланные» 76,2-мм орудия Ф. Ф. Лендера на базе грузовиков «Руссо-Балт». Часть из них имела даже частично бронированные кабины.

В 1920-е годы с самоходными артиллерийскими установками активно экспериментировали в Советском Союзе и Германии. Также известный танковый конструктор У. Кристи построил ряд прототипов САУ в США. Однако большинство этих проектов можно классифицировать как суррогатные САУ на автомобильных или тракторных шасси — сказывалась нехватка или отсутствие промышленной базы и достаточного количества танковых шасси.

В последующее десятилетие СССР и нацистская Германия создали производительное танкостроение и, как следствие многочисленные танковые силы, и появилась возможность задействовать танковые шасси для создания САУ. В СССР создали экспериментальные прототипы тяжёлых САУ СУ-14 на базе тяжёлых танков Т-35 и Т-28. Выпустили мелкой серией самоходки непосредственной поддержки пехоты на базе лёгкого танка Т-26 и танкетки Т-27. В Германии для переделки под САУ использовали устаревшие лёгкие танки Pz Kpfw I. В других странах САУ рассматривались как суррогат танков и практически не использовались. (Как потом покажет Вторая мировая война, — это было стратегической военно-технической ошибкой всех кто отказался от использования САУ.)

Вторая мировая война (1938—1945)

Полномасштабная крупная война потребовал от воюющих сторон полного использования всех имеющихся ресурсов. Первой с этим столкнулась Германия — многие устаревшие и трофейные танки были переделаны в САУ, на базе собственных современных машин создавались более дешёвые и простые в производстве самоходно-артиллерийские установки. Широко известны выдающиеся немецкие штурмовые орудия StuG III и StuG IV на базе Pz Kpfw III и Pz Kpfw IV, соответственно, самоходные гаубицы Wespe, Hummel, Grille и истребители танков Hetzer, Elefant (до 27 февраля 1944 года назывались «Фердинанд»), «Ягдпантера» и «Ягдтигр». Начиная со второй половины 1944 года выпуск разнообразных САУ в Германии превысил выпуск танков.

Красная Армия встретила войну, не имея крупносерийных самоходок (хотя некоторые исследователи относят тяжёлый танк КВ-2 к штурмовым орудиям). Однако уже в июле 1941 года была построена САУ ЗИС-30, а к концу 1942 года на вооружение поступили первые серийные штурмовые орудия СУ-122. Противоборство с тяжёлой немецкой бронетехникой и укреплениями вызвало к жизни такие образцы советских самоходок, как ИСУ-152 и СУ-100. Все советские САУ того времени (в отличие от сильно специализированных немецких) были универсальными боевыми машинами. Единственным классом самоходок, в котором не было достойного советского представителяК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 5082 дня], оказались самоходные гаубицы (в их качестве использовались СУ-122 и СУ/ИСУ-152, но нечасто и с большими неудобствами — так как они были больше штурмовыми орудиями). Модернизированные СУ-100 и ИСУ-152 находились на вооружении Советской Армии ещё два десятка лет после окончания Второй мировой войны. Завод Уралмаш в Екатеринбурге выпустил последнюю СУ-100 в 1946 году, в боях она не побывала - рабочие установили самоходку на постамент в качестве памятника[8].

Англоамериканские конструкторы сосредоточились в большей степени на развитии класса самоходных гаубиц (M7 Priest, М12, Bishop, Sexton) и в несколько меньшей на развитии противотанковых САУ (M10 Wolverine, M18 Hellcat, M36 Jackson, Archer).

Современный период (1945 — настоящее время)

Развитие концепции основного боевого танка привело к исчезновению штурмовых орудий как класса боевых машин. Многочисленные ракетные противотанковые системы и боевые вертолёты сделали морально устаревшими САУ-истребители танков. Как результат дальнейшее развитие получили самоходные гаубицы и зенитные самоходные установки (ЗСУ). (В последнее время многие подклассы ЗСУ эволюционировали от артиллерийских и ракетных к комбинированным — ракетно-артиллерийским.) В СССР бурное развитие ракетных технологий даже негативно сказалось на развитии ствольной артиллерии, но к началу 70-х гг. XX века САУ-ветеранам Великой Отечественной войны пришли на смену современные артиллерийские комплексы 122-мм 2С1 «Гвоздика», 152,4-мм 2С3 «Акация» и 2С5 «Гиацинт», 203-мм 2С7 «Пион», 240-мм самоходный миномёт 2С4 «Тюльпан», известные также как «Цветочная серия». Дальнейшее развитие привело к созданию самых совершенных советских и российских САУ: авиадесантируемой 120-мм 2С9 «Нона», 152,4-мм 2С19 «Мста-С» и уже принимаемая на вооружение 152,4-мм САУ «Коалиция». Линию развития артиллерийских ЗСУ продолжила комплексы «Шилка». (Пришедшая на смену «Шилке» «Тунгуска» уже ракетно-артиллерийская ЗСУ.)

См. также

Напишите отзыв о статье "Самоходная артиллерийская установка"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 [xn----7sbfkccucpkracijq8iofobm.xn--p1ai/советская-военная-энциклопедия/С/Самоходная-артиллерийская-установка Самоходная артиллерийская установка] // Советская военная энциклопедия : [в 8 т.] / председ. Гл. ред. комиссии А. А. Гречко [т. 1, 8], Н. В. Огарков [т. 2—7]. — М. : Военное изд-во М-ва обороны СССР, 1976—1980.</span>
  2. Самоходная артиллерийская установка // [encyclopedia.mil.ru/encyclopedia/dictionary/details.htm?id=9666@morfDictionary Военный энциклопедический словарь].
  3. Раздел 2. Самоходно-артиллерийские установки (САУ) // [armor.kiev.ua/lib/tanks_and_armor/part1_2/ Танки и танковые войска] / А. X. Бабаджанян. — М.: Военное издательство, 1970.
  4. Цамутали А. Н. Д. А. Милютин и его «Старческие размышления о современном положении военного дела в России» // [vse-uchebniki.com/upravlenie-vlast-gosudarstvennoe/tsamutali-milyutin-ego-starcheskie-33943.html Власть, общество и реформы в России в XIX — начале XX века: исследования, историография, источники] / А.Н. Цамутали. — СПб.: Нестор-История, 2009. — 396 с.
  5. Латухин А. Н. Самоходная артиллерия // Современная артиллерия / М.. — Военное издательство МО СССР, 1970. — С. 167-186. — 320 с.
  6. Карпенко А. В. Развитие самоходных артиллерийских установок в великую отечественную войну и первые послевоенные годы // [fanread.ru/book/6800278/?page=3 Отечественные самоходные артиллерийские и зенитные установки]. — Невский бастион, 1996. — Т. 1. — 88 с. — ISBN 5-85875-050-8.
  7. Шмелёв И. П. Бронетехника Германии 1934—1945 гг.: Иллюстрированный справочник. — М.: АСТ, 2003. — 271 с.
  8. Анна Осипова. [www.oblgazeta.ru/society/30077/ Последнюю самоходку Уралмаша снимут с постамента через 30 лет — чтобы прочитать послание из 1946-го]. www.oblgazeta.ru. Проверено 8 сентября 2016.
  9. </ol>

Ссылки

  • А. Сорокин. [armor.kiev.ua/Tanks/WWII/sau/ Советские самоходки в развитии и бою]
  • С. Ромадин. [armor.kiev.ua/Tanks/BeforeWWII/mk9_93/ Предвоенные самоходки]
  • [las-arms.ru/?id=215 Самоходные артиллерийские установки. История создания, описание конструкций, боевое применение.]

Отрывок, характеризующий Самоходная артиллерийская установка

Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.