Самуил Аба

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Самуил Аба венг. Aba Sámuel<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
король Венгрии
1041 — 1044
Коронация:	Чанад, Венгрия
Предшественник:	Пётр Орсеоло
Преемник:	Пётр Орсеоло
Рождение:	ок. 990
Смерть:	5 июля 1044(1044-07-05) Абашар, Венгрия
Место погребения:	монастырь Абашар
Род:	Арпады
Супруга:	неназванная дочь Гезы (спорно)

Са́муил Аба́ (Ша́муэль Аба́, венг. Aba Sámuel; около 990 — 5 июля 1044, Абашар) — венгерский король (1041—1044), был женат на сестре короля Иштвана I Святого.

Родился в знатной венгерской семье, имевшей обширные владения в Матранских горах. Около 1009 года Самуил Аба (или его отец) женился на сестре Иштвана I, первого короля Венгрии. Король назначил его палатином. Король Иштван I умер в 1038 году, и его наследником стал племянник венецианец Пётр Орсеоло. Однако в 1041 году венгерские вельможи свергли Петра и избрали королём Самуила Абу. Пётр Орсеоло вернул себе престол в 1044 при содействии императора Священной Римской империи Генриха III, который разбил армию Самуила в битве при Мёнфе. Самуил Аба бежал с поля боя, но был схвачен и казнён.

Биография

Происхождение

Характерно, что летописи XI века не упоминали короля по имени Самуил Аба. В немецкой хронике он упоминался как Обо, Ово или Аба. На его монетах ставилось клеймо «Sámuel rex». Лишь сведения Анонима позволяют утверждать что Аба и король Самуил — одно и то же лицо.

Род Самуила, в соответствии с данными автора летописи Gesta Hungarorum Анонима, пошел от двух «половецких (куманских)» вождей, Эда и Эдемена, получивших «обширные земли в Матранских горах» от Арпада, Великого князя венгерского. Иные сведения дают венгерские хроники XIV века (в частности, записи Симона Кеза), называющие Эда и Эдемена сыновьями Шабы — сына самого Атиллы от некой хорезмийки. Так как все венгерские хроники подчеркивают восточное — «половецкое» или «хорезмийское» — происхождение Эда и Эдемена, Дьюла Кристо и некоторые другие историки предполагают, что род Аба пошел из каваров — хазарского племени, присоединившегося к венграм в период заселения ими Карпатского бассейна. Кристо также утверждает, что с учетом имени Самуила, он родился в семье, исповедовавшей иудаизм. Существует также версия, что Самуил и его родственники были несторианами.

Не вызывает сомнения, что Самуил происходил из знатной семьи, так как около 1009 за одного из её членов была выдана неназванная сестра Иштвана I, первого короля Венгрии. Однако историки до сих пор спорят, женился ли на принцессе сам Самуил или его отец. Если её мужем был Самуил, то он должен был родиться раньше 990 года. После женитьбы он был обращен в христианство из иудаизма или язычества. Примерно в то же время была образована католическая Эгерская епархия, охватившая Матранский регион. Согласно венгерским хроникам, Самуил основал аббатство в деревне Абашар. Кроме того, самые ранние археологические слои на территории монастыря в Фельдебрё также относятся к первой половине XI века.

Путь к власти

Самуил занимал важные государственные посты в царствование короля Иштвана I. Так, Пал Энгель предполагает, что крепость (ныне — деревня) Абауйвар («Новый замок Абы») была названа в его честь, утверждая, что он был её первым ишпаном и управляющим областью Абауй. Он был также членом королевского совета и первым палатином Венгрии (то есть вторым человеком в королевстве), а также содействовал королю в объединении государства.

Король Иштван I умер 15 августа 1038 года, ему наследовал его племянник, Пётр Орсеоло. Почему король проигнорировал Самуила как потенциального наследника, ни один источник не объясняет. Новый монарх окружил себя немецкими и итальянскими вельможами и отодвинул от трона местную знать, в том числе Самуила. В 1041 году недовольные этим венгерские аристократы свергли короля Петра и избрали новым правителем Самуила.

Правление

Самуил отменил все законы, введенные Петром, и инициировал казни и пытки его сторонников. Венгерские хроники критиковали нового короля за милости по отношению к крестьянам. Он даже отменил некоторые сборы, взимаемые с простолюдинов.

В то же время Пётр Орсеоло прибыл ко двору императора Генриха III просить помощи в возвращении престола. Самуил отправил своих послов к императору в Страсбург, предлагая добрососедские отношения, однако последний заявил, что принял сторону Петра.

Тогда 15 февраля 1042 года Самуил атаковал австрийские земли. Южная армия венгров во главе с королём разорила город Тулльн, однако северная армия была разбита австрийским маркграфом Адальбертом. Тем не менее, Самуил вернулся домой победителем. В ответ в 1043 году Генрих III вторгся на территорию Венгрии и вынудил Самуила отказаться от всех венгерских территорий к западу от рек Лейта и Морава. Самуил также обязался уплатить дань. Для этого он был вынужден ввести новые налоги на церковную собственность и изъять некоторые церковные имения. Эта политика вызвала недовольство даже среди его ближайшего окружения.

[…] Король Аба стал высокомерным и начал жестоко притеснять венгров. Он считал, что между хозяином и рабом все должно быть общим, а нарушение присяги он считал сущим пустяком. Презрев вельмож королевства, он общался с крестьянами и простолюдинами. Венгерские дворяне не желали терпеть этого и сговорились, что убьют его. Но один из них доложил королю о заговоре, после чего король отправил в тюрьму многих из них. Он также сделал так, чтобы они были преданы смерти без судебного разбирательства.

— Illuminated Chronicle

Так как по приказу Самуила заговорщики были казнены в Великий пост, епископ Герард Венгерский отказался провести церемонию коронации на Пасху.

Смерть

В 1044 году император Генрих III вновь вторгся на территорию Венгрии, чтобы восстановить Петра на престоле. Решающая битва произошла при Мёнфе, недалеко от Дьера, где армия Самуила была разгромлена. Согласно немецким источникам, Самуил был в битве захвачен в плен и казнен по приказу Петра Орсеоло. Однако венгерские хроники XIV века рассказывают, что он бежал до реки Тисы, где был схвачен и убит местными жителями. В тех же хрониках указано, что первоначально Самуил Аба похоронен в ближайшей церкви, откуда впоследствии его тело был перенесено в его фамильный монастырь в Абашаре.

Когда король Аба нарушил условия договора, король Генрих вторгся на территорию Венгрии с очень небольшой армией. Аба, собравший очень большую армию, столь презрительно отнесся к противнику, что позволил ему войти в провинцию, хотя мог легко пресечь вражеское продвижение. Генрих, однако, веря в божественную помощь, быстро пересек реку Рааб с частью своих сил и вступил в битву. В первой же атаке он обратил в бегство многочисленные отряды венгров, теряя очень немногих из своих людей. Сам он храбро сражался и 5 июля одержал славную победу. Король Аба чудом спасся бегством, а венгры толпами бросились сдаваться в плен. […] Вскоре после этого Аба был взят в плен королём Петром и заплатил за свои преступления головой

— Герман Рейхенау. Chronicle

Память

Самуил Аба — неоднозначная фигура в венгерской истории. В венгерских хрониках он традиционно изображается как тиран, однако в народе довольно долго почитался как святой.

В монастыре Абашар в церкви можно увидеть фрески, на которых Самуил передает ключ аббату этого монастыря. В Национальном историческом парке (National Historical Memorial Park of Ópusztaszer) установлен бюст Самуила Абы. Он запечатлен с прической по языческому обряду — три плетеные косички по трем сторонам черепа.

От Самуила Абы ведёт своё происхождение, хотя без убедительных доказательств, один из венгерских дворянских родов, именем которого в конце XIX века назывался комитат Абауй (часть современного медье Боршод-Абауй-Земплен).

Могила

Самуил Аба был похоронен на монастыре Абашар. В 1971 году в ходе раскопок, проводимых в монастыре, был обнаружен склеп с захоронениями. Нет никаких доказательств, что в одной из трех вскрытых могил находятся останки Самуила, однако это весьма вероятно: Симон Кеза писал, что монастырь в Абашаре был «его [Самуила] собственным монастырем».

Литература

• Anonymus, Notary of King Béla: The Deeds of the Hungarians. In: Rady, Martyn; Veszprémy, László; Bak, János M. (2010); Anonymus and Master Roger; CEU Press; ISBN 978-963-9776-95-1.
• Herman of Reichenau: Chronicle. In: Eleventh-Century Germany: The Swabian Chronicles (2008); Manchester University Press; ISBN 978-0-7190-7734-0.
• The Hungarian Illuminated Chronicle: Chronica de Gestis Hungarorum (1970). Corvina, Taplinger Publishing. ISBN 0-8008-4015-1.
• Slovak History: Chronology & Lexicon. — Bolchazy-Carducci Publishers, Slovenské Pedegogické Nakladatel'stvo, 2002.
• Engel Pál. The Realm of St Stephen: A History of Medieval Hungary, 895–1526. — I.B. Tauris Publishers, 2001.
• Kontler László. Millennium in Central Europe: A History of Hungary. — Atlantisz Publishing House, 1999.
•  (венг.) Az Árpád-ház uralkodói [=Rulers of the House of Árpád]. — I.P.C. Könyvek, 1996. — ISBN 963-7930-973.
• Molnár Miklós. A Concise History of Hungary. — Cambridge University Press, 2001.
•  (венг.) Szegfű László. Sámuel // Korai magyar történeti lexikon (9-14. század) [=Encyclopedia of the Early Hungarian History (9th-14th centuries)]. — Akadémiai Kiadó, 1994. — P. 592–593. — ISBN 963-05-6722-9.

Отрывок, характеризующий Самуил Аба

Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».
[Из 400000 человек, которые перешли Вислу, половина была австрийцы, пруссаки, саксонцы, поляки, баварцы, виртембергцы, мекленбургцы, испанцы, итальянцы и неаполитанцы. Императорская армия, собственно сказать, была на треть составлена из голландцев, бельгийцев, жителей берегов Рейна, пьемонтцев, швейцарцев, женевцев, тосканцев, римлян, жителей 32 й военной дивизии, Бремена, Гамбурга и т.д.; в ней едва ли было 140000 человек, говорящих по французски. Русская экспедиция стоила собственно Франции менее 50000 человек; русская армия в отступлении из Вильны в Москву в различных сражениях потеряла в четыре раза более, чем французская армия; пожар Москвы стоил жизни 100000 русских, умерших от холода и нищеты в лесах; наконец во время своего перехода от Москвы к Одеру русская армия тоже пострадала от суровости времени года; по приходе в Вильну она состояла только из 50000 людей, а в Калише менее 18000.]
Он воображал себе, что по его воле произошла война с Россией, и ужас совершившегося не поражал его душу. Он смело принимал на себя всю ответственность события, и его помраченный ум видел оправдание в том, что в числе сотен тысяч погибших людей было меньше французов, чем гессенцев и баварцев.


Несколько десятков тысяч человек лежало мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах, принадлежавших господам Давыдовым и казенным крестьянам, на тех полях и лугах, на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Горок, Шевардина и Семеновского. На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью. Толпы раненых и нераненых разных команд людей, с испуганными лицами, с одной стороны брели назад к Можайску, с другой стороны – назад к Валуеву. Другие толпы, измученные и голодные, ведомые начальниками, шли вперед. Третьи стояли на местах и продолжали стрелять.
Над всем полем, прежде столь весело красивым, с его блестками штыков и дымами в утреннем солнце, стояла теперь мгла сырости и дыма и пахло странной кислотой селитры и крови. Собрались тучки, и стал накрапывать дождик на убитых, на раненых, на испуганных, и на изнуренных, и на сомневающихся людей. Как будто он говорил: «Довольно, довольно, люди. Перестаньте… Опомнитесь. Что вы делаете?»
Измученным, без пищи и без отдыха, людям той и другой стороны начинало одинаково приходить сомнение о том, следует ли им еще истреблять друг друга, и на всех лицах было заметно колебанье, и в каждой душе одинаково поднимался вопрос: «Зачем, для кого мне убивать и быть убитому? Убивайте, кого хотите, делайте, что хотите, а я не хочу больше!» Мысль эта к вечеру одинаково созрела в душе каждого. Всякую минуту могли все эти люди ужаснуться того, что они делали, бросить всо и побежать куда попало.
Но хотя уже к концу сражения люди чувствовали весь ужас своего поступка, хотя они и рады бы были перестать, какая то непонятная, таинственная сила еще продолжала руководить ими, и, запотелые, в порохе и крови, оставшиеся по одному на три, артиллеристы, хотя и спотыкаясь и задыхаясь от усталости, приносили заряды, заряжали, наводили, прикладывали фитили; и ядра так же быстро и жестоко перелетали с обеих сторон и расплюскивали человеческое тело, и продолжало совершаться то страшное дело, которое совершается не по воле людей, а по воле того, кто руководит людьми и мирами.
Тот, кто посмотрел бы на расстроенные зады русской армии, сказал бы, что французам стоит сделать еще одно маленькое усилие, и русская армия исчезнет; и тот, кто посмотрел бы на зады французов, сказал бы, что русским стоит сделать еще одно маленькое усилие, и французы погибнут. Но ни французы, ни русские не делали этого усилия, и пламя сражения медленно догорало.
Русские не делали этого усилия, потому что не они атаковали французов. В начале сражения они только стояли по дороге в Москву, загораживая ее, и точно так же они продолжали стоять при конце сражения, как они стояли при начале его. Но ежели бы даже цель русских состояла бы в том, чтобы сбить французов, они не могли сделать это последнее усилие, потому что все войска русских были разбиты, не было ни одной части войск, не пострадавшей в сражении, и русские, оставаясь на своих местах, потеряли половину своего войска.
Французам, с воспоминанием всех прежних пятнадцатилетних побед, с уверенностью в непобедимости Наполеона, с сознанием того, что они завладели частью поля сраженья, что они потеряли только одну четверть людей и что у них еще есть двадцатитысячная нетронутая гвардия, легко было сделать это усилие. Французам, атаковавшим русскую армию с целью сбить ее с позиции, должно было сделать это усилие, потому что до тех пор, пока русские, точно так же как и до сражения, загораживали дорогу в Москву, цель французов не была достигнута и все их усилия и потери пропали даром. Но французы не сделали этого усилия. Некоторые историки говорят, что Наполеону стоило дать свою нетронутую старую гвардию для того, чтобы сражение было выиграно. Говорить о том, что бы было, если бы Наполеон дал свою гвардию, все равно что говорить о том, что бы было, если б осенью сделалась весна. Этого не могло быть. Не Наполеон не дал своей гвардии, потому что он не захотел этого, но этого нельзя было сделать. Все генералы, офицеры, солдаты французской армии знали, что этого нельзя было сделать, потому что упадший дух войска не позволял этого.
Не один Наполеон испытывал то похожее на сновиденье чувство, что страшный размах руки падает бессильно, но все генералы, все участвовавшие и не участвовавшие солдаты французской армии, после всех опытов прежних сражений (где после вдесятеро меньших усилий неприятель бежал), испытывали одинаковое чувство ужаса перед тем врагом, который, потеряв половину войска, стоял так же грозно в конце, как и в начале сражения. Нравственная сила французской, атакующей армии была истощена. Не та победа, которая определяется подхваченными кусками материи на палках, называемых знаменами, и тем пространством, на котором стояли и стоят войска, – а победа нравственная, та, которая убеждает противника в нравственном превосходстве своего врага и в своем бессилии, была одержана русскими под Бородиным. Французское нашествие, как разъяренный зверь, получивший в своем разбеге смертельную рану, чувствовало свою погибель; но оно не могло остановиться, так же как и не могло не отклониться вдвое слабейшее русское войско. После данного толчка французское войско еще могло докатиться до Москвы; но там, без новых усилий со стороны русского войска, оно должно было погибнуть, истекая кровью от смертельной, нанесенной при Бородине, раны. Прямым следствием Бородинского сражения было беспричинное бегство Наполеона из Москвы, возвращение по старой Смоленской дороге, погибель пятисоттысячного нашествия и погибель наполеоновской Франции, на которую в первый раз под Бородиным была наложена рука сильнейшего духом противника.



Для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
Известен так называемый софизм древних, состоящий в том, что Ахиллес никогда не догонит впереди идущую черепаху, несмотря на то, что Ахиллес идет в десять раз скорее черепахи: как только Ахиллес пройдет пространство, отделяющее его от черепахи, черепаха пройдет впереди его одну десятую этого пространства; Ахиллес пройдет эту десятую, черепаха пройдет одну сотую и т. д. до бесконечности. Задача эта представлялась древним неразрешимою. Бессмысленность решения (что Ахиллес никогда не догонит черепаху) вытекала из того только, что произвольно были допущены прерывные единицы движения, тогда как движение и Ахиллеса и черепахи совершалось непрерывно.
Принимая все более и более мелкие единицы движения, мы только приближаемся к решению вопроса, но никогда не достигаем его. Только допустив бесконечно малую величину и восходящую от нее прогрессию до одной десятой и взяв сумму этой геометрической прогрессии, мы достигаем решения вопроса. Новая отрасль математики, достигнув искусства обращаться с бесконечно малыми величинами, и в других более сложных вопросах движения дает теперь ответы на вопросы, казавшиеся неразрешимыми.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно малые величины, то есть такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность), тем самым исправляет ту неизбежную ошибку, которую ум человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
В отыскании законов исторического движения происходит совершенно то же.
Движение человечества, вытекая из бесчисленного количества людских произволов, совершается непрерывно.
Постижение законов этого движения есть цель истории. Но для того, чтобы постигнуть законы непрерывного движения суммы всех произволов людей, ум человеческий допускает произвольные, прерывные единицы. Первый прием истории состоит в том, чтобы, взяв произвольный ряд непрерывных событий, рассматривать его отдельно от других, тогда как нет и не может быть начала никакого события, а всегда одно событие непрерывно вытекает из другого. Второй прием состоит в том, чтобы рассматривать действие одного человека, царя, полководца, как сумму произволов людей, тогда как сумма произволов людских никогда не выражается в деятельности одного исторического лица.