Самурайские доспехи

Самурайские доспехи — общее название различных доспехов, использовавшихся в Японии в разные периоды и отличавшихся разной конструкцией. Делались из металлических пластин, покрытых лаком (для защиты от ржавчины) и с наклеенной на них кожей. В классических доспехах самих пластин почти не видно из-за обильной шёлковой шнуровки, покрывавшей почти всю поверхность пластин (пластины крепились друг к другу шёлковыми шнурами кумихимо).

Доспехи до эпохи самураев

Танко (短甲)

Дословно — «короткий доспех». Танко является древнейшим японским железным доспехом и имел в своей основе сделанную по форме тела открывающуюся спереди кирасу, склёпанную (или, возможно, в отдельных случаях накрепко стянутую шнурами) из отдельных железных полос и воспроизводящую форму более раннего доспеха из кожи, похожего на кожаный корсет. На теле такая кираса удерживалась без плечевых ремней, за счёт сужения на поясе, сверху оставаясь открытой; её дополняли латное ожерелье (своего рода горжет), гибкие ламинарные наплечники до локтей и длинная колоколообразная ламинарная же юбка. Также с этим доспехом носились трубчатые наручи с ламеллярными полурукавицами, частично прикрывающими кисть (оставляя пальцы открытыми), и шлем с выступающим вперёд, как клюв, небольшим гребнем и ламинарным назатыльником характерной японской формы — полукругом. Поножи отсутствовали. Из-за своих конструктивных особенностей танко был предназначен исключительно для пешего боя — сесть в нём на лошадь было невозможно. В остальном, по своей конструкции он был весьма совершенен, и, если не считать существенным недостатком отсутствие поножей, обеспечивал в пешей рукопашной гораздо лучшую защиту, чем более поздние кодзан-до благодаря жёсткой латной кирасе.

Очень похожие на танко кирасы использовались также в Корее эпохи Трёх Царств, что заставляет некоторых исследователей говорить о континентальном происхождении этого типа доспеха.

Кэйко (挂甲)

«Висячий доспех» — отчасти стилизованная под танко разновидность классического для Восточной Азии ламеллярного доспеха из связанных друг с другом пластин, крепящегося на плечах (отсюда название — кэйко «свисал» с плеч воина) и с более короткой относительно танко юбкой с разрезами. Был создан после того, как в Японию с континента проникли традиции конного боя. Танко оказался для него совершенно непригодным, а импортных ламелляров из Кореи и Китая не хватало на всех всадников (лошади, в отличие от доспехов, умели размножаться). Поскольку кэйко, в отличие от точно подогнанного по фигуре танко, был безразмерным, то и наручи стали часто делать безразмерными — шинной конструкции. Гребень-клюв на шлеме исчез и уступил место козырьку.

С ростом популярности конного боя доспехи танко оказались полностью вытеснены ламеллярными кэйко, так как основные заказчики танко перешли на конный бой и теперь носили кэйко, а те, кто сражался пешком, не могли позволить себе заказать танко (который изготавливался точно по фигуре заказчика). Тем не менее, эти типы доспеха сосуществовали в течение достаточно длительного периода времени.

Классические самурайские доспехи — кодзан-до

О-ёрой (大鎧)

Буквально «большой доспех» — самый классический доспех, носившийся и в более позднее время как знак престижа, имевший ламеллярную конструкцию. Высшим шиком считалось носить подлинный фамильный доспех, сохранившийся с эпохи гэмпэй и участвовавший в каком-либо знаменитом сражении этой эпохи, подобные легендарные (и антикварные одновременно) доспехи в рабочем состоянии стоили баснословно дорого (правда, с появлением огнестрельного оружия эти доспехи из боевых превратились в парадные). Характерной особенностью этих доспехов были огромные наплечники о-содэ, превратившиеся в более поздние эпохи в аналог генеральских погон и носившиеся с доспехами других конструкций как символ высокого статуса их носителя. Данный доспех был предназначен прежде всего для конного боя в качестве конного лучника, при стрельбе из лука наплечники съезжали назад, не мешая стрелять, а при опускании рук съезжали обратно, закрывая руки (для сравнения: европейские наплечники настолько мешали стрельбе, что даже те из английских лучников, которые могли позволить себе хороший доспех, никогда не носили наплечников), кроме того, грудь доспеха прикрывалась лакированной кожаной пластиной (выглядящей как кираса), предназначенной для того, чтобы тетива лука не цеплялась за плетение ламелляра.

Другой характерной особенностью этого ламелляра было предельно жёсткое плетение пластин — настолько жёсткое, что если для неяпонских ламелляров была характерна гибкость, то для о-ёрой было характерно отсутствие гибкости, в связи с чем защита корпуса чётко делилась на четыре несгибаемые части — нагрудник, наспинник и две боковые части, одна из которых (на правый бок) была отдельной. Для шлемов было характерно наличие специальных отворотов назатыльника (шедшего полукругом и закрывавшего не только затылок), предназначенных для защиты лица от стрел сбоку. Неотъемлемым атрибутом о-ёрой (и конного самурая вообще) была специальная накидка — хоро, крепившаяся к шлему и на пояснице, предназначенная для снижения импульса стрел, пущенных в спину. Накидка развевалась на скаку подобно парусу, и стрелы, попав в неё, долетали до основной брони ослабленными (подобная идея используется в противокумулятивных экранах современных танков, а также для защиты подводной части кораблей).

Начиная с XIII века (в период отсутствия войн) о-ёрой стали делать из очень мелких пластин, на что существуют две противоположные точки зрения:

• это улучшило защиту, так как благодаря этому доспех становился более вязким и его труднее пробивали стрелы
• это ухудшило защиту, так как мало того, что мелкие пластины менее прочные, так их ещё и обильно перфорировали ещё более снижая прочность, более того, тогда же была тенденция в декоративных целях обильно перфорировать шлемы ради украшения их декоративными заклёпками, а с началом эпохи междоусобных войн доспехи стали делать из более крупных пластин

но все сходятся в том, что доспех из очень мелких пластин стоил существенно дороже, чем из более крупных (за исключением фамильных реликивий из крупных пластин, хранившихся ещё с эпохи гэмпэй и оценивавшихся как бесценные).

До-мару (胴丸)

Буквально «вокруг тела» — ламеллярный доспех, который, в отличие от о-ёрои, предназначен для пешего боя и самостоятельного надевания (без помощи слуг), так как изначально носился слугами, сопровождавшими конного буси в бой пешком. Но после появления пеших буси стал носиться и ими.

• Пояснение: в середине Хэйан словом самурай называли пеших воинов (подразумевая вооружённых слуг и профессиональных солдат), а конных лучников называли буси, но к концу Хэйан, слово самурай стало синоноимом буси, и в эпоху Гэмпэй, самурай уже мыслился исключительно как конный лучник. Но после попытки монгольского вторжения, с увеличением числа самураев снова появились пешие самураи.

К отличительным особенностям до-мару, относились менее жёсткое плетение, застёгивание на правом боку (без дополнительной отдельной части на правый бок), минимальные наплечники — гёё, более простое плетение ламелляра и удобная для бега юбка из большего количества секций.

При этом буси носившие до-мару желая подчеркнуть свой статус надевали к ним большие наплечники — о-содэ (от доспеха о-ёрои), а минимальные наплечники — гёё сдвигали так, что они прикрывали подмышки спереди.

Мару-до-ёрой

Гибрид о-ёрой и до-мару, с большими наплечниками, лакированной кожаной нагрудной пластиной и прочей атрибутикой о-ёрои, но более практичный для пешего боя.

Харамаки (腹巻)

Буквально «обмотка вокруг живота» — усовершенствованный до-мару, предназначенный для самураев, главное конструктивное отличие которого от до-мару состояло в том, что он застёгивался на спине, а место застёгивания защищалось сверху дополнительной ламеллярной секцией, именуемой пластина труса — сэ-ита. Помимо больших наплечников — о-содэ, с харамаки носились также и усовершенствованные наплечники предназначенные для пешего боя — цубо-содэ и хиро-содэ, не такие помпезные как о-содэ, но зато более практичные и не соскальзывавшие вниз-назад, открывая плечо при поднятии руки вверх.

Ёрой-харамаки

Помпезное название для харамаки носимого без пластины труса — сэ-ита.

Хараатэ

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Буквально «защита живота» — ламинарный нагрудник, первоначально носился асигару, в комплекте с полумаской — хаппури, закрывающий лоб и щёки (дешёвых шлемов для асигару тогда ещё не было). Но затем стал носится также и некоторыми самураями высокого ранга в качестве тайного доспеха под одеждой (благо металлические пластины были покрыты кожей и не выдавали звяканьем своего присутствия).

Переходной-доспех — Могами-до

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ламинарный аналог до-мару или харамаки (соответственно могами-до-мару и могами-харамаки), в ранних вариантах состоящий из обильно-перфорированных полос, через которые проходила обильная шнуровка, старательно имитирующая настоящие мелкие пластинки, для более убедительной имитации пластины имели зубцы и рельеф, имитирующие наложенные друг на друга мелкие пластинки. Несмотря на большую жёсткость конструкции по сравнению с ламеллярами, доспехи могами-до тем не менее рассматривались современниками лишь как дешёвая подделка. С появлением более совершенных мару-до, могами-до перестал имитировать ламелляр (скрывать свою ламинарную природу), и продолжал изготавливаться вплоть до появления окэгава-до, но уже как явный ламинарный доспех.

Самурайские доспехи эпохи Сэнгоку — тосэй-гусоку (当世具足)

Мару-до

Ламинарный аналог до-мару улучшенной конструкции, с более оптимальным распределением веса доспеха, который теперь не давил тяжестью на плечи, а ложился частично на бёдра, также была улучшена защита верхней части груди и подмышек и увеличено количество рядов ламинара. Также появился бригантинный воротник, расширенные края которого служили небольшими дополнительными (внутренними) наплечниками. Как правило мару-до были обильно перфорированными и подобно могами-до имитировали ламелляр, от чего имели полное название кируцукэ-кодзане-мару-до — буквально ару-до из фальшивых маленьких пластин.

Хон-кодзанэ-мару-до

Буквально мару-до из настоящих мелких пластинок — ламеллярный аналог мару-до из настоящих вычурно-мелких пластинок (отличающийся от оригинального до-мару улучшенной конструкцией, как у мару-до), созданный для тех, кто презрительно относился к ламинарным доспехам как к дешёвкам, считая ниже собственного достоинства их носить.

Две противоположные точки зрения на существование хон-кодзанэ-мару-до:

• настоящие мелкие пластинки были лучшей защитой, чем ламинар, так как подобная композитная конструкция из композитных пластин (металл, обклеенный кожей и покрытый лаком) расположенных с многократным перехлёстом и обильно прошитых шёлковым шнуром была очень вязкой и являлась наилучшей защитой от стрел
• крайний консерватизм и вычурное эстетство служили причиной существования подобного анахронизма

Нуинобэ-до (Хон-иёдзанэ-нуинобэ-до)

Ламеллярный доспех улучшенной конструкции из больших пластинок с минимальным перехлёстом (называемых иёдзанэ) и редкой шнуровкой, предназначенный для тех, кто хотел настоящий ламелляр, но не мог позволить себе настоящий хон-кодзане-мару-до.

Окэгава-до

Буквально «кираса-бочка» — доспех с кирасой из склёпанных полос, иногда с декоративными заклёпками (которые могли иметь форму герба — мон). Полосы могли быть как горизонтальными — ёкохаги-окэгава-до, так и вертикальными — татэхаги-окэгава-до.

Хиси-тодзи-до (Хиси-нуи-до)

Разновидность окэгава-до с перфорацией для плетения шнура с узлами в виде «X» (плетение — хиси-тодзи) с целью имитации ламинара.

Унамэ-тодзи-до (Мунэмэнуи-до)

Разновидность окэгава-до из горизонтальных полос перфорированных по краям, в целях украшения шнуром плетённым горизонтальной строчкой.

Дангаэ-до

Доспех в смешанном стиле, например грудь как у хиси-нуи-до, а живот как у мару-до (в стиле кирицукэ-кодзанэ-мару-до, имитирующим ламелляр).

Хотокэ-до

Буквально «грудь Будды» — доспех с цельной на вид кирасой, кираса могла быть как действительно цельной, так и состоящей на самом деле из полос (окэгава-до), стыки которых тщательно заполированы.

Утидаси-до

После окончания междоусобных войн Сэнгоку, получила распространение разновидность, называющаяся утидаси-до и отличающаяся от обычных гладких хотокэ-до обильными украшениями из чеканки и гравировки (во время войн Сэнгоку подобные украшения считались слишком опасными для владельца, так как за украшения могло зацепиться остриё оружия, которое в случае гладкого доспеха просто соскользнуло бы с него).

Нио-до

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Буквально «грудь Нио» — доспех с кирасой в виде обнажённого торса буддийских стражников — нио, в отличие от мускульных кирас Греции и Рима, мускулистость была необязательной: торс нередко изображался на грани истощения, а порой наоборот покрытым пластами жира.

Катахада-нуги-до

Буквально «кираса с обнажённым плечом» — разновидность нио-до с кирасой в виде обнажённого торса с накинутой через одно плечо рясой.

Юкиносита-до (Сэндай-до)

По имени создателя — Юкиносита Дэнситиро Хисаиэ (или сэндай-до — по месту производства), фактически японский вариант зерцального доспеха, состоящий из пяти частей: передней, задней и трёх боковых (на правом боку две пластины располагались с перехлёстом). Такая конструкция из пяти частей — гомай-до, не была уникальной, но именно вариант мастера Юкиносита (со внешними шарнирами и цельными пластинами) оказался наиболее удачным и прочным.

Яро-до

место для иллюстрации Яро-до

Очень дорогой доспех, весь покрытый для устрашения медвежьей шкурой и иногда снабжаемый огромными буйволиными рогами.

Намбан-гусоку (南蛮胴)

Буквально «доспех южных варваров» — очень дорогой и престижный доспех на основе импортной испанской пуленепробиваемой кирасы и испанского шлема (дополненного японским назатыльником — сикоро), иногда в комплекте с европейскими наплечниками — намбан-содэ, носимый с японскими частями доспехов. При этом, во избежание ржавчины, импортные части доспехов покрывали лаком (нередко цветным). Что любопытно, шлем одевался задом наперёд (назатыльник крепился японскими мастерами так, что после этого шлем можно было носить только задом наперёд, но зато гребень шлема оказывался спереди), а латное ожерелье одевалось не под (как обычно в Европе), а демонстративно на кирасу.

Кроме оригинальных импортных доспехов, существовали также и подражания. Что касается восприятия европейцев как варваров, то это связано с большими культурными различиями той поры. Для сравнения: китайцев и корейцев варварами не называли, более того, и в Японии и в Корее главным видом письменности были китайские иероглифы, а местная письменность использовалась для вспомогательных целей (например, в Японии для написания суффиксов и окончаний к словам, корни которых записаны китайскими иероглифами).

Хатомунэ-до (Омодака-до)

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Буквально «голубиная грудь» — доспех с выпуклым ребром жёсткости посередине груди, созданный под впечатлением испанских кирас, но на японский манер и в японском стиле. В отличие от испанских кирас, ребро жёсткости могло иметь дополнительное наклёпанное усиление, а сама кираса могла быть выполненной из полос — в стиле окэгава-до. Обычно такой доспех носился в комплекте с японскими остроконечными шлемами, созданными под впечатлением испанских, такими как шлем-персик — мономари-кабуто и шлем-жёлудь — сиинари-кабуто.

Тамэси-гусоку

Буквально «проверенный доспех» — очень дорогой доспех, проверенный на пуленепробиваемость (со следами пуль), обычно это был намбан-гусоку, но мог быть и другой доспех (например, сэндай-до).

Татами-до

Буквально «складной доспех» — дешёвый складной доспех (порой со складным же шлемом) из японской бригантины, наподобие ближневосточного калантаря, но для бедных. Наиболее дешёвые варианты татами-до были из японской кольчуги. Ниндзя также носили кольчуги под верхней одеждой, когда им не требовалась скрытность.

Окаси-гусоку

Буквально «одалживаемый доспех» — максимально дешёвый пехотный доспех из тонкой кирасы (порой только нагрудник) с ламинарной юбкой и шлема в виде шляпы (называемой дзингаса), выдававшийся из арсеналов для асигару (владельцем доспеха считался даймё). Позднее при Тоётоми Хидеёси (который сам когда-то начинал службу как асигару) все асигару были повышены в самураи, а набор новых асигару был запрещён.

Круглые шляпы от этого доспеха (дзингаса) иногда являются источником комичных недоразумений — люди, незнакомые с японскими доспехами, из-за их круглой формы, порой по ошибке принимают их за «самурайский щит». На самом же деле при самураях использовались только большие стационарные щиты на несколько человек, применявшиеся при осаде и штурме крепостей. А ручные щиты исчезли задолго до появления самурайского сословия — при переходе к конному бою с использованием луков.

При этом, на Окинаве, являвшейся на протяжении веков независимым от Японии государством, был известен деревянный или плетённый из лозы кулачный щит, именуемый тимбэй, обычно применявшийся либо с коротким копьём — ротин, либо с лопаткой для ворошения риса — хэра. То есть явно не сочетающийся с самурайским комплексом доспехов и вооружения, но при этом вполне подходящий для окинавского кобудо с его широким использованием разнообразного подручного оружия, включая и сельскохозяйственный инвентарь.

Конский доспех — Ума-ёрой

Был изобретён в эпоху Эдо, когда войны уже закончились, в связи с чем применялся только как парадный.

Источники

по материалам К. С. Носова «Вооружение Самураев» и «Nihon Kachu Seisakuben» by Anthony J. Bryant

Части японского доспеха

1. кираса — до 胴（仏胴）
2. латная юбка — кусадзури (у ранних доспехов)/гэссан (у поздних доспехов) 草摺
3. набедренники — хайдатэ (старое название: хидза-ёрой) 佩楯

   фактически представляли собой латную юбку, секции которой могли быть обвязаны вокруг бёдер (то есть необязательно обвязывались) образуя подобия штанин

4. наколенники — татэ-огэ 立挙
5. поножи — сунэатэ 臑当（篠臑当）

   вместо поножей, асигару носили обмотки — кяхан, которые использовались самураями в качестве поддоспешника под поножи (то есть носились для амортизации ударов)

6. латная обувь/сабатоны с отдельным большим пальцем — когакэ 甲懸

   кокагэ из кожи усиленной пластинами и кольчугой надевавшиеся поверх сандалий, менее известны чем знаменитые башмаки из медвежьей шкуры — куцу

7. наплечники — содэ 袖（当世袖）
8. наручи — котэ 籠手（篠籠手）

   перевод «наручи» является приблизительным, так как только некоторые варианты котэ являлись настоящими наручами, и чаще всего котэ представляли собой стёганый матерчатый рукав с нашитыми пластинками и кольчугой (в ранних вариантах нередко без кольчуги). Что любопытно к моменту появления самурайского доспеха, а именно о-ёрой, настоящие наручи (защита предплечья) имевшиеся у до-самурайских доспехов, успели полностью выйти из употребления. И почти весь поздний Хэйан защита рук ограничивалась лишь наплечниками и перчатками для стрельбы из лука. Но в конце Хэйан — начале Камакура, появился наруч в виде стёганного рукава с несколькими нашитыми пластинками (нередко из лакированной кожи, а не металла), предназначенный для защиты левой руки держащей лук от удара тетивой. Причём, в связи с особой японской техникой стрельбы из лука — юкаэри, когда лук после стрельбы свободно проворачивается в держащей его руке, удар тетивой мог прийтись не по внутренней предплечья, а по наружной. Что любопытно, техника юкаэри была предназначена для избежания удара тетивой по руке, и опытный лучник используя эту технику, действительно избегал такого удара. но в горячке боя неопытный воин всё же рисковал получить удар тетивой. Вновь появившиеся наручи оказались также полезны и при фехтовании, особенно с нагигатой и против неё, в связи с чем уже при первых регентах Ходзё, наручи стали носить на обеих руках.

9. рукавицы и перчатки — тэкко (полурукавицы) и югакэ (перчатки) 手甲（摘手甲）

   тэкко — как правило представлял собой пластину (нередко в виде стилизованной ладони), являющуюся частью котэ и прикрывающую тыльную сторону ладони, в поздних вариантах оснащённую дополнительной пластиной прикрывающей большой палец. Остальные пальцы обычно были либо не защищены, либо прикрыты только частично.

   перчатки юкагэ были предназначены лишь для защиты пальцев при стрельбе из лука, и потому не давали достаточной защиты от холодного оружия.

10. вентиляционное отверстие на макушке шлема — тэхэн 兜（日根野形頭形兜）
11. шлем — кабуто 腰巻
12. обвод — косимаки 眉庇

    широкая пластина идущая по нижнему краю шлема, помимо его усиления служащая также креплением для назатыльника. Импортные европейские шлемы, не имевшие этой пластиной, специальной до оснащались ею в целях крепления назатыльника

13. козырёк/налобник — мабидзаси 吹返
14. назатыльник/бармица — сикоро しころ（日根野しころ）
15. рога — кувагата (стилизованные) или ваки-датэ (настоящие) 立物（水牛の脇立）

    фигурная пластина кувагата изогнутая назад-вбок хоть и обычно имело форму стилизованных рогов, могла иметь также и другую форму

    термином ваки-датэ (боковыми датэ), назывались не только настоящие рога, но и любые украшения прикреплённые с боков шлема

16. украшение — датэ 立物（日輪の前立）

    маэ-датэ — передние украшения; ваки-датэ — боковые украшения; касира-датэ — верхние украшения; усиро-датэ — задние украшения

17. маска — мэнгу 面頬（目の下頬）
18. наподбородник (защита горла) — ёдарэ-какэ (для маски)/нодава (отдельное) 垂

    крепление ёдарэ-какэ было предназначено для ношения с маской, и потому ёдарэ-какэ могло носиться только с ней; нодава напротив не могло носится с маской

19. завязки шлема — кабуто-но-о 襟廻

    при ношении маски завязки шлема обвязывались вокруг специально вытянутого для этой цели подбородка маски

См. также

• Ламеллярный доспех
• Ламинарный доспех
• Японская кольчуга
• Японская бригантина
• Калантарь
• Шинная защита конечностей
• Самурай

Галерея

• Samurai helmet side.jpg

  Шлем в форме горна из морской ракушки

• Samurai uniform.jpg

  Маска самурая с декоративными рогами

• Armadura roja con flor dorada.jpg

  Окэгава-до

• Armure-p1000682.jpg

  Окэгава-до

• Armure-p1000676.jpg

  Тосэй-гусоку

• Kunstkamera Samuray.jpg

  Юкиносита-до

Ссылки

• [xlegio.ru/ancient-armies/armament/japanese-medieval-armour/ А. Куршаков «Японские средневековые доспехи»]
• [xlegio.ru/ancient-armies/armament/tosei-gusoku-armour/ А. Куршаков «Доспех „Тосэй гусоку“»]
• [www.sengokudaimyo.com/katchu «Nihon Kachu Seisakuben» by Anthony J. Bryant (на английском)]
• [www.sengoku.ru/archive/reconstruction/armour/index.htm «Nihon Katchû Seisakuben» Энтони Дж. Брайнта (на русском, перевод Погодаева А. Е.)]
• [www.youtube.com/watch?v=DLatOy9Rowk Фильм YouTube. Доспех самурая. Устройство и порядок облачения. Выставка «Самураи: искусство войны», Санкт-Петербург, январь 2013 года]

Отрывок, характеризующий Самурайские доспехи

– Ты уж попался раз на petite fille [девочке], – сказал Долохов, знавший про женитьбу Анатоля. – Смотри!
– Ну уж два раза нельзя! А? – сказал Анатоль, добродушно смеясь.


Следующий после театра день Ростовы никуда не ездили и никто не приезжал к ним. Марья Дмитриевна о чем то, скрывая от Наташи, переговаривалась с ее отцом. Наташа догадывалась, что они говорили о старом князе и что то придумывали, и ее беспокоило и оскорбляло это. Она всякую минуту ждала князя Андрея, и два раза в этот день посылала дворника на Вздвиженку узнавать, не приехал ли он. Он не приезжал. Ей было теперь тяжеле, чем первые дни своего приезда. К нетерпению и грусти ее о нем присоединились неприятное воспоминание о свидании с княжной Марьей и с старым князем, и страх и беспокойство, которым она не знала причины. Ей всё казалось, что или он никогда не приедет, или что прежде, чем он приедет, с ней случится что нибудь. Она не могла, как прежде, спокойно и продолжительно, одна сама с собой думать о нем. Как только она начинала думать о нем, к воспоминанию о нем присоединялось воспоминание о старом князе, о княжне Марье и о последнем спектакле, и о Курагине. Ей опять представлялся вопрос, не виновата ли она, не нарушена ли уже ее верность князю Андрею, и опять она заставала себя до малейших подробностей воспоминающею каждое слово, каждый жест, каждый оттенок игры выражения на лице этого человека, умевшего возбудить в ней непонятное для нее и страшное чувство. На взгляд домашних, Наташа казалась оживленнее обыкновенного, но она далеко была не так спокойна и счастлива, как была прежде.
В воскресение утром Марья Дмитриевна пригласила своих гостей к обедни в свой приход Успенья на Могильцах.
– Я этих модных церквей не люблю, – говорила она, видимо гордясь своим свободомыслием. – Везде Бог один. Поп у нас прекрасный, служит прилично, так это благородно, и дьякон тоже. Разве от этого святость какая, что концерты на клиросе поют? Не люблю, одно баловство!
Марья Дмитриевна любила воскресные дни и умела праздновать их. Дом ее бывал весь вымыт и вычищен в субботу; люди и она не работали, все были празднично разряжены, и все бывали у обедни. К господскому обеду прибавлялись кушанья, и людям давалась водка и жареный гусь или поросенок. Но ни на чем во всем доме так не бывал заметен праздник, как на широком, строгом лице Марьи Дмитриевны, в этот день принимавшем неизменяемое выражение торжественности.
Когда напились кофе после обедни, в гостиной с снятыми чехлами, Марье Дмитриевне доложили, что карета готова, и она с строгим видом, одетая в парадную шаль, в которой она делала визиты, поднялась и объявила, что едет к князю Николаю Андреевичу Болконскому, чтобы объясниться с ним насчет Наташи.
После отъезда Марьи Дмитриевны, к Ростовым приехала модистка от мадам Шальме, и Наташа, затворив дверь в соседней с гостиной комнате, очень довольная развлечением, занялась примериваньем новых платьев. В то время как она, надев сметанный на живую нитку еще без рукавов лиф и загибая голову, гляделась в зеркало, как сидит спинка, она услыхала в гостиной оживленные звуки голоса отца и другого, женского голоса, который заставил ее покраснеть. Это был голос Элен. Не успела Наташа снять примериваемый лиф, как дверь отворилась и в комнату вошла графиня Безухая, сияющая добродушной и ласковой улыбкой, в темнолиловом, с высоким воротом, бархатном платье.
– Ah, ma delicieuse! [О, моя прелестная!] – сказала она красневшей Наташе. – Charmante! [Очаровательна!] Нет, это ни на что не похоже, мой милый граф, – сказала она вошедшему за ней Илье Андреичу. – Как жить в Москве и никуда не ездить? Нет, я от вас не отстану! Нынче вечером у меня m lle Georges декламирует и соберутся кое кто; и если вы не привезете своих красавиц, которые лучше m lle Georges, то я вас знать не хочу. Мужа нет, он уехал в Тверь, а то бы я его за вами прислала. Непременно приезжайте, непременно, в девятом часу. – Она кивнула головой знакомой модистке, почтительно присевшей ей, и села на кресло подле зеркала, живописно раскинув складки своего бархатного платья. Она не переставала добродушно и весело болтать, беспрестанно восхищаясь красотой Наташи. Она рассмотрела ее платья и похвалила их, похвалилась и своим новым платьем en gaz metallique, [из газа цвета металла,] которое она получила из Парижа и советовала Наташе сделать такое же.
– Впрочем, вам все идет, моя прелестная, – говорила она.
С лица Наташи не сходила улыбка удовольствия. Она чувствовала себя счастливой и расцветающей под похвалами этой милой графини Безуховой, казавшейся ей прежде такой неприступной и важной дамой, и бывшей теперь такой доброй с нею. Наташе стало весело и она чувствовала себя почти влюбленной в эту такую красивую и такую добродушную женщину. Элен с своей стороны искренно восхищалась Наташей и желала повеселить ее. Анатоль просил ее свести его с Наташей, и для этого она приехала к Ростовым. Мысль свести брата с Наташей забавляла ее.
Несмотря на то, что прежде у нее была досада на Наташу за то, что она в Петербурге отбила у нее Бориса, она теперь и не думала об этом, и всей душой, по своему, желала добра Наташе. Уезжая от Ростовых, она отозвала в сторону свою protegee.
– Вчера брат обедал у меня – мы помирали со смеху – ничего не ест и вздыхает по вас, моя прелесть. Il est fou, mais fou amoureux de vous, ma chere. [Он сходит с ума, но сходит с ума от любви к вам, моя милая.]
Наташа багрово покраснела услыхав эти слова.
– Как краснеет, как краснеет, ma delicieuse! [моя прелесть!] – проговорила Элен. – Непременно приезжайте. Si vous aimez quelqu'un, ma delicieuse, ce n'est pas une raison pour se cloitrer. Si meme vous etes promise, je suis sure que votre рromis aurait desire que vous alliez dans le monde en son absence plutot que de deperir d'ennui. [Из того, что вы любите кого нибудь, моя прелестная, никак не следует жить монашенкой. Даже если вы невеста, я уверена, что ваш жених предпочел бы, чтобы вы в его отсутствии выезжали в свет, чем погибали со скуки.]
«Стало быть она знает, что я невеста, стало быть и oни с мужем, с Пьером, с этим справедливым Пьером, думала Наташа, говорили и смеялись про это. Стало быть это ничего». И опять под влиянием Элен то, что прежде представлялось страшным, показалось простым и естественным. «И она такая grande dame, [важная барыня,] такая милая и так видно всей душой любит меня, думала Наташа. И отчего не веселиться?» думала Наташа, удивленными, широко раскрытыми глазами глядя на Элен.
К обеду вернулась Марья Дмитриевна, молчаливая и серьезная, очевидно понесшая поражение у старого князя. Она была еще слишком взволнована от происшедшего столкновения, чтобы быть в силах спокойно рассказать дело. На вопрос графа она отвечала, что всё хорошо и что она завтра расскажет. Узнав о посещении графини Безуховой и приглашении на вечер, Марья Дмитриевна сказала:
– С Безуховой водиться я не люблю и не посоветую; ну, да уж если обещала, поезжай, рассеешься, – прибавила она, обращаясь к Наташе.


Граф Илья Андреич повез своих девиц к графине Безуховой. На вечере было довольно много народу. Но всё общество было почти незнакомо Наташе. Граф Илья Андреич с неудовольствием заметил, что всё это общество состояло преимущественно из мужчин и дам, известных вольностью обращения. M lle Georges, окруженная молодежью, стояла в углу гостиной. Было несколько французов и между ними Метивье, бывший, со времени приезда Элен, домашним человеком у нее. Граф Илья Андреич решился не садиться за карты, не отходить от дочерей и уехать как только кончится представление Georges.
Анатоль очевидно у двери ожидал входа Ростовых. Он, тотчас же поздоровавшись с графом, подошел к Наташе и пошел за ней. Как только Наташа его увидала, тоже как и в театре, чувство тщеславного удовольствия, что она нравится ему и страха от отсутствия нравственных преград между ею и им, охватило ее. Элен радостно приняла Наташу и громко восхищалась ее красотой и туалетом. Вскоре после их приезда, m lle Georges вышла из комнаты, чтобы одеться. В гостиной стали расстанавливать стулья и усаживаться. Анатоль подвинул Наташе стул и хотел сесть подле, но граф, не спускавший глаз с Наташи, сел подле нее. Анатоль сел сзади.
M lle Georges с оголенными, с ямочками, толстыми руками, в красной шали, надетой на одно плечо, вышла в оставленное для нее пустое пространство между кресел и остановилась в ненатуральной позе. Послышался восторженный шопот. M lle Georges строго и мрачно оглянула публику и начала говорить по французски какие то стихи, где речь шла о ее преступной любви к своему сыну. Она местами возвышала голос, местами шептала, торжественно поднимая голову, местами останавливалась и хрипела, выкатывая глаза.
– Adorable, divin, delicieux! [Восхитительно, божественно, чудесно!] – слышалось со всех сторон. Наташа смотрела на толстую Georges, но ничего не слышала, не видела и не понимала ничего из того, что делалось перед ней; она только чувствовала себя опять вполне безвозвратно в том странном, безумном мире, столь далеком от прежнего, в том мире, в котором нельзя было знать, что хорошо, что дурно, что разумно и что безумно. Позади ее сидел Анатоль, и она, чувствуя его близость, испуганно ждала чего то.
После первого монолога всё общество встало и окружило m lle Georges, выражая ей свой восторг.
– Как она хороша! – сказала Наташа отцу, который вместе с другими встал и сквозь толпу подвигался к актрисе.
– Я не нахожу, глядя на вас, – сказал Анатоль, следуя за Наташей. Он сказал это в такое время, когда она одна могла его слышать. – Вы прелестны… с той минуты, как я увидал вас, я не переставал….
– Пойдем, пойдем, Наташа, – сказал граф, возвращаясь за дочерью. – Как хороша!
Наташа ничего не говоря подошла к отцу и вопросительно удивленными глазами смотрела на него.
После нескольких приемов декламации m lle Georges уехала и графиня Безухая попросила общество в залу.
Граф хотел уехать, но Элен умоляла не испортить ее импровизированный бал. Ростовы остались. Анатоль пригласил Наташу на вальс и во время вальса он, пожимая ее стан и руку, сказал ей, что она ravissante [обворожительна] и что он любит ее. Во время экосеза, который она опять танцовала с Курагиным, когда они остались одни, Анатоль ничего не говорил ей и только смотрел на нее. Наташа была в сомнении, не во сне ли она видела то, что он сказал ей во время вальса. В конце первой фигуры он опять пожал ей руку. Наташа подняла на него испуганные глаза, но такое самоуверенно нежное выражение было в его ласковом взгляде и улыбке, что она не могла глядя на него сказать того, что она имела сказать ему. Она опустила глаза.
– Не говорите мне таких вещей, я обручена и люблю другого, – проговорила она быстро… – Она взглянула на него. Анатоль не смутился и не огорчился тем, что она сказала.
– Не говорите мне про это. Что мне зa дело? – сказал он. – Я говорю, что безумно, безумно влюблен в вас. Разве я виноват, что вы восхитительны? Нам начинать.
Наташа, оживленная и тревожная, широко раскрытыми, испуганными глазами смотрела вокруг себя и казалась веселее чем обыкновенно. Она почти ничего не помнила из того, что было в этот вечер. Танцовали экосез и грос фатер, отец приглашал ее уехать, она просила остаться. Где бы она ни была, с кем бы ни говорила, она чувствовала на себе его взгляд. Потом она помнила, что попросила у отца позволения выйти в уборную оправить платье, что Элен вышла за ней, говорила ей смеясь о любви ее брата и что в маленькой диванной ей опять встретился Анатоль, что Элен куда то исчезла, они остались вдвоем и Анатоль, взяв ее за руку, нежным голосом сказал:
– Я не могу к вам ездить, но неужели я никогда не увижу вас? Я безумно люблю вас. Неужели никогда?… – и он, заслоняя ей дорогу, приближал свое лицо к ее лицу.
Блестящие, большие, мужские глаза его так близки были от ее глаз, что она не видела ничего кроме этих глаз.
– Натали?! – прошептал вопросительно его голос, и кто то больно сжимал ее руки.
– Натали?!
«Я ничего не понимаю, мне нечего говорить», сказал ее взгляд.
Горячие губы прижались к ее губам и в ту же минуту она почувствовала себя опять свободною, и в комнате послышался шум шагов и платья Элен. Наташа оглянулась на Элен, потом, красная и дрожащая, взглянула на него испуганно вопросительно и пошла к двери.
– Un mot, un seul, au nom de Dieu, [Одно слово, только одно, ради Бога,] – говорил Анатоль.
Она остановилась. Ей так нужно было, чтобы он сказал это слово, которое бы объяснило ей то, что случилось и на которое она бы ему ответила.
– Nathalie, un mot, un seul, – всё повторял он, видимо не зная, что сказать и повторял его до тех пор, пока к ним подошла Элен.
Элен вместе с Наташей опять вышла в гостиную. Не оставшись ужинать, Ростовы уехали.
Вернувшись домой, Наташа не спала всю ночь: ее мучил неразрешимый вопрос, кого она любила, Анатоля или князя Андрея. Князя Андрея она любила – она помнила ясно, как сильно она любила его. Но Анатоля она любила тоже, это было несомненно. «Иначе, разве бы всё это могло быть?» думала она. «Ежели я могла после этого, прощаясь с ним, улыбкой ответить на его улыбку, ежели я могла допустить до этого, то значит, что я с первой минуты полюбила его. Значит, он добр, благороден и прекрасен, и нельзя было не полюбить его. Что же мне делать, когда я люблю его и люблю другого?» говорила она себе, не находя ответов на эти страшные вопросы.


Пришло утро с его заботами и суетой. Все встали, задвигались, заговорили, опять пришли модистки, опять вышла Марья Дмитриевна и позвали к чаю. Наташа широко раскрытыми глазами, как будто она хотела перехватить всякий устремленный на нее взгляд, беспокойно оглядывалась на всех и старалась казаться такою же, какою она была всегда.
После завтрака Марья Дмитриевна (это было лучшее время ее), сев на свое кресло, подозвала к себе Наташу и старого графа.
– Ну с, друзья мои, теперь я всё дело обдумала и вот вам мой совет, – начала она. – Вчера, как вы знаете, была я у князя Николая; ну с и поговорила с ним…. Он кричать вздумал. Да меня не перекричишь! Я всё ему выпела!
– Да что же он? – спросил граф.
– Он то что? сумасброд… слышать не хочет; ну, да что говорить, и так мы бедную девочку измучили, – сказала Марья Дмитриевна. – А совет мой вам, чтобы дела покончить и ехать домой, в Отрадное… и там ждать…
– Ах, нет! – вскрикнула Наташа.
– Нет, ехать, – сказала Марья Дмитриевна. – И там ждать. – Если жених теперь сюда приедет – без ссоры не обойдется, а он тут один на один с стариком всё переговорит и потом к вам приедет.
Илья Андреич одобрил это предложение, тотчас поняв всю разумность его. Ежели старик смягчится, то тем лучше будет приехать к нему в Москву или Лысые Горы, уже после; если нет, то венчаться против его воли можно будет только в Отрадном.
– И истинная правда, – сказал он. – Я и жалею, что к нему ездил и ее возил, – сказал старый граф.
– Нет, чего ж жалеть? Бывши здесь, нельзя было не сделать почтения. Ну, а не хочет, его дело, – сказала Марья Дмитриевна, что то отыскивая в ридикюле. – Да и приданое готово, чего вам еще ждать; а что не готово, я вам перешлю. Хоть и жалко мне вас, а лучше с Богом поезжайте. – Найдя в ридикюле то, что она искала, она передала Наташе. Это было письмо от княжны Марьи. – Тебе пишет. Как мучается, бедняжка! Она боится, чтобы ты не подумала, что она тебя не любит.
– Да она и не любит меня, – сказала Наташа.
– Вздор, не говори, – крикнула Марья Дмитриевна.
– Никому не поверю; я знаю, что не любит, – смело сказала Наташа, взяв письмо, и в лице ее выразилась сухая и злобная решительность, заставившая Марью Дмитриевну пристальнее посмотреть на нее и нахмуриться.
– Ты, матушка, так не отвечай, – сказала она. – Что я говорю, то правда. Напиши ответ.
Наташа не отвечала и пошла в свою комнату читать письмо княжны Марьи.
Княжна Марья писала, что она была в отчаянии от происшедшего между ними недоразумения. Какие бы ни были чувства ее отца, писала княжна Марья, она просила Наташу верить, что она не могла не любить ее как ту, которую выбрал ее брат, для счастия которого она всем готова была пожертвовать.
«Впрочем, писала она, не думайте, чтобы отец мой был дурно расположен к вам. Он больной и старый человек, которого надо извинять; но он добр, великодушен и будет любить ту, которая сделает счастье его сына». Княжна Марья просила далее, чтобы Наташа назначила время, когда она может опять увидеться с ней.
Прочтя письмо, Наташа села к письменному столу, чтобы написать ответ: «Chere princesse», [Дорогая княжна,] быстро, механически написала она и остановилась. «Что ж дальше могла написать она после всего того, что было вчера? Да, да, всё это было, и теперь уж всё другое», думала она, сидя над начатым письмом. «Надо отказать ему? Неужели надо? Это ужасно!»… И чтоб не думать этих страшных мыслей, она пошла к Соне и с ней вместе стала разбирать узоры.
После обеда Наташа ушла в свою комнату, и опять взяла письмо княжны Марьи. – «Неужели всё уже кончено? подумала она. Неужели так скоро всё это случилось и уничтожило всё прежнее»! Она во всей прежней силе вспоминала свою любовь к князю Андрею и вместе с тем чувствовала, что любила Курагина. Она живо представляла себя женою князя Андрея, представляла себе столько раз повторенную ее воображением картину счастия с ним и вместе с тем, разгораясь от волнения, представляла себе все подробности своего вчерашнего свидания с Анатолем.
«Отчего же бы это не могло быть вместе? иногда, в совершенном затмении, думала она. Тогда только я бы была совсем счастлива, а теперь я должна выбрать и ни без одного из обоих я не могу быть счастлива. Одно, думала она, сказать то, что было князю Андрею или скрыть – одинаково невозможно. А с этим ничего не испорчено. Но неужели расстаться навсегда с этим счастьем любви князя Андрея, которым я жила так долго?»
– Барышня, – шопотом с таинственным видом сказала девушка, входя в комнату. – Мне один человек велел передать. Девушка подала письмо. – Только ради Христа, – говорила еще девушка, когда Наташа, не думая, механическим движением сломала печать и читала любовное письмо Анатоля, из которого она, не понимая ни слова, понимала только одно – что это письмо было от него, от того человека, которого она любит. «Да она любит, иначе разве могло бы случиться то, что случилось? Разве могло бы быть в ее руке любовное письмо от него?»
Трясущимися руками Наташа держала это страстное, любовное письмо, сочиненное для Анатоля Долоховым, и, читая его, находила в нем отголоски всего того, что ей казалось, она сама чувствовала.
«Со вчерашнего вечера участь моя решена: быть любимым вами или умереть. Мне нет другого выхода», – начиналось письмо. Потом он писал, что знает про то, что родные ее не отдадут ее ему, Анатолю, что на это есть тайные причины, которые он ей одной может открыть, но что ежели она его любит, то ей стоит сказать это слово да , и никакие силы людские не помешают их блаженству. Любовь победит всё. Он похитит и увезет ее на край света.
«Да, да, я люблю его!» думала Наташа, перечитывая в двадцатый раз письмо и отыскивая какой то особенный глубокий смысл в каждом его слове.
В этот вечер Марья Дмитриевна ехала к Архаровым и предложила барышням ехать с нею. Наташа под предлогом головной боли осталась дома.


Вернувшись поздно вечером, Соня вошла в комнату Наташи и, к удивлению своему, нашла ее не раздетою, спящею на диване. На столе подле нее лежало открытое письмо Анатоля. Соня взяла письмо и стала читать его.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что она читала, и не находила его. Лицо было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
«Как я не видала ничего? Как могло это зайти так далеко? Неужели она разлюбила князя Андрея? И как могла она допустить до этого Курагина? Он обманщик и злодей, это ясно. Что будет с Nicolas, с милым, благородным Nicolas, когда он узнает про это? Так вот что значило ее взволнованное, решительное и неестественное лицо третьего дня, и вчера, и нынче, думала Соня; но не может быть, чтобы она любила его! Вероятно, не зная от кого, она распечатала это письмо. Вероятно, она оскорблена. Она не может этого сделать!»
Соня утерла слезы и подошла к Наташе, опять вглядываясь в ее лицо.
– Наташа! – сказала она чуть слышно.
Наташа проснулась и увидала Соню.
– А, вернулась?
И с решительностью и нежностью, которая бывает в минуты пробуждения, она обняла подругу, но заметив смущение на лице Сони, лицо Наташи выразило смущение и подозрительность.
– Соня, ты прочла письмо? – сказала она.
– Да, – тихо сказала Соня.
Наташа восторженно улыбнулась.
– Нет, Соня, я не могу больше! – сказала она. – Я не могу больше скрывать от тебя. Ты знаешь, мы любим друг друга!… Соня, голубчик, он пишет… Соня…
Соня, как бы не веря своим ушам, смотрела во все глаза на Наташу.
– А Болконский? – сказала она.
– Ах, Соня, ах коли бы ты могла знать, как я счастлива! – сказала Наташа. – Ты не знаешь, что такое любовь…
– Но, Наташа, неужели то всё кончено?
Наташа большими, открытыми глазами смотрела на Соню, как будто не понимая ее вопроса.
– Что ж, ты отказываешь князю Андрею? – сказала Соня.
– Ах, ты ничего не понимаешь, ты не говори глупости, ты слушай, – с мгновенной досадой сказала Наташа.
– Нет, я не могу этому верить, – повторила Соня. – Я не понимаю. Как же ты год целый любила одного человека и вдруг… Ведь ты только три раза видела его. Наташа, я тебе не верю, ты шалишь. В три дня забыть всё и так…
– Три дня, – сказала Наташа. – Мне кажется, я сто лет люблю его. Мне кажется, что я никого никогда не любила прежде его. Ты этого не можешь понять. Соня, постой, садись тут. – Наташа обняла и поцеловала ее.
– Мне говорили, что это бывает и ты верно слышала, но я теперь только испытала эту любовь. Это не то, что прежде. Как только я увидала его, я почувствовала, что он мой властелин, и я раба его, и что я не могу не любить его. Да, раба! Что он мне велит, то я и сделаю. Ты не понимаешь этого. Что ж мне делать? Что ж мне делать, Соня? – говорила Наташа с счастливым и испуганным лицом.
– Но ты подумай, что ты делаешь, – говорила Соня, – я не могу этого так оставить. Эти тайные письма… Как ты могла его допустить до этого? – говорила она с ужасом и с отвращением, которое она с трудом скрывала.
– Я тебе говорила, – отвечала Наташа, – что у меня нет воли, как ты не понимаешь этого: я его люблю!
– Так я не допущу до этого, я расскажу, – с прорвавшимися слезами вскрикнула Соня.
– Что ты, ради Бога… Ежели ты расскажешь, ты мой враг, – заговорила Наташа. – Ты хочешь моего несчастия, ты хочешь, чтоб нас разлучили…
Увидав этот страх Наташи, Соня заплакала слезами стыда и жалости за свою подругу.
– Но что было между вами? – спросила она. – Что он говорил тебе? Зачем он не ездит в дом?
Наташа не отвечала на ее вопрос.
– Ради Бога, Соня, никому не говори, не мучай меня, – упрашивала Наташа. – Ты помни, что нельзя вмешиваться в такие дела. Я тебе открыла…
– Но зачем эти тайны! Отчего же он не ездит в дом? – спрашивала Соня. – Отчего он прямо не ищет твоей руки? Ведь князь Андрей дал тебе полную свободу, ежели уж так; но я не верю этому. Наташа, ты подумала, какие могут быть тайные причины ?
Наташа удивленными глазами смотрела на Соню. Видно, ей самой в первый раз представлялся этот вопрос и она не знала, что отвечать на него.
– Какие причины, не знаю. Но стало быть есть причины!
Соня вздохнула и недоверчиво покачала головой.
– Ежели бы были причины… – начала она. Но Наташа угадывая ее сомнение, испуганно перебила ее.
– Соня, нельзя сомневаться в нем, нельзя, нельзя, ты понимаешь ли? – прокричала она.
– Любит ли он тебя?
– Любит ли? – повторила Наташа с улыбкой сожаления о непонятливости своей подруги. – Ведь ты прочла письмо, ты видела его?
– Но если он неблагородный человек?