Самхан
| Самхан | |
| Хангыль | 삼한 |
| Ханча | 三韓 |
| Маккьюн — Райшауэр |
Samhan |
| Новая романизация | Samhan |
Самха́н (кор. 삼한), Три Хана — название трёх союзов корейских племён: Махан, Чинхан и Пёнхан в центральной и южной части Корейского полуострова, которые со временем превратились в Три корейских государства. Этот период в истории страны часто называют периодом ранних корейских государств или периодом Самхан.
Слово «сам» (三) означает «три», а «хан» по-корейски значит «великий» или «лидер». «Хан» на китайском записывается как 韓, 幹 или 刊, однако не имеет ничего общего с «хань» и китайскими династиями, также называющимися «Хань» (漢, 韓). Названия конфедераций отражены в современном названии Южной Кореи, «Тэханмингук» («Нация великого народа Хан», см. статью Названия Кореи.).
Союзы Самхан были сформированы примерно во время распада Кочосона на севере Кореи в 108 году до н. э., тогда же, когда на юге полуострова было создано государство Чин. К четвёртому веку нашей эры Махан полностью вошла в состав Пэкче, Чинхан — в состав Силла, а Пёнхан — в состав Кая, которая затем была поглощена Силлой.
Три союза
Союзы Самхан являлись конфедерациями городов-государств. Каждое из них имело свою правящую элиту, которая исполняла административные и религиозные функции управления. Хотя каждый из союзов имел своего отдельного правителя, не существует доказательств наличия систематической процедуры престолонаследия.
Название государства Чин продолжало использоваться в названии союза Чинхан и в слове «Пёнджин», альтернативном имени Пёнхана. Вдобавок, некоторые время правители Махана продолжали именовать себя королями Чин, подчёркивая номинальное превосходство над остальными союзами Самхан.
Махан была самой крупной и старой конфедерацией из трёх. Она состояла из 54 небольших городов-государств, одно из которых со временем подчинило себе другие и стало центром нового королевства, известного как Пэкче. Предполагается, что географически Махан располагался в районе современных провинций Чолла-Намдо, Чолла-Пукто, Чхунчхон-Намдо, Чхунчхон-Пукто и части Кёнгидо.
Чинхан состояла из 12 небольших государств, одно из которых со временем подчинило себе остальные и стало центром нового королевства, известного как Силла. Предполагается, что географически Чинхан располагался в бассейне реки Нактон.
Пёнхан состояла из 12 городов-государств, которые далее развились в конфедерацию Кая, со временем вошедшую в состав Силлы. Предполагается, что географически Пёнхан располагался в южной и западной частях бассейна реки Нактон.
В "Наньши" (китайской истории Южных династий) общая численность союза Самхан оценивалась в 100 000 семейств[1].
География
Точное географическое положение союзов Самхан является предметом спора. Кроме того, известно, что их границы непрерывно менялись. Согласно «Самгук Саги» Махан находился на территории, впоследствии занятой Когурё, Чинхан — на территории, впоследствии занятой Силла, а Пёнхан — на юго-западе региона, где позже возникло государство Пэкче. Однако китайский документ «Саньгочжи» ставит Махан на юго-запад, Чинхан на юго-восток, а Пёнхан — между ними. Китайцы определяли совокупную окружность их земель в 4000 ли, примерно 1663 км.
Поселения обычно основывались в долинах между гор, где они могли противостоять атакам неприятеля. В качестве убежищ также возводились горные крепости. Города-государства, которые составляли союзы, обычно занимали столько же земли, сколько современные корейские мёны.
Согласно историческим и археологическим источникам речные и морские пути были основными путями сообщения при транспортировке и торговле, поэтому неудивительно, что Чинхан и Пёнхан, с их прибрежным положением преуспевали в торговле, как внутренней, так и внешней.
Внешние связи
До подъёма Когурё внешние сношения Самхан были ограничены сношениями с китайскими округами, расположенными в северной части полуострова. Самый преуспевавший из этих округов, Лолан, налаживал дипломатические связи с каждым из городов-государств, а не с центральным правительством.
В начале своего развития союзы Самхан платили дань китайским округам. Дань обычно маскировалась под ценные подарки. Каждое из городов-государств получало ярлык, позволявший ему торговать с китайскими округами. Однако, согласно «Саньгочжи», после падения царства Вэй в третьем веке нашей эры, Лолан раздавало ярлыки всем, независимо от объёма платимой дани.
Монеты и драгоценности династии Хань находят по всему полуострову, что свидетельствует о развитой системе торговли с союзами Самхан. Основными предметами экспорта были железо и сырой шёлк. После второго века нашей эры, когда китайское влияние ослабло, железные бруски стали своего рода валютой в торговле между Чинханом и Пёнханом.
Помимо Китая, торговые связи были налажены также и с Японией. Обычно эти связи включали обмен корейского железа на японские изделия из бронзы.
См. также
Напишите отзыв о статье "Самхан"
Примечания
- ↑ Наньши, цзюань 79
Ссылки
- [gumilevica.kulichki.net/HE2/he2108.htm Восток в средние века. I. Корея в период трех государств]
- [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Korea/Kim_Busik/Tom_III/frametext46.htm Комментарии к «Самгук Саги»]
- [isatr.org/rus/c_inform/korea/kr_history_rus.shtml Институт стран Азии и Тихоокеанского региона. История Кореи.]
Отрывок, характеризующий Самхан
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…Граф сморщился и заперхал.
– У графини просите, а я не распоряжаюсь.
– Ежели затруднительно, пожалуйста, не надо, – сказал Берг. – Мне для Верушки только очень бы хотелось.
– Ах, убирайтесь вы все к черту, к черту, к черту и к черту!.. – закричал старый граф. – Голова кругом идет. – И он вышел из комнаты.
Графиня заплакала.
– Да, да, маменька, очень тяжелые времена! – сказал Берг.
Наташа вышла вместе с отцом и, как будто с трудом соображая что то, сначала пошла за ним, а потом побежала вниз.
На крыльце стоял Петя, занимавшийся вооружением людей, которые ехали из Москвы. На дворе все так же стояли заложенные подводы. Две из них были развязаны, и на одну из них влезал офицер, поддерживаемый денщиком.
– Ты знаешь за что? – спросил Петя Наташу (Наташа поняла, что Петя разумел: за что поссорились отец с матерью). Она не отвечала.
– За то, что папенька хотел отдать все подводы под ранепых, – сказал Петя. – Мне Васильич сказал. По моему…
– По моему, – вдруг закричала почти Наташа, обращая свое озлобленное лицо к Пете, – по моему, это такая гадость, такая мерзость, такая… я не знаю! Разве мы немцы какие нибудь?.. – Горло ее задрожало от судорожных рыданий, и она, боясь ослабеть и выпустить даром заряд своей злобы, повернулась и стремительно бросилась по лестнице. Берг сидел подле графини и родственно почтительно утешал ее. Граф с трубкой в руках ходил по комнате, когда Наташа, с изуродованным злобой лицом, как буря ворвалась в комнату и быстрыми шагами подошла к матери.
– Это гадость! Это мерзость! – закричала она. – Это не может быть, чтобы вы приказали.
Берг и графиня недоумевающе и испуганно смотрели на нее. Граф остановился у окна, прислушиваясь.
– Маменька, это нельзя; посмотрите, что на дворе! – закричала она. – Они остаются!..
– Что с тобой? Кто они? Что тебе надо?
– Раненые, вот кто! Это нельзя, маменька; это ни на что не похоже… Нет, маменька, голубушка, это не то, простите, пожалуйста, голубушка… Маменька, ну что нам то, что мы увезем, вы посмотрите только, что на дворе… Маменька!.. Это не может быть!..
Граф стоял у окна и, не поворачивая лица, слушал слова Наташи. Вдруг он засопел носом и приблизил свое лицо к окну.
Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
