Самцхе-Саатабаго

Самцхе-саатабаго
Флаг Герб
Столица	Ахалцихе
Язык(и)	грузинский
Династия	Джакели
← Иберия ← Картвельское Царство ← Грузинское царство Османская империя →

Самцхе-Саатабаго — самое крупное по площади грузинское государственное образование XV—XVI вв. Столица — Ахалцихе. Глава правящей династии Джакели с середины XIV века носил титул атабега.

Возникло в Южной Грузии после нашествия монголов в XIII веке и окончательно обрело независимость при распаде Грузинского царства в XV веке. Самцхе-Саатабаго занимало территорию современных краёв Самцхе-Джавахетия и Аджария, а также прилегающие области Турции (Тао-Кларджети). Самцхийские мтавары вели большую строительную деятельность, пользуясь тем, что их держава была экономически благополучнее других грузинских государств.

С начала XVI века самцхийским правителям приходилось вести борьбу с экспансией Османской империи. Территория государства неуклонно сокращалась, и с переходом под власть султана бывшие грузинские области зачастую принимали ислам. Окончательно самцхийская государственность была ликвидирована султаном в 1628 г.

Территория

Царство располагалось на северо-востоке современной Турции и юго-западе Грузии. В состав государства входили области Кларджети, Шавшети, Таo, по верхнему течению реки Кура — Кола, Артаан, Самцхе и Джавахети.

История

Царство образовалось после развала единой Грузии В 1490 году , правителями царства были в основном Джакели — грузинские князья (мтавары) и крупные феодалы из дома Чорчанели. Завоевание княжества Самцхе-Саатабаго имело большое значение для Ирана и Oсманской империи, так как давало стратегическое преимущество перед противником и облегчало захват всей Грузии. Из Самцхе можно было легко проникнуть в Западную Грузию и в Картлийское царство. Потеря княжества Самцхе могла крайне осложнить борьбу других царств и княжеств Грузии за независимость. Поэтому картлийские и имеретские цари всецело старались не допустить господства Турции или Ирана в Самцхе. К сожалению, сами самцхийские атабаги, исходя из своих узких интересов, больше искали защиты от картлийских и имеретских царей, чем от османов и иранцев. Так, например, поступил самцхийский атабаг Мзечабук, когда пропустил османов через территорию своего княжества и открыл им путь к Имерети. После его смерти в 1515 году в Самцхе разгорелась вражда между братом Мзечабука Манучаром и двоюродным братом Мзечабука – Кваркваре, сына Кайхосро. Манучар придерживался протурецкой ориентации. При поддержке своих сторонников ему удалось нанести поражение Кваркваре, а последний, в свою очередь, обратился за помощью к шаху – Исмаилу и занял Самцхе. Кваркваре атабаг стал вассалом шаха и в 1518 году был среди кызылбашей, вторгшихся в Картли. В 1533 году турецкий султан Сулейман I заключил мирный договор с Габсбургами и через год после этого возобновил войну с кызылбашами. В 1535 году в Мурджахетской битве Кваркваре попал в плен и княжеством Самцхе завладел имеретский царь Баграт III. Отар Шаликашвили отвез малолетнего сына Кваркваре – Кайхосро к турецкому султану и попросил содействия в борьбе с Багратом III. Султан был занят войнами в Европе и проблемы атабага его не волновали. Тем не менее он приказал Арзрумскому беглар-бегу выступить против Баграта. Особых успехов они не достигли, но образовали турецкие административные единицы на территории Тао и Кларджети. Это была первая попытка внедрения турецкой административной системы в Грузии, что уже означало вхождение грузинских земель в состав Османской империи. В 1545 году в битве при Сохоисте Баграт III и Луарсаб I потерпели поражение против османской империи. Атабаг Кайхосро занял Самцхе. Луарсаб пока еще сохранял за собой Джавахети. Кайхосро вошел в союз с шахом-Тамазом против Картли. Кайхосро был недоволен тем, что Турция поставила свои гарнизоны в самцхийских крепостях, и изменил свою ориентацию. Атабаги лавировали между Турцией и Ираном, но такая политика не могла принести им успеха. Султан Сулейман вновь заключил мирный договор в Европе и стал готовиться к войне с Ираном. Кайхосро снова изменил свою ориентацию и отправил посла к султану. Но султан уже не доверял атабагу, он ему был и не нужен. Сулейман собирался завоевать Самцхе. В 50-ых годах XVI века османы заняли Тао, Кларджети, Артаани. Между тем шах-Тамаз подверг разорению восточные районы Самцхе. Согласно Амасийскому миру подписанному 29 мая 1555 года, княжество Самцхе-Саатабаго было разделено между Ираном и Турцией. Западная часть княжества досталась Турции, а восточная – Ирану. Кайхосро стал атабагом в части, принадлежащей Ирану. После его смерти, в 1574 году атабагом стал его сын Кваркваре IV. Тяжелая ситуация в атабагстве еще больше осложнила внутренние противоречия между Джакели и Шаликашвили, продолжавшиеся в течение двух лет. В этой борьбе самцхийские князья поддерживали Шаликашвили. Перевес был то на одной, то на другой стороне, крепости переходили из рук в руки, многие из них были разрушены. В этой жестокой и беспощадной борьбе победителями вышли Джакели. В это же время был нарушен Амасийский мир. В 1578 году Лала-Мустафа паша вторгся в Южную Грузию и несмотря на оказанное упорное сопротивление занял ряд крепостей. Ему не удалось взять лишь крепость Мгелцихе, защитники которой во главе с братьями Гогоришвили в течение пяти суток сражались с османами. Лала Мустафа-паша был вынужден оставить крепость. После победы, одержанной в Чилдырской битве, паша принял у себя Манучара Джакели (брата Кваркваре), который явился к нему с 6000 воинов и изъявил свою покорность. Манучар наблюдал за ходом битвы с вершины горы, намереваясь встать на сторону победителя. Он надеялся, что османы передадут ему атабагство. После взятия Ахалцихе, к османам заявился и Кваркваре. Турки разделили атабагство на несколько административных единиц, одна из которых досталась в управление Манучару. В 1579 году на территории атабагства турки образовали Чилдырский (Ахалцихский) пашалык и назначили пашой омусульманившегося Манучара (Мустафу). В 1582 году Манучар вновь принял христианство и поднял в Самцхе восстание. Через год он женился на дочери царя Картлийское царство Симона I – Елене. Этим еще больше упрочился союз картлийского царя и атабага. В 1587 году против Манучара двинулось большое войско османов. Атабаг попросил помощи у картлийского царя. Царь Симон I перешел в Самцхе, но ему вскоре пришлось вернуться, так как османы вторглись и в Картли. К османам явились князья Шаликашвили и другие противники Джакели. Османы взяли Ахалцихе, после чего Манучар был вынужден покинуть Самцхе.

Потеря государственности

По ирано-турецкому договору 1590 г. Самцхе-Саатабаго (как и весь Южный Кавказ) перешло к Турции. Южная Грузия надолго вошла в состав Турции. Османы произвели перепись Самцхе-Саатабаго, переименованный в «Гурджистанский вилайет». В 1595 году «Гурджистанский вилайет» был разделен на 8 административных единиц, в которые входило 1160 деревень. В Самцхе была введена турецкая система землевладения. Землей могли владеть только принявшие мусульманство и состоявшие на службе у султана грузинские феодалы, перед которыми стоял выбор: либо мусульманство и сохранение владений, либо лишение владений. Началось преследование христиан, уничтожение христианских церквей и монастырей и строительство мечетей. Местное население было обложено тяжелыми налогами. Крестьяне в массовом порядке покидали деревни. Полностью опустело около 300 деревень. На опустевшие территории турки стали переселять чужеземцев. Этот древний исконно грузинский край оказался на грани перерождения. Потеря Южной Грузии чрезвычайно осложнила борьбу против османов, но грузинский народ не мирился с господством турок в Самцхе-Саатабаго. Несмотря на упорное сопротивление населения положение в Самцхе оставалось крайне тяжелым.

Отрывок, характеризующий Самцхе-Саатабаго

– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».