Сандемусе, Аксель

Аксель Сандемусе
норв. Aksel Sandemose
Аксель Сандемусе в 1934 году.
Имя при рождении:	Аксель Нильсен (норв. Axel Nielsen)
Псевдонимы:	Эспен Арнакке
Дата рождения:	19 марта 1899(1899-03-19)
Место рождения:	Нюкёбинг-Морс, Дания
Дата смерти:	6 августа 1965(1965-08-06) (66 лет)
Место смерти:	Копенгаген, Дания
Гражданство:	Дания Дания
Род деятельности:	прозаик и журналист
Годы творчества:	1923–1965
Направление:	модернизм, реализм
Жанр:	роман, рассказ, новелла, эссе
Язык произведений:	с 1923 года - датский с 1931 года - норвежский

Аксель Сандемусе (норв. Aksel Sandemose; при рождении Axel Nielsen 19 марта 1899 — 6 августа 1965) — норвежский писатель, родившийся в семье отца-датчанина и матери-норвежки.

Сын писателя, Бьярне Сандемусе (р. 1926) — изобретатель, работает в области кино. Ещё один сын, Эрген Сандемусе (р. 1945) — философ и писатель. В частности, он опубликовал книгу об отце «Беглец» (Flyktningen). Внучка Ибен Сандемусе (р. 1950) — художница. Правнук Миккель Сандемусе (р. 1974) — кинорежиссёр.

Помимо литературной деятельности, Аксель занимался журналистикой, преподаванием, морским ремеслом. Жил в провинции Ньюфаундленд и Лабрадор. Литературный дебют состоялся в 1923 году, когда вышел его роман «Fortællinger fra Labrador» (рус. Рассказы о Лабрадоре). С 1930 года обосновался в Норвегии. В 1933 году вышел наиболее знаменитый роман писателя «En flyktning krysser sitt spor» (рус. Беглец пересекает свой след).

Жизнеописание

Аксель Сандемусе родился в семье Эгрена Нильсена (1859— 1928) и Амалии Якобсдаттер (1861— 1926). Отец, датский кузнец, в годы Первой мировой войны разбогател и стал фабрикантом. Мама, родом из усадьбы Сандермусен (норв. Sandermosen) в местности Маридален, что в Акере, еще девушкой приехала в Ютландию, чтобы работать горничной. В этой рабочей семье вырос Аксель — восьмой из девяти детей. Он был одарён и мечтал стать учителем или священником, но всё его образование ограничилось начальной школой и шестью месяцами обучения в педагогическом училище в 1915—1916 годах.

Сандемусе женился 12 августа 1921 года в Копенгагене на Дагмар Дитлевсен (28 сентября 1896 — 24 сентября 1984), родом из Нюкёбинг-Морса, дочери крестьянина Карла Кнудсена Дитлевсена (1855—1933) и Метте-Марии Мадсен (1862—1908). В мае 1930 года Аксель с женой, сыном и двумя дочерьми-близняшками переехал в Осло и жил там до 1941 года, когда ему пришлось уехать в Швецию, чтобы избежать репрессий от немецкой оккупационной власти за то, что имел связи с Норвежским движением Сопротивления. В 1944 он расстался с Дагмар и 30 сентября 1944 года в Стокгольме женился второй раз — на библиотекарше Еве Борген (23 сентября 1906 — 3 июля 1959), дочери врача Улава Кастле (1868—1932) и Лауры Фредрики Людовики Томсон (р. 1879). После войны Аксель, Ева и их два сына-близнеца поселились на ферме Кьёркельвик (норв. Kjørkelvik), муниципалитет Сёнделед, Рисёр. Овдовев, Аксель Сандемусе женился 6 января 1962 в Люнгбю на датской актрисе Ханне Маргрете Гольбек, урожденной Нильсен (р. 27 января 1933), дочери журналиста Карстена Нильсена (1908—1987) и Гильде Маргрете Рант (р. 1910). Супруги переехали в Осло и жили там до самой смерти писателя.

В 1923—1928 годах, прежде чем перебраться в Норвегию, Аксель Сандемусе опубликовал шесть сборников рассказов и романов на датском языке. Особый интерес в этой стране вызвал морской роман «Судовой домовой» (1927), благодаря которому автор легко наладил контакты с норвежскими литераторами. В Осло он сразу же вошел в круг членов литературного коммунистического объединения «Мот Даг» (Mot Dag), но так и не вступил в него. Среди его друзей и советчиков в эти первые годы были Хельге Круг, Иоганн Вогт, а особенно Сигурд Гуль — искренний приятель, первый читатель и доброжелательный критик произведений Сандемусе. Сигурд помог Акселю прийти к психоанализу — средству, которое впоследствии сыграло большую роль в его творчестве.

На новом месте Сандемусе сразу же дал себя знать как талантливый писатель, ярый полемист и склонный к столкновениям любитель выпить. За десять лет, что прошли до начала войны в апреле 1940 года, он издал романы «Беглец пересекает свой след» (норв. En flyktning krysser sitt spor), «Мы украшаем себя рогами» (норв. Vi pynter oss med horn) и несколько менее значительных книг. Сандемусе также написал ряд статей в радикальных журналах норвежской столицы.

Находясь в Швеции, Сандемусе опубликовал один из своих самых значительных романов «Прошлое — это сон», который в 1946 году вышел в норвежском переводе. Из других его произведений успех у читателей имели «Оборотень» и книга воспоминаний «Стены вокруг Иерихона» (1960).

Последние годы своей жизни Сандемусе тяжело болел, но издал несколько книг, в том числе «Свадьба Фелиции», продолжение «Оборотня». Последняя его законченная работа — это сборник рассказов «Танцуй, танцуй, Роселилль», которая вышла в свет посмертно — в 1965 году. В 1934—1936 писатель издавал журнал «Фешо» (Fesjå), а в 1951—1955 — журнал «Времена года» (Årstidene). Сам же и писал материал к ним. В послевоенные годы Сандемусе некоторое время работал литературным критиком в издании «Свобода» (Friheten). Кроме того, сотрудничал с рабочим журналом «Современность» (Aktuell), где публиковал два цикла — «Послание» (Epistler) и «Моральные идеи» (Moralske tanker).

В 1959 году получил литературную премию Доблоуга, которую присуждает Шведская академия.

Закон Янте

В романе «Беглец пересекает свой след» Сандемусе сформулировал и описал своего рода свод правил «Janteloven» (Закон Янте), согласно которому общество не признает право кого-либо на индивидуальность. По мнению писателя по этим правилам живут люди в небольших городах, где «все друг друга знают». Роман Сандемусе основан на его детских воспоминаниях о жизни в маленьком датском городке Нюкёбинг (норв. Nykøbing).

Десять правил: Не думай что ты особенный. Не думай, что ты в том же положении, что и мы. Не думай, что ты умнее нас. Не хвались тем, что ты лучше нас. Не думай, что ты знаешь больше нас. Не думай, что ты важнее нас. Не думай, что ты хорошо что-то умеешь делать. Не смейся над нами. Не думай, что нам есть до тебя дело. Не думай, что ты можешь нас чему-то научить. „Ключевой закон“ Сандемусе

Библиография

• 1923 Fortællinger fra Labrador
• 1924 Ungdomssynd
• 1924 Mænd fra Atlanten
• 1924 Storme ved jævndøgn
• 1927 Klabavtermanden
• 1928 Ross Dane
• 1931 En sjømann går i land
• 1932 Klabautermannen
• 1933 En flyktning krysser sitt spor
• 1936 Vi pynter oss med horn
• 1939 September
• 1945 Tjærehandleren
• 1946 Det svundne er en drøm
• 1949 Alice Atkinson og hennes elskere
• 1950 En palmegrønn øy
• 1958 Varulven / «Оборотень»
• 1960 Murene rundt Jeriko
• 1961 Felicias bryllup (номинация на Литературную премию Северного Совета)
• 1963 Mytteriet på barken Zuidersee

Ссылки

• [www.norge.ru/axel_sandemose/ Аксель Сандемусе] — на портале Norge.ru

Отрывок, характеризующий Сандемусе, Аксель

Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»