Сандецкий, Александр Генрихович

Александр Генрихович Сандецкий
Дата рождения	17 августа 1851(1851-08-17)
Дата смерти	1918(1918)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	Артиллерия, Пехота
Годы службы	1869—1917
Звание	Генерал-от-инфантерии
Командовал	34-я пехотная дивизия,</br>Гренадерский корпус,</br>Казанский военный округ
Награды и премии	2-й ст. 1-й ст. 1-й ст.

Алекса́ндр Ге́нрихович Сандецкий (17 августа 1851 — декабрь 1918) — генерал от инфантерии, командующий Казанским военным округом, член Военного совета.

Биография

Окончил Полоцкую военную гимназию (1869) и 2-е военное Константиновское училище (1871), выпущен подпоручиком в Кавказский 4-й стрелковый полк. В 1874 году был переведен в 19-ю артиллерийскую бригаду.

Чины: прапорщик артиллерии (1874), подпоручик (1874), поручик (1876), штабс-капитан (1877), капитан ГШ (1880), подполковник (1883), полковник (за отличие, 1887), генерал-майор (за отличие, 1896), генерал-лейтенант (за отличие, 1904), генерал от инфантерии (за отличие, 1910).

В 1878 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба (по 2-му разряду).

По окончании академии был переведен в Генеральный штаб и назначен помощником старшего адъютанта штаба Западно-Сибирского военного округа (1878—1880). В марте 1880 был назначен для особых поручений при штабе 1-го Кавказского армейского корпуса, а в июле того же года на прежнюю должность.

В 1883 году был произведен в подполковники с назначением штаб-офицером для поручений при командующем войсками Семиреченской области. Затем состоял штаб-офицером для особых поручений при штабе 2-го Кавказского армейского корпуса (1885—1887). В 1886—1887 годах отбывал цензовое командование батальоном в 77-м пехотном Тенгинском полку.

В 1887 году был назначен начальником штаба Карсской крепости, а в 1888 — начальником Карсского военного госпиталя с оставлением в должности начальника штаба крепости. Затем служил начальником штаба: 38-й пехотной дивизии (1890—1891), 1-й гренадерской дивизии (1891—1895) и войск Забайкальской области (1895—1899). Командовал 1-й бригадой 15-й пехотной дивизии (1899—1904), 34-й пехотной дивизией (1904—1906) и Гренадерским корпусом (1906—1907).

24 сентября 1907 года был назначен командующим войсками Казанского военного округа, пробыл в должности до 7 февраля 1912, когда был назначен членом Военного совета. С 19 июля 1914 по 24 апреля 1915, во время мобилизации, временно командовал войсками Московского военного округа. 24 апреля был зачислен в распоряжение Верховного главнокомандующего, а 8 августа того же года вновь назначен командующим войсками Казанского военного округа.

5 марта 1917, после Февральской революции, подал в отставку и освободил должность. Был арестован и помещен под домашний арест по постановлению Временного комитета Государственной думы. 7 марта вновь назначен членом Военного совета, а через 20 дней уволен от службы по болезни с мундиром и пенсией.

После Октябрьской революции был арестован органами ЧК, содержался в Таганской и Бутырской тюрьмах. Расстрелян в конце 1918 года. Оставил пять детей, из числа которых Александр и Геннадий были офицерами.

По словам генерала А. С. Лукомского, Сандецкий имел репутацию «безобразно грубого начальника», по-хамски обращавшегося с подчиненными.

Награды

• Орден Святого Станислава 3-й ст. (1880);
• Орден Святой Анны 3-й ст. (1883);
• Орден Святого Станислава 2-й ст. (1890);
• Орден Святой Анны 2-й ст. (1893);
• Орден Святого Владимира 3-й ст. (1901);
• Орден Святого Станислава 1-й ст. (1903);
• Орден Святой Анны 1-й ст. (1906);
• Орден Святого Владимира 2-й ст. (1911);
• Орден Белого Орла (1913);
• Орден Святого Александра Невского (ВП 22.03.1915) с бриллиантовыми знаками (ВП 10.04.1916).

Литература

• Лукомский А. С. Очерки из моей жизни. Воспоминания. — М.: Айрис-пресс, 2012. — ISBN 978-5-8112-4483-6

Ссылки

• [www.grwar.ru/persons/persons.html?id=527 Сандецкий, Александр Генрихович] на сайте «[www.grwar.ru/ Русская армия в Великой войне]»
• [regiment.ru/bio/S/45.htm Биография на сайте Русская императорская армия]

Отрывок, характеризующий Сандецкий, Александр Генрихович

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.