Санкара, Тома

Тома Санкара Thomas Sankara<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Национального совета революции Буркина-Фасо
4 августа 1983 года — 15 октября 1987 года
Предшественник:	Жан-Батист Уэдраого
Преемник:	Блэз Компаоре
Премьер-министр Верхней Вольты
10 января — 17 мая 1983 года
Предшественник:	Сайе Зербо
Преемник:	должность упразднена; Юссуф Уэдраого (с 1992)
Вероисповедание:	католик
Рождение:	21 декабря 1949(1949-12-21) Яко, Французская Западная Африка
Смерть:	15 октября 1987(1987-10-15) (37 лет) Уагадугу, Буркина Фасо
Отец:	Самбо Жозеф Санкара
Мать:	Маргрет Санкара
Супруга:	Мариям Санкара
Профессия:	военный
Военная служба
Годы службы:	1966—1987
Принадлежность:	Верхняя Вольта Верхняя Вольта→ Буркина-Фасо Буркина-Фасо
Звание:	капитан
Сражения:	Агашерская война

Тома Санкара (фр. Thomas Sankara, Тома Изидор Ноэль Санкара, фр. Thomas Isidore Noël Sankara; 21 декабря 1949, Яко, Французская Западная Африка — 15 октября 1987, Уагадугу, Буркина-Фасо) — государственный и военный деятель Буркина-Фасо, президент страны в 1983—1987 годах. Придерживался революционных марксистских взглядов и был одним из теоретиков панафриканизма. За свои левые убеждения, революционную деятельность и амбициозность прозван «африканским Че Геварой».

33-летний Санкара захватил власть в 1983 году в результате военного переворота, получившего народную поддержку, и имел цель побороть широко распространенную коррупцию и влияние бывшей колониальной державы — Франции. После прихода к власти приступил к реализации широкомасштабной амбициозной программы социальных и экономических реформ, не имевшей аналогов на континенте. Чтобы подчеркнуть независимость и возрождение страны, изменил название страны с Верхней Вольты (которое дали французские колонизаторы) на Буркина-Фасо («Страна достойных людей»).

Проводил антиимпериалистическую внешнюю политику: государство отказалось от любой иностранной помощи, объявило государственные долги одиозными и пыталось добиться их сокращения, провело национализацию всей земли и минеральных ресурсов, препятствовало влиянию МВФ и Всемирного банка.

Внутренняя политика была направлена на предотвращение возможного голода путём создания самодостаточного сельского хозяйства и проведения земельной реформы. Проведена общенациональная кампания по повышению грамотности и вакцинация более 2,5 млн детей против менингита, кори и жёлтой лихорадки, что способствовало снижению детской смертности. Была также проведена кампания по посадке более 10 миллионов деревьев для остановки опустынивания саванны Сахель; удвоению производства пшеницы путём перераспределения земли от крупных землевладельцев к крестьянам; приостановлено действие сельского подушевого налога; запущена программа по модернизации автомобильных и железных дорог чтобы «связать страну воедино».

На местном уровне Санкара призвал каждую деревню построить медицинские диспансеры. Более 350 общин построили школы своими силами. Он также поддерживал права женщин и объявил вне закона женское обрезание, насильственные браки и полигамию, назначая женщин на высшие государственные должности и призывая их работать и посещать школы, даже при наличии беременности.

Для достижения цели радикальной трансформации общества Санкара установил авторитарный режим, запретил различные организации и свободные СМИ, которые он считал угрозой своим планам. «Контрреволюционеры», коррумпированные чиновники и «ленивые работники» преследовались Народными революционными трибуналами, действовавшими в период его правления. Будучи поклонником Фиделя Кастро, Санкара инициировал создание Комитетов для защиты революции – аналога структуры, существовавшей на Кубе.

Революционные программы Санкары и антиимпериалистическая политика сделали его иконой для многих африканских бедняков. Он был популярен среди неимущих слоёв населения собственной страны. Но его политика пошла наперекор интересам различных групп, в том числе небольшого, но влиятельного среднего класса Буркина-Фасо; племенных лидеров, которых он лишил традиционного права на использование принудительного труда и сбора дани, а также Франции и её союзника Кот-д’Ивуара. В конечном итоге в 1987 году, на фоне экономических проблем и падения его популярности, он был свергнут и убит в результате профранцузского военного переворота, организованного Блэзом Компаоре. За неделю до своего убийства он заявил: «Революционеры могут быть убиты, но вам не убить идеи».

Биография

Семья и учёба

Родители Тома Санкары были выходцами из разных племенных групп: отец, Самбо Жозеф Санкара (1919 — 4 августа 2006), — из народа моси, а мать Маргарита (умерла 6 марта 2000 года) — из фульбе. Таким образом, в кастовой системе народа моси их сын считался «силми-моси», причислявшимся к людям «третьего сорта». Однако отец Тома Санкары служил в французской жандармерии, участвовал во Второй мировой войне и пережил интернирование нацистскими войсками.

Тома посещал начальную школу в Гаве и продолжил учёбу во втором по величине городе страны — Бобо-Диуласо. Семья хотела, чтобы он стал католическим священником, но в силу религиозной специфики Верхней Вольты, где большинство населения исповедовало ислам, Санкара был знаком и с Кораном.

Военная карьера

В возрасте 19 лет Санкара поступил на военную службу, а через год его отправили на Мадагаскар в школу офицеров в Анцирабе. Там молодой военнослужащий становится свидетелем двух народных восстаний против авторитарной политики президента Цирананы (в 1971 и 1972 годах), а также изучает труды Карла Маркса и В. И. Ленина, способствующие формированию его революционного мировоззрения.

Возвратившись на родину в 1972 году, Санкара отличился в пограничной войне 1974 года против Мали, хотя впоследствии он будет отзываться о конфликте как «бесполезном и несправедливом». Росту известности офицера в столице страны Уагадугу способствуют нетипичные для военного стороны личности — он играет на гитаре в джаз-группе «Tout-à-Coup Jazz» и ездит на мотоцикле.

Профессиональный военный, Санкара в 1976 году возглавил тренировочный центр армейских командос в городе По на юге страны и в дальнейшем командовал подразделениями десантников. Дослужился до звания капитана.

На службе Санкара знакомится с единомышленниками, радикальными младшими офицерами, в частности, с Блезом Компаоре, которого встречает в Марокко, а также с Анри Зонго и Жаном-Батистом Букари Лингани. В условиях военной диктатуры полковника Сайе Зербо Санкара и его соратники создают тайную организацию «Группа офицеров-коммунистов» (Regroupement des officiers communistes), начавшую с начала 1980-х годов участвовать в политической жизни.

В правительстве

В сентябре 1981 года Санкара был назначен военным правительством Государственным секретарём по информации. На первое заседание кабинета он приехал на велосипеде. Уже 21 апреля 1982 года Санкара подал в отставку и открыто перешёл в оппозицию, обвинив военных в подавлении рабочих и профсоюзов со словами «Горе тем, кто затыкает народу рот!».

После очередного военного переворота 7 ноября 1982 года провозглашённый президентом доктор Жан Батист Уэдраого в январе 1983 года назначил Тома Санкару премьер-министром Верхней Вольты. Однако под влиянием визита в страну французского президентского советника по делам Африки (по совместительству сына президента Миттерана) Жана-Кристофа Миттерана 17 мая 1983 года «слишком радикальный» Санкара был снят с занимаемой должности за крайне левые взгляды. Экс-премьер был немедленно помещён под домашний арест; близкие к нему Зонго и Лингани также были арестованы. Арест популярного главы правительства вызвал восстание жителей бедных районов Уагадугу. Хотя оно было подавлено, но положение властей стало крайне шатким.

Президентство

Наша революция в Буркина Фасо зиждется на всей полноте человеческого опыта со времён первых шагов человечества. Нам хочется быть наследниками всех революций мира, всех освободительных движений народов «Третьего мира». Мы вынесли уроки из Американской революции. Французская революция научила нас правам человека. Великая Октябрьская революция принесла победу пролетариату и сделала возможным свершение мечты Парижской Коммуны о справедливости. Оригинальный текст (англ.)   Our revolution in Burkina Faso draws on the totality of man's experiences since the first breath of humanity. We wish to be the heirs of all the revolutions of the world, of all the liberation struggles of the peoples of the Third World. We draw the lessons of the American revolution. The French revolution taught us the rights of man. The great October revolution brought victory to the proletariat and made possible the realization of the Paris Commune's dreams of justice. — Тома Санкара, октябрь 1984

Через два месяца после ареста Санкары, 4 августа 1983 года опальный 33-летний офицер пришёл к власти в результате военного переворота — восстания столичного гарнизона, организованного его другом, капитаном Блэзом Компаоре, и стал Председателем национального совета революции. 9 августа Санкара подавил попытку контрпереворота, предпринятую правым крылом офицерского корпуса.

«Демократическая и народная революция»

Тома Санкара проводил политику широких реформ, направленных на улучшение качества жизни в стране. Он черпал вдохновение из примера Кубинской революции (сам Фидель Кастро посетил Санкару в 1987 году) и искал сближения с независимыми лидерами соседних стран вроде Джерри Ролингса в Гане. Принципы провозглашённой Санкарой «демократической и народной революции» (Révolution démocratique et populaire) как антиимпериалистической были очерчены в речи от 2 октября 1983 года, написанной одним из её идеологов Валери Сомэ.

В 1984 году, через год после прихода к власти Тома Санкары, страна отказалась от колониального названия «Верхняя Вольта», которое было заменено на Буркина Фасо, означающего в переводе с двух основных местных языков (мооре и дьюла) «родина честных людей» или «страна достойных людей» («буркина́» — «честные люди» на языке мооре, «фасо́» — «родина» на языке дьюла).

Была принята новая символика Буркина Фасо, в том числе флаг (красно-зелёный, с золотой звездой) и герб, в разработке которых принимал участие сам президент.

«Самый бедный президент»

Важным для продвижения революции Тома Санкара, считавшийся харизматичным лидером, считал личный пример. Президент жил на жалование армейского капитана, составлявшее $450 в месяц, а президентский оклад в $2000 перечислял в сиротский фонд (после свержения и убийства Санкары оказалось, что его личное имущество состояло из старого автомобиля «Пежо», купленного ещё до прихода к власти, холодильника со сломанным морозильником, трёх гитар и четырёх велосипедов). Одним из первых нововведений его правительства стало обнародование доходов и счётов всех госчиновников.

Более того, Санкара запретил устанавливать в своем кабинете кондиционер, поскольку ему «стыдно перед людьми, которым недоступна такая роскошь», и отказался санкционировать развешивание своих портретов в публичных местах и офисах в связи с тем, что «у нас в стране таких, как я, семь миллионов». Был продан весь правительственный автопарк, состоявший из «Мерседесов», вместо которых для нужд министров были приобретены «Рено 5» — самые дешёвые на тот момент автомобили в стране. Санкара урезал зарплаты чиновников, а также запретил им пользоваться личными шоферами и летать по авиабилетам первого класса. От чиновников требовалось сменить дорогие западные костюмы на традиционную хлопковую тунику, сшитую местными жителями. Под новый год администраторов обязывали сдать по месячному окладу в пользу социальных фондов. Уволив однажды половину кабинета, Санкара отправил их на коллективные фермы — трудиться на земле, «где от них будет больше пользы». Уже через три года после прихода Санкары к власти (в 1986 году) Всемирный банк констатировал, что в Буркина-Фасо искоренена коррупция

Реформы

Среди задач, поставленных Санкарой, — устранение голода, создание системы бесплатного образования и здравоохранения, борьба с эпидемиями и коррупцией, лесовосстановление в условиях наступления пустыни (за годы его президентства были высажены 10 миллионов деревьев, остановивших расползание песков Сахары на юг). Крупнейшей кампанией стала вакцинация от инфекционных заболеваний 2,5 миллионов детей в ходе «Битвы за здоровье», проведённая при помощи кубинских волонтёров (была охвачена не только вся территория Буркина Фасо, но и приграничные участки соседних стран). Как результат, показатели детской смертности, до этого наивысшие в мире (280 смертей на 1000 новорожденных), снизились до 145 из 1000. В заслугу Санкаре также ставят программы по строительству жилья, списание долгов мелким арендаторам, отмена подушного налога, «кампанию Альфа» по обучению грамоте на девяти местных языках, программу развития дорожной инфраструктуры, борьбу с «речной слепотой» и прочими местными болезнями.

Одним из первых решений революционной власти стало лишение племенных вождей привилегий и имущества, отмена выплаты им дани и обязательных отработок для крестьян. В ходе аграрной реформы наделы, принадлежавшие феодальным землевладельцам, были перераспределены в пользу обрабатывающих их крестьян. В результате, за три года урожайность пшеницы возросла с 1700 до 3800 кг на гектар, что позволило стране выйти на самообеспечение продовольствием. Вместо архаичной структуры племенной власти по кубинскому примеру были созданы Комитеты защиты революции — массовые организации, в рамках которых производилось вооружение народа. Наряду с Комитетами защиты революции, упрочнившееся в Верхней Вольте за годы военных переворотов всевластие армии было ограничено также народным ополчением SERNAPO (Service National et Populaire). Центральный армейский магазин, где офицерам продавались дефицитные товары по низким ценам, был реорганизован в первый в стране государственный супермаркет, открытый для всех.

Тома Санкара провозглашал дело революции неотделимым от вопроса освобождения женщины. Его правительство включало значительное число женщин, что ранее было беспрецедентным для Западной Африки. Женщины в Буркина Фасо были наконец уравнены в правах с мужчинами и получили доступ к образованию. Санкара поощрял женщин вступать в армию и создал женский гвардейский отряд на мотоциклах. Для обеспечения прав женщин были запрещены варварский обычай обрезания женских гениталий, принудительные браки и многожёнство. В первый год революции состоялся «день солидарности», когда мужчинам было велено готовить обед и идти торговать на рынок, чтобы самим испытать «прелести» женской доли. В Буркина Фасо началось распространение средств контрацепции, а правительство Санкары стало первым в Африке, официально признавшим эпидемию СПИДа, считая её серьёзнейшей угрозой для африканских народов.

Внешняя политика

Санкара оставался резким критиком «гуманитарной помощи» от западных держав и международных экономических организаций неолиберального толка, рассматривая её как форму неоколониализма (о чём, в частности, говорил в речи перед Генеральной Ассамблеей ООН). Ещё со времени своего премьерства он был активно вовлечён в Движение неприсоединения.

В конце 1985 года обострились противоречия с Мали вокруг богатой полезными ископаемыми Агашерской полосы. Когда правительство Буркина Фасо организовало перепись населения, а переписчики по ошибке зашли в лагеря племени фульбе на территории Мали, малийские власти воспользовались этим предлогом, чтобы привести свои вооружённые силы в состояние полной боеготовности и развязать 25 декабря, в день католического Рождества, Агашерскую («Рождественскую») войну. Война продолжалась пять дней и унесла жизни от 100 до 300 человек (большинство из которых были гражданскими жителями Буркина Фасо, убитыми малийской авиацией во время бомбардировки рынка города Уахигуя). Малийцам удалось выбить силы Буркина Фасо из нескольких деревень. Две попытки Ливии и Нигерии организовать прекращение огня провалились, но 30 декабря при посредничестве президента Кот д’Ивуара Феликса Уфуэ-Буаньи боевые действия всё же закончились.

Энергичная деятельность Санкары вызывала негативную реакцию соседних режимов (позже Компаоре вменял своему убитому предшественнику в вину ухудшение отношений с ними). Конференция глав стран-соседей Буркина-Фасо, прошедшая под патронатом Франции в сентябре 1986 года в столице Кот д’Ивуара Ямусукро, потребовала от президента-революционера сворачивания социальных инициатив. Одновременно бывшая метрополия — Франция — готовила почву для военного переворота, используя людей из ближайшего окружения Санкары.

Свержение и убийство

Тома Санкара был убит 15 октября 1987 года в ходе государственного переворота, устроенного его другом и соратником, министром юстиции Блэзом Компаоре, заявившим, что Санкара ставил под угрозу международные отношения с Францией и соседним Кот-д'Ивуаром. Либерийский полевой командир Принс Джонсон, отвечая на вопросы Комиссии правды и примирения, утверждал, что переворот срежиссировал будущий диктатор Либерии Чарльз Тейлор. Тела Санкары и двенадцати ближайших помощников, убитых в ходе государственного переворота, были расчленены и зарыты в безымянной могиле, а жена и двое детей убитого президента бежали из страны. Ряд комитетов защиты революции продолжали оказывать вооружённое сопротивление армии на протяжении нескольких дней после убийства президента.

Затем Компаоре отменил произведённые Санкарой процессы национализации, восстановил значительные жалования чиновникам и упразднил налог на медицину, введенный на их доходы в ходе революции. После выборов 1991 года, в которых приняло участие всего 25 % избирателей (90 % из которых отдали голоса за действующего президента) Буркина Фасо приняла под гарантии Франции кредит от МВФ на $67 миллионов.

Тома Санкара — автор стихов и прозы, создатель государственного гимна страны. За неделю до убийства он, выступая на митинге, посвящённом 20-й годовщине убийства его кумира Эрнесто Че Гевары, произнёс фразу, ставшую его эпитафией: «Революционеров можно убить, идеи — никогда».

30 апреля 2014 года Верховный суд Буркина-Фасо, в ответ на подачу заявления на эксгумацию тела Санкары от его родственников, счел, что для этого у него недостаточно полномочий. В ответ родные сказали, что намерены добиться извлечения тела, утверждая, что у них не было возможности идентифицировать его в морге 26 лет назад. Ранее, в 2006 году Комиссия Организации Объединенных Наций по правам человека призвала власти Буркина-Фасо расследовать убийство Санкары, а в октябре 2010 года его родственники подали в суд. В мае 2015 года останки Санкары и 12 его сподвижников были эксгумированы.

По результатам прошедшей осенью 2015 года экспертизы останков Санкары, по крайней мере, восьми фигурантам дела о его убийстве были предъявлены обвинения. Аутопсия подтвердила, что он был казнен в ходе переворота. В останках найдены более десятка пуль, выпущенных из автоматов Калашникова, пистолетов и автоматических винтовок G3. Президент получил ранения в руки, ноги и грудную клетку.

См. также

• Мухика Кордано, Хосе Альберто

Награды

• Национальный орден Хосе Марти (Куба)

Ссылки

• [www.thomassankara.net/ Сайт наследия Томаса Санкара (на французском)]
• Thomas Sankara. [www.themilitant.com/2009/7314/731449.html How Imperialist 'Aid' Blocks Development in Africa], «The Militant»
• В. Шапинов. [infoporn.org.ua/news/urn:news:9E8D61D Самый бедный президент]
• [liva.com.ua/europe-sankara.html Наследие Санкары — в Европе и Африке]

Отрывок, характеризующий Санкара, Тома

– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?