Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета
Основан

1933 год

Здание театра
Местоположение

Россия, Санкт-Петербург, Владимирский проспект, 12

Руководство
Директор

Валерий Градковский

Главный режиссёр

Юрий Бутусов

Ссылки

[lensov-theatre.spb.ru theatre.spb.ru]

Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета на Викискладе

К:Театры, основанные в 1933 годуКоординаты: 59°55′48″ с. ш. 30°20′53″ в. д. / 59.930139° с. ш. 30.34806° в. д. / 59.930139; 30.34806 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=59.930139&mlon=30.34806&zoom=12 (O)] (Я)
У этого термина существуют и другие значения, см. Театр имени Ленсовета (значения).

Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета — драматический театр; создан в Ленинграде в 1933 году под названием «Новый театр», в 1953 переименован в Ленинградский театр имени Ленсовета[1].

Занимает бывший особняк князя В. П. Голицына на Владимирском проспекте, д.12 (архитектор Михайлов 2-й)[2].





История

Новый театр (1933—1953)

Театр был основан в 1933 году группой артистов (в их числе были Ксения Куракина, Роман Рубинштейн, Михаил Розанов, Александр Жуков, Вера Кузнецова) во главе с режиссёром Исааком Кроллем, учеником Всеволода Мейерхольда. Открылся 19 ноября 1933 года в доме бывшей Голландской церкви на Невском проспекте, 20 спектаклем «Бешеные деньги» по пьесе А. Н. Островского, поставленным Кроллем, и получил название «Новый театр»[3]. В первых спектаклях театра были заняты также В. В. Максимов, Е. А. Мосолова, В. А. Будрейко.

До 1937 года театр возглавлял И. Кролль. В 1936 году пожар уничтожил помещение театра; городские власти предоставили коллективу новую сценическую площадку и с этого времени Новый театр работал в специально реконструированном театральном здании А. И. Павловой на Троицкой улице.

С 1936 года в стране развергулась борьба с формализмом и «мейерхольдовщиной», и в 1937-м Кролль был уволен. Театр возглавил выдающийся актёр, режиссёр и педагог Борис Сушкевич. Ученик К. С. Станиславского и Л. А. Сулержицкого, Сушкевич прививал труппе Нового театра мхатовские традиции[4]. Наиболее значительные постановки предвоенных лет — «Беспокойная старость» Л. Рахманова (1937), «Скупой» Ж. Б. Мольера (1938), «Перед заходом солнца» Г. Гауптмана (1940), в котором Сушкевич сыграл роль Маттиаса Клаузена, а также поставленный Надеждой Бромлей спектакль «Мария Стюарт» по трагедии Ф. Шиллера (1938)[3]

В октябре 1940 года Новый театр был отправлен на длительные гастроли по Дальнему Востоку, где его и застала Великая Отечественная война. Вплоть до окончания Великой Отечественной войны театр работал на Дальнем Востоке, в Сибири и на Урале; в этот период в его репертуаре были «Фронт» А. Корнейчука, «Русские люди» и «Так и будет» К. Симонова, «Фельдмаршал Кутузов» В. Соловьёва; лишь в сентябре 1945 года Новый театр возобновил свою работу в Ленинграде. Поскольку прежнее его здание пострадало от бомбёжек, коллективу было предоставлено новое помещение на Владимирском проспекте, 12, в котором театр работает и по сей день[4].

Борис Сушкевич привёл в театр новое поколение учеников, выпускников Ленинградского театрального института, в том числе Галину Короткевич. Но здоровье художественного руководителя было подорвано скитаниями военных лет; 10 июля 1946 года Сушкевича не стало, и для театра наступили тяжёлые времена[4]. В 1947 году главным режиссёром был назначен Б. В. Зон, но задержался ненадолго: уже в 1949 году его сменил С. А. Морщихин, покинувший театр в 1951[3].

Из кризиса коллектив вывел Николай Акимов, назначенный главным режиссёром Нового театра в 1951 году. Его блестящие сатирические спектакли «Тени» М. Е. Салтыкова-Щедрина (1953) и «Дело» А. В. Сухово-Кобылина (1955) стали событиями театральной жизни и этапными в истории самого театра[3].

Театр имени Ленсовета

В 1953 году, накануне 20-летия со дня основания, театру было присвоено новое имя — Ленинградский театр имени Ленсовета[3].

В 1956 году Николай Акимов вернулся в Театр Комедии, а Театр им. Ленсовета вновь погрузился в кризис; главные режиссёры не работали больше двух сезонов: 1956—1958 годах этот пост занимал П. К. Вейсбрём, в 1958—1959 — Е. Ефремов, в 1959—1960 — Т. А. Кондрашёв[3]. Наконец в ноябре 1960 года главным режиссёром был назначен Игорь Владимиров.

В тот период ведущим актёром театра был популярный актёр Георгий Жжёнов, снявшийся в фильмах «Чапаев», «Берегись автомобиля» и многих других, но отношения между более опытным и старшим по возрасту Жжёновым и Владимировым не сложились и в 1968 году Жжёнов был вынужден покинуть театр, а вскоре покинул театр и второй ведущий актёр — Алексей Петренко.

Основную ставку Владимиров сделал на молодых актёров: Д. Баркова, Л. Дьячкова, Н. Пенькова, Анатолия Равиковича, В. Харитонова. Одной из самых главных удач стал приход в труппу театра Алисы Фрейндлих, чьё имя на долгие годы стало неразрывно связанным с театром и наиболее весомыми работами режиссёра Владимирова.

Весь период работы в театре им. Ленсовета Игорь Владимиров уделял очень много внимания формированию труппы. Режиссёр приглашал в свой театр талантливых актёров, замеченных им на других сценах, таких как Леонид Дьячков, Алексей Петренко, Ефим Каменецкий, Галина Никулина, Елена Соловей, Пётр Шелохонов.

Театральной легендой стал спектакль «Новая Мистерия-Буфф» в Петра Фоменко (1969), не допущенный до премьеры. Об этом спектакле Фоменко рассказывал: «...спектакль сдавали ещё четыре раза. Игорь Петрович Владимиров похудел в эти дни, побледнел, потому что это всё ему, конечно, было тяжело… Потом пришёл Н. П. Акимов как главный эксперт… Он сказал: „Я не люблю Маяковского, но то, что я увидел, — это не Маяковский“. С последней шестой сдачи выгнали всех зрителей, проверяли, нет ли людей под креслами…»[5]

В 1970-х в театр пришли М. Боярский, Сергей Мигицко, Лариса Луппиан, Олег Леваков, Ирина Мазуркевич, Е. Баранов, В. Матвеев, Т. Яковлева, А. Алексахина, Л. Леонова, Е. Маркина, Семён Стругачёв, А. Семёнов, Е. Филатов и многие другие. Фактически это несколько поколений актёров, пришедших из других театров страны, а также выращенных режиссёром Игорем Владимировым. Много лет Владимиров вёл актёрскую мастерскую в ЛГИТМиКе (ныне — СПГАТИ), и его ученики органично вливались в труппу.

В конце 1980-х — начале 1990-х Игорю Владимирову и его театру не удалось избежать творческого кризиса, характерного для некоторых ленинградских театров того времени. Труппу покинули многие актёры: Галина Никулина, Михаил Боярский, Анатолий Равикович, Ирина Мазуркевич, Ефим Каменецкий, Леонид Дьячков, Елена Соловей, Пётр Шелохонов. Огромной потерей для театра стал уход Алисы Фрейндлих.

Основные постановки

Сегодняшний день театра

Труппа

Напишите отзыв о статье "Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета"

Примечания

  1. ↑ После возвращения городу прежнего названия в 1991 году стал Санкт-Петербургским.
  2. ↑ [lensov-theatre.spb.ru/content/view/13/30/ Театр им. Ленсовета — История здания]
  3. ↑ 1 2 3 4 5 6 Люб. М. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/Culture/Teatr/_151.php Ленинградский театр имени Ленсовета] // Театральная энциклопедия (под ред. П. А. Маркова). — М.: Советская энциклопедия, 1961—1965. — Т. 3.
  4. ↑ 1 2 3 [lensov-theatre.spb.ru/content/view/14/30/ История театра] // Санкт-Петербургский театр им. Ленсовета. — Официальный сайт.
  5. ↑ Дмитревская М. [ptj.spb.ru/archive/33/historical-novel-33/novaya-misteriya-buff-petra-fomenko/ «Новая Мистерия-Буфф» Петра Фоменко] // Петербургский театральный журнал. — СПб., 2003. — № 3 (33).
  6. ↑ [document.kremlin.ru/doc.asp?ID=041243 Почётное звание присвоено Указом Президента России № 1088 от 20 августа 2007 года]

Ссылки

  • [lensov-theatre.spb.ru/ Официальный сайт театра]

Отрывок, характеризующий Санкт-Петербургский академический театр имени Ленсовета

– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.


Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.
«В наших храмах мы не знаем других степеней, – читал „великий мастер, – кроме тех, которые находятся между добродетелью и пороком. Берегись делать какое нибудь различие, могущее нарушить равенство. Лети на помощь к брату, кто бы он ни был, настави заблуждающегося, подними упадающего и не питай никогда злобы или вражды на брата. Будь ласков и приветлив. Возбуждай во всех сердцах огнь добродетели. Дели счастье с ближним твоим, и да не возмутит никогда зависть чистого сего наслаждения. Прощай врагу твоему, не мсти ему, разве только деланием ему добра. Исполнив таким образом высший закон, ты обрящешь следы древнего, утраченного тобой величества“.
Кончил он и привстав обнял Пьера и поцеловал его. Пьер, с слезами радости на глазах, смотрел вокруг себя, не зная, что отвечать на поздравления и возобновления знакомств, с которыми окружили его. Он не признавал никаких знакомств; во всех людях этих он видел только братьев, с которыми сгорал нетерпением приняться за дело.
Великий мастер стукнул молотком, все сели по местам, и один прочел поучение о необходимости смирения.
Великий мастер предложил исполнить последнюю обязанность, и важный сановник, который носил звание собирателя милостыни, стал обходить братьев. Пьеру хотелось записать в лист милостыни все деньги, которые у него были, но он боялся этим выказать гордость, и записал столько же, сколько записывали другие.
Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Санкт-Петербургский_академический_театр_имени_Ленсовета&oldid=80770829»