Петербургский договор (1875)
Санкт-Петербургский договор 1875 года (яп. 樺太・千島交換条約 Karafuto-Chishima Kōkan Jōyaku) — договор между Российской империей и Японией «об обмене территориями»[1]. Оригинал (Traité de Saint-Pétersbourg de 1875) написан на французском языке. Договор был заключён 25 апреля (7 мая) в Петербурге. Российскую империю (император Александр II) представлял министр иностранных дел А. М. Горчаков, Японию (император Мэйдзи) — посол Эномото Такэаки. По договору Россия передала Японии все Курильские острова к северу от Урупа в обмен на официальный отказ Японии от территориальных претензий на остров Сахалин. 22 июля 1875 года в Токио была подписана дополнительная статья, регулирующая права граждан обеих стран, оставшихся в местах постоянного проживания.
Содержание
Предпосылки
Симодский трактат 1855 года оставил Сахалин в совместном владении России и Японии. Российская империя тем временем демонстрировала больший потенциал колонизации острова: сюда прибывало все больше россиян; ими началась разработка каменноугольных месторождений в южной части острова, которую японцы считали своей. Японская хозяйственная деятельность сводилась лишь к сезонному использованию южной оконечности Сахалина для нужд рыболовства и к полноценной переселенческой колонизации Япония не вела, так как на тот момент ею до конца не был освоен даже более южный Хоккайдо. Встревоженная усилением российского присутствия, в июле 1862 г. Япония посылает в Санкт-Петербург миссию во главе с С. Такэноути, который предложил разделить Сахалина по 50-ой параллели или же, как минимум, долговременно арендовать южную половину острова[2]. Однако российские власти, до этого уступившие Японии Южные Курилы, и весь Итуруп (ранее российские власти предлагали поделить его пополам, но поддержки у японцев эта мера не нашла), сделали освоение всего Сахалина своим приоритетом и не склонны были более идти ни на какие уступки в его отношении. Похожей настойчивости в отношении северных Курил, равно как и в отношении Русской Америки, российская сторона не проявила.
Переговоры
Предшествовашие заключению договору переговоры имели очень долгий и сложный характер. Стороны долгое время не могли определиться со своими претензиями. Так, японцы поначалу требовали раздела Сахалина по 50°, затем по 48° или 47° северной широты, надеясь таким образом склонить Россию к официальному разделу острова[3]. Со своей стороны, японским послам российские власти предлагали вариант, по которому в обмен на признание всего Сахалина российские власти передали бы Японии ряд срединных островов, но сохранили бы при этом контроль над тремя северными: о. Алаида, Шумшу и Парамуширом, без которых российский охотоморский флот не имеет возможности свободно выходить в Тихий океан. Однако в конечном итоге возобладал раздельный подход к владению островами, без общей сухопутной границы.
Значение
В целом, в отличие от предыдущего Симодского трактата 1855 года, Петербургский договор был заключён на очень выгодных для Японии условиях. Он фактически стал первым договором, при заключении которого эта небольшая, но динамично развивающаяся, азиатская страна выступила на равных с гораздо более крупной европейской державой[4]. С позиции России договор стал просчетом исторической важности. Хотя договор 1875 г. был представлен как «обменный», в действительности он закрепил не обмен одной территории на другую, а передачу всех Курил в обмен на юридическое признание Японией российских прав на Сахалин, который и так по факту принадлежал России. Более того, после того как 1875 году Япония получила во владение гряду протяженностью более 1 200 км, Россия фактически лишилась выхода к Тихому океану. Япония, имперские амбиции которой продолжали увеличиваться, фактически получила возможность в любой момент начать морскую блокаду Сахалина и всей дальневосточной России, чем она не преминула воспользоваться в войне 1905 года. Тогда японские солдаты с о-ва Шумшу высадились на Камчатском полуострове.
Напишите отзыв о статье "Петербургский договор (1875)"
Примечания
- ↑ [bse.sci-lib.com/article098309.html Русско-японские договоры и соглашения]
- ↑ [regnum.ru/news/polit/2167761.html Как русские Курилы временно стали японскими - ИА REGNUM]
- ↑ [regnum.ru/news/2169099.html Запомните: с 1905 по 1945 год Япония владела Курилами только де-факто - ИА REGNUM]
- ↑ [nippon-history.ru/books/item/f00/s00/z0000012/st026.shtml Петербургский договор 1875 г. [1988 Кутаков Л.Н. - Россия и Япония]]
Источники
- Ю. В. Ключников и А. Собакин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Часть I. М. 1925 г.
Отрывок, характеризующий Петербургский договор (1875)
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!
В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
