Санскрит

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Санскрит
Самоназвание:

संस्कृता वाक्, संस्कृता भाषा

Страны:

Индия и некоторые регионы Южной Азии

Официальный статус:

Индия Индия
язык индуизма и других культов, классической индийской литературы, науки

Общее число говорящих:

14 346 чел. указали санскрит в качестве родного языка (перепись населения Индии 2001 года)[1]

Классификация
Категория:

Языки Евразии

Индоевропейская семья

Индоиранская ветвь
Индоарийская группа
Письменность:

деванагари и др.

Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:

сан 581

ISO 639-1:

sa

ISO 639-2:

san

ISO 639-3:

san

См. также: Проект:Лингвистика

Санскри́т (деванагари: संस्कृता वाच्, saṃskṛtā vāc IAST, «литературный язык») — древний литературный язык Индии со сложной синтетической грамматикой. Само слово «санскрит» означает «обработанный, совершенный»[2]. Возраст ранних памятников доходит до 3,5 тыс. лет (середина II тыс. до н. э.).





Распространение. Сложность и богатство

Распространён в Северной Индии в качестве одного из языков наскальной эпиграфики[3] с I века до н. э.[4] Санскрит следует рассматривать не как язык какого-либо народа, но как язык определённой культуры, распространённый исключительно в среде социальной элиты, по меньшей мере начиная со времён античности[5][6][7][8]. Эта культура представлена, главным образом, индуистскими религиозными текстами, и, так же как латынь и греческий язык на Западе, санскрит на Востоке в последующие века стал языком межкультурного общения, учёных и религиозных деятелей. И в настоящее время этот язык является одним из 22 официальных языков Индии[9]. Грамматика санскрита чрезвычайно сложна и архаична, считается, что санскрит является одним из самых флективных языков мира. Лексика санскрита богата и стилистически многообразна.

Влияние на другие языки и культуры

Санскрит повлиял на развитие языков Индии (главным образом в лексике) и на некоторые другие языки, оказавшиеся в сфере санскритской или буддийской культуры (язык кави[10][11], тибетский язык)[4][12][13]. В Индии санскрит используется как язык гуманитарных наук и религиозного культа, в узком кругу — как разговорный язык. На санскрите написаны произведения художественной, религиозной, философской, юридической и научной литературы, оказавшие влияние на культуру Юго-Восточной и Центральной Азии и Западной Европы[4].

Название

Характерное для брахманов произношение, где слог ri часто ставится на месте древнего слогового гласного звука , послужило прообразом ставшего теперь традиционным для Европы произношения слова «санскрит». Значение слова «संस्कृता — sasktā» — «литературный», в противопоставление народным, нелитературным пракритам. Само название ничего не говорит о национальной принадлежности языка, так как в Древней Индии, вероятнее всего, и не могли ещё знать, что существуют иные литературные языки, кроме индийского. В наше время им пришлось бы называть этим словом любой язык, сопровождая это слово другим, говорящим о его национальной принадлежности.

Само же название «санскрит» достаточно недавнее, в течение многих веков этот язык называли просто वाच (vāc) IAST или शब्द (śabda) IAST «слово, язык», расценивая его в качестве единственной возможности для ведения речи. Несколько метафорических наименований, таких как गीर्वांअभाषा (gīrvāṇabhāṣā) IAST «язык богов» указывают на его исключительно религиозный характер.

Письменность

В Викисловаре есть статья «санскрит»

Единой системы письменности для санскрита не существует. Это объясняется тем, что литературные произведения передавались в основном устно. Когда же возникала необходимость записать текст, обычно использовался местный алфавит. Деванагари как письменность санскрита утвердился в конце XIX века — возможно, под влиянием европейцев, предпочитавших именно этот алфавит. Согласно одной из гипотез, деванагари был завезён в Индию примерно в V веке до н. э. с Ближнего Востока купцами. Даже после освоения письменности индийцы продолжали заучивать тексты наизусть.

Старейшая известная система письменности для санскрита называется брахми. На брахми написан уникальный памятник древнеиндийской истории — «Надписи Ашоки» (III век до н. э.). Примерно к тому же периоду относится письменность кхароштхи. С IV по VIII века н. э. основным типом письменности стал гупта. С VIII века начинает формироваться письменность шарада, а в XII веке её сменила деванагари.

История

Санскрит принадлежит к индоиранской ветви индоевропейской языковой семьи.[14] Санскрит оказал глубокое влияние на языки северной Индии, такие как хинди, урду, бенгали, маратхи, кашмирский язык, пенджаби, непальский и даже цыганский языки[15][16].

Внутри обширной индоевропейской языковой семьи санскрит подвергся тем же звуковым изменениям, что и все остальные языки группы satem (эти изменения в особенности хорошо прослеживаются также у балтийских, славянских и древнеармянского языков), хотя индоиранские языки разделяют также ряд характерных общих черт с фракийским и албанским языками[17]. Для того, чтобы дать объяснение общим чертам, присущим санскриту и другим индоевропейским языкам, многие учёные придерживаются теории миграции, утверждая, что исконные носители языка-предка санскрита пришли в современные Индию и Пакистан с северо-запада приблизительно в начале II тысячелетия до н. э. Доказательства данной теории включают в себя близкое родство индоиранских языков с балтийскими и славянскими языками[18], наличие у них языковых заимствований из неиндоевропейских финно-угорских языков[19], а также наличие общих выявленных индоевропейских слов для обозначения флоры и фауны. Менее многочисленная часть учёных и довольно большое число индийских исследователей придерживаются противоположной точки зрения и считают, что носители древней формы индоиранского языка являлись автохтонным населением Индии, связывая их с создателями Харапской цивилизации .

Первое значение термина «санскрит» — «древний индоарийский язык», материнский язык, давший рождение множеству диалектов и параллельно существовавшим со своим родственным древнеиранским языком (подветвь которая включает в себя по крайней мере два выявленных языка — авестийский и древнеперсидский), от которого он лишь незначительно отличался[20]. Изучение многих индийских или среднеиндоарийских языков приводит к вопросу о существовании в Античности на севере Индии параллельно с санскритом по крайней мере ещё одного индоарийского языка, который предположительно мог передать современному языку хинди часть своего словаря и своего фонетического состава, унаследованного им от общего с санскритом источника, но не присутствующих в санскрите. Если же не так, то можно говорить о языковых уровнях (присущим определённым социальным слоям, например касте торговцев).

Судя по обнаруженным в стране хеттов документам, составленных ещё на одном индоевропейском языке (хеттском), имеющих несколько индоарийских слов[21] — существительные (термины коневодства), а также имена собственные (теонимы), возможно определить, что на некоторой форме индоарийского языка разговаривали в западной Азии ещё в XIV в. до н. э.[22][23] Однако на свидетельства об индианизации Малой Азии в эпоху бронзового века, многие лингвисты отвечают, что в этом случае речь идет не о «староиндийском» языке или, как его ещё называют «древнем индоарийском», а о некой форме индоиранского языка, употребляемой на определённом культурном уровне или в качестве языка религиозных церемоний, который был близок к доведийскому санскриту. Другими словами, распространению древнеиндийского языка могла благоприятствовать определённая социо-культурная группа, говорящая на общем индоиранском языке, состоящая из торговцев и конных наёмников (т. н. «марияну»), работающих с лазуритом ювелиров, которая присутствовала не только в Древней Месопотамии, но и в Египте и в Средней Азии, где она смешалась с ассирийскими торговцами, также как и с хурритами, спустившимися с предгорий Кавказа к Сирии и Киликии (империя Митанни на территории северной Сирии, государство лувитов Киццуватна в Киликии).

Ведийский санскрит

Ведийский санскрит или язык Вед представляет собой язык нескольких памятников древнеиндийской литературы, включающих сборники гимнов, жертвенных формул («ऋग्वेद — Риг-веда», «सामवेद — Сама-веда», «Яджур-веда», «Атхарва-веда») и религиозных трактатов (Упанишады). Большая часть этих произведений написана на т. н. «средневедийском» и «нововедийском языках», за исключением «Риг-веды», язык которой может рассматриваться как самая древняя форма ведийского санскрита. Язык Вед отстоит от классического санскрита примерно на такой же промежуток времени, как и греческий язык эпохи Гомера отстоит от классического древнегреческого языка. Древнеиндийский лингвист Панини (около V века до н. э.) считал ведийский и классический санскрит разными языками. И сейчас многие учёные рассматривают ведийский (наиболее древний) и классический санскрит как разные диалекты. Но в целом эти языки очень схожи. Считается, что классический санскрит произошёл от ведийского.

Из ведийских памятников самым древним признана «Риг-веда», последним — Упанишады. Чрезвычайно трудно датировать саму «Риг-веду», а следовательно, и начало действительной истории ведийского языка: священные тексты в самую раннюю эпоху своего существования произносились вслух и заучивались наизусть (что делается и в настоящее время). Сейчас лингвисты выделяют множество исторических страт в ведийском языке (по крайней мере две или три), исходя из грамматики, теонимов и стилистических особенностей текстов. Девять первых книг «Риг-веды» можно условно назвать написанными на «древневедийском языке».

Эпический санскрит

Эпический санскрит является переходной формой от ведийского к классическому. Данная форма санскрита является более поздней формой ведийского санскрита, прошедшей некоторую языковую эволюцию (например, на данном этапе развития языка отмечают исчезновение субъюнктива). Эпический санскрит является предклассической формой санскрита и употреблялся около V или IV вв. до н. э. Для данной формы санскрита можно было бы подобрать определение «поздневедийский язык». Считается, что именно исходная форма этого санскрита являлась тем языком, который Панини, без сомнения являвшийся первым лингвистом Античности (хотя его структуралистский подход мог быть и плодом более древнего наследия), описал грамматически и фонологически в своей точно составленной и непревзойдённой по формализму работе. Структурно трактат Панини под названием «Аштадхьяйи» является полным аналогом современных подобных же лингвистических работ, для чего современной науке пришлось пройти тысячелетия своего развития. В самом же трактате Панини стремится описать язык, на котором говорил он сам, в то же время употребляя и ведийские обороты, не упоминая при этом, что они уже являются архаическими. Именно в эту эпоху санскрит начинает подвергаться упорядочению и нормализации. На эпическом санскрите написаны такие известные произведения, как «Рамаяна» и «Махабхарата».

Отклонения языка эпоса от изложенного в работе Панини языка общепринято объяснять не тем, что он был создан до Панини, а «инновациями», произошедшими под влиянием пракритов. Традиционные санскритские учёные называют такие отклонения «ārṣa IAST» (आर्ष) — произошедшими от риши, как традиционно называли древних авторов. В некотором смысле, эпос содержит больше «пракритизмов» (заимствований из общеупотребительного языка), чем собственно классический санскрит. Также и буддистский гибридный санскрит являлся литературным языком эпохи средневековой Индии, имевшим своей основой ранние буддистские тексты, написанные на пракрите, который впоследствии постепенно в большей или меньшей степени был ассимилирован классическим санскритом.

Появление пракритов

Появление первых пракритов (प्रकृति, prâkrit IAST или prākṛta IAST «обычный [язык]») относится к III веку до н. э., выявлению этого события во многом способствовали надписи царя Ашоки. Данные языки соответствуют менее «благородным», чем санскрит, диалектам, то есть разговорным и народным языкам, используемым в ежедневной практике, быстро отделившимся один от другого и давшим рождение множеству индо-арийских языков, присутствующих на индийском субконтиненте. Все они происходят от одного индо-арийского корня, и каждый из них претерпел свою собственную эволюцию и имеет свою собственную судьбу. Среди прочих, от таких же пракритов произошли такие современные языки, как хинди, пенджаби и бенгали. Эти языки являются «вульгарными», или грубыми, в такой же степени, в какой является таковой «вульгарная» латынь, то есть все эти языки являются языками, «на которых говорит народ»; их статус местных говоров, не считавшихся настоящими языками, объясняет тот факт, что по крайней мере до XIX века литература на современных индийских языках не могла вытеснить санскритскую литературу.

Помимо надписей Ашоки, в санскритских текстах также было выявлено множество оборотов из пракритов, главным образом это были тексты театральных пьес, в которых персонажи низших сословий большей частью изъясняются на разговорном языке; тем не менее эти свидетельства являются скорее вымышленными и не могут рассматриваться как истинные. В данном случае можно провести аналогии с неким «патуа», используемом в некоторых пьесах Мольера, таких как «Дон Жуан», где автор пытается изобразить разговорную речь; то, что присутствует там, никоим образом нельзя рассматривать как истинную французскую разговорную речь той эпохи, поскольку в пьесе используется только искусственно созданное её подобие. Таким образом, хотя литература на пракрите и существовала, большей частью за ней был скрыт классический, а не разговорный язык. Один из пракритов, пали, имеет другую судьбу. Этот язык сам стал священным языком буддизма направления тхеравада и практически с тех пор не эволюционировал, оставаясь представленным в своем исконном виде на богослужениях и в религиозных текстах вплоть до наших дней. И наконец, религия джайнизма изложена на другом пракрите — ардхамагадхи, что позволило сохраниться его многочисленным свидетельствам, хотя снова в таком же фиктивном виде, что и в случае с пракритами, изложенными в санскритской литературе. Тем не менее всё это даёт общее представление о пракритах, используемых в классический период индийской истории.

Классический санскрит

Первая критика пракритов появляется во II веке до н. э. в комментариях Патанджали, сделанных им к грамматике Панини (в его работе «Махабхашья»). В этой работе комментатор доказывает, что санскрит всё ещё является живым языком, но что диалектные формы могут его вытеснить. Таким образом, в трактате признаётся существование пракритов, но употребление разговорных форм языка строго осуждается, запись же грамматических норм ещё более стандартизирована. Именно с этого момента санскрит окончательно застывает в своём развитии, становясь классическим санскритом, обозначаемым также термином saṃskr̥ta (который, тем не менее, ещё не употреблялся Патанджали), который можно перевести как «законченный, завершённый; совершенно изготовленный» (таким же эпитетом описываются и различные блюда).

Согласно Тивари (1955), в классическом санскрите имелось четыре основных диалекта: пашчимоттари paścimottarī IAST (северо-западный, также называемый северным или западным), мадхьядеши madhyadeśī IAST (букв. «центральная страна»), пурви pūrvi IAST (восточный) и дакшини dakṣiṇī IAST (южный, появившийся в классический период). Предшественники первых трёх диалектов присутствовали в Брахманах Вед, из которых первый рассматривался как наиболее чистый («Каушитаки-брахмана», 7.6).

После наступления христианской эры язык более не употребляется в своём естественном виде, он существует только в виде грамматик и больше не эволюционирует. Санскрит становится языком богослужений и языком принадлежности к определенной культурной общности, не имея какой-либо связи с живыми языками, часто используемый в качестве «lingua franca» и литературного языка (употребляемого даже народами, говорящими на языках никак не родственных древнеиндийскому, как, например, дравидийскими народами). Такое положение будет существовать до тех пор, пока около XIV века произошедшие от пракритов неоиндийские языки не начнут использоваться при письме, вплоть до XIX века, когда санскрит будет полностью вытеснен национальными языками Индии из литературы. Примечательно, что тамильский язык, принадлежащий к дравидийской языковой семье, не имеющий никакой родственной связи с санскритом, но также принадлежащий к очень древней культуре, очень рано начал конкурировать с санскритом начиная с первых веков нашей эры. В санскрите даже имеется несколько заимствований из этого языка.

Эпоха заката

Многочисленные социолингвистические исследования употребления санскрита в устной речи явственно указывают на то, что его устное использование весьма ограничено и что язык больше не имеет развития. Основываясь на этом факте, многие учёные делают вывод, что санскрит стал «мёртвым» языком, хотя и само определение этого понятия не столь очевидно. Так, Шелдон Поллок (англ.) (2001) описывает санскрит в сравнении с другим «мёртвым» языком латынью:

Оба языка умирали медленно, исчезнув сначала в качестве литературного языка, но одновременно гораздо дольше сохраняли своё значение, используясь в учёной среде с её стремлениями к универсальности. Оба этих языка подвергались периодическим обновлениям или же искусственному возрождению, иногда в связи с желаниями политических кругов… И в то же самое время… оба они стали ещё сильнее связаны исключительно лишь с тесными формами религии и её служителями, несмотря на многие века использования в светских кругах.

Вытеснение санскрита из использования в литературе и политических кругах было связано с ослаблением институтов власти, поддерживающих его, а также с возросшей конкуренцией с разговорными языками, носители которых стремились развивать свою собственную национальную литературу. Многочисленные региональные вариации этого процесса вызвали неоднородность исчезновения санскрита на индийском субконтиненте. Например, после XIII века в некоторых областях империи Виджаянагара в качестве литературного языка наряду с санскритом использовался кашмири, но санскритские работы не имели хождения за её пределами, и наоборот, книги, написанные на языках телугу и каннада, были широко распространены по всей территории Индии.

Но несмотря на считающуюся доказанной «смерть» санскрита и использование национальных языков в литературе, санскрит продолжал использоваться в письменной культуре Индии, и тот, кто мог читать местные языки, мог также читать и санскрит. Но «смерть» означает то, что санскрит больше не употреблялся для выражения событий и явлений современной эпохи. Вместо этого его употребление ограничивалось «перефразировкой и переписыванием» уже имеющихся идей, а всякое творчество в санскрите свелось к составлению религиозных гимнов и стихов.

Лингвистическая характеристика

Фонетика

Классический санскрит насчитывает около 36 фонем. Если учитывать аллофоны (а система письма их учитывает), то общее количество звуков в языке увеличивается до 48. Важной особенностью языка является смыслоразличительная долгота, как в балтских языках. Эта особенность представляет собой значительную сложность для носителей русского языка, изучающих санскрит.

Гласные

Ниже представлены гласные санскрита. В деванагари (системе записи) гласные в начале строки и в слоге обозначаются разными способами — в первом случае буквой (см. первый столбец), во втором — диакритическим знаком (второй столбец).

Заглавная буква В слоге с «प्» Произношение Произношение в слоге /p/ обозначение в IAST обозначение в ITRANS Приблизительное описание
/ɐ/ или /ə/ /pɐ/ или /pə/ a a Как а в раджа или первое о (шва) в голова
पा /aː/ /paː/ ā A Как ударное а в собака, палка, только долгое
पि /i/ /pi/ i i Более закрытый, чем русское и, короткий
पी /iː/ /piː/ ī I Долгий вариант предыдущего
पु /u/ /pu/ u u Как русское у, короткий
पू /uː/ /puː/ ū U Долгий вариант предыдущего
पृ /ɻ/ /pɻ/ R Как английский r в red, bread
पॄ /ɻː/ /pɻː/ RR Удвоенный вариант предыдущего
पॢ /ɭ/ /pɭ/ LR Л с выгнутым назад языком. Экзотический звук, встречается в телугу, норвежском.
पॣ /ɭː/ /pɭː/ LRR Удвоенный вариант предыдущего
पे /eː/ /peː/ e e Долгое е, как в место
पै /əi/ /pəi/ ai ai Дифтонг как i в английском mite (аи)
पो /oː/ /poː/ o o Дифтонг как o в (американском) английском bone (оу)
पौ /əu/ /pəu/ au au Дифтонг как ou в английском house (ау)

Долгие гласные звучат примерно в два раза дольше коротких. Есть ещё, правда, признанная далеко не всеми, третья степень длительности — так называемая плути. Она используется главным образом в звательном падеже. Гласные /e/ и /o/ являются аллофонами звуков /ai/, /au/ индоиранского праязыка, и поэтому рассматриваются как дифтонги, хотя по сути являются простыми долгими звуками.

  • В деванагари существует ещё несколько символов:
    • Диакритический знак анусвара, (IAST: ). Применяется для обозначения следующего за гласным назального призвука, который, в зависимости от фонетического окружения, может принимать различные формы — [ŋ] перед гортанными, [ɳ] перед ретрофлексными, а также /n/ или /m/ на конце слов или между гласными, например पं /pəŋ/. Может указывать на изменение тембра (как во французском)(?).
    • Диакритический знак висарга, обозначает /əh/ (IAST: ); например पः /pəh/.
    • Диакритический знак чандрабинду. Может использоваться вместо анусвары для обозначения назализации. Характерен для ведийского санскрита; например पँ /pə̃/.
  • Гласная /aː/, хотя и описана как задняя, на самом деле, является более передней, чем её английский аналог /ɑː/.
  • В системе письма деванагари к любой согласной, за которой не стоит гласная, всегда присоединяется шва (/ə/, как безударная а в направление). Важно отличать её от долгой а /ɑː/ — окончания женского рода.
  • Гласная шва не произносится после согласной, помеченной знаком халанта/вирама (प्).

Согласные

В таблице приведены согласные звуки санскрита и их обозначения в деванагари, международном фонетическом алфавите и IAST.

कण्ठ्यЗадне-язычные तालव्यНёбные मूर्धन्यГоловные दन्त्यЗубные ओष्ठ्यГубные
kk cc ʈ tt pp глухие
kh ch ʈʰṭh th ph придыхательные глухие
gg ɟj ɖ dd bb звонкие
gh ɟʰjh ɖʰḍh dh bh придыхательные звонкие
ŋ ɲñ ɳ nn mm назальные согласные
  jy rr ll vv полугласные
  ʃś (ç) ʂ ss   шипящие
ɦh         звонкие фрикативные

Морфология

Грамматика санскрита очень сложна. В санскрите имеется три числа и 22 формы глаголов.

Глагол

Глаголы делятся на две большие группы — тематические и атематические. На конце основы первых всегда имеется так называемая тематическая гласная «а», вторые соответственно её не имеют. В санскрите несколько сотен глагольных и отглагольных форм.

История изучения

История изучения в Европе

В XVII веке большой вклад в изучение санскрита внёс немецкий миссионер Генрих Рот. Он много лет прожил в Индии. В 1660 году он закончил свою книгу на латинском языке Grammaticca linguae Sanscretanae Brachmanum Indiae Orientalis. После возвращения Генриха Рота в Европу были опубликованы выдержки из его работ и лекций, но его главный труд по грамматике санскрита так и не был напечатан (рукопись по сей день хранится в Национальной библиотеке в Риме).

Изучение санскрита в Европе началось с конца XVIII века, в 1786 году его открыл для Европы Уильям Джонс[24] (до этого санскрит был описан французским иезуитом Кёрду в 1767 году и немецким миссионером Ханкследеном, но их работы были опубликованы уже после работ Уильяма Джонса). Знакомство с санскритом сыграло в начале XIX века решающую роль в создании сравнительно-исторического языкознания[25].

Сэр Уильям Джонс сказал о санскрите на заседании Азиатского общества в Калькутте 2 февраля 1786 года следующие слова:

Санскрит, каким бы ни было его происхождение, обнаруживает удивительное строение: будучи безупречнее греческого и богаче латыни, он изысканнее их обоих. При этом он обладает таким заметным сходством с этими языками в корнях глаголов и грамматических формах, что оно никак не могло возникнуть случайно. Сходство это столь сильно, что ни один филолог, изучавший все три языка, не усомнится в их происхождении от общего предка, возможно уже и не существующего.

В 1871 году появилась знаменитая статья Д. И. Менделеева «Периодический закон для химических элементов». В ней Менделеев дал периодическую систему по существу в её современной форме и предсказал открытие новых элементов, которые он назвал в стиле санскрита «экабором», «экаалюминием» и «экасилицием» (от санскритского «эка» — один) и оставил для них в таблице «пустые» места[26]. Менделеев был другом санскритолога Бётлингка, который в это время готовил к публикации 2-е издание своего труда о Панини[27]. По мнению американского лингвиста Пола Крипарского, Менделеев дал санскритские имена «недостающим» элементам с целью выразить своё признание древнеиндийскому санскритскому грамматику[28]. Крипарский также отмечает огромное сходство между периодической таблицей элементов и «Шива-сутрами» Панини. По мнению Крипарского, Менделеев совершил своё открытие в результате поиска «грамматики» химических элементов[29].

История изучения в России

В России исследование санскрита было сопряжено с деятельностью учёных-языковедов Петербурга и Москвы и развивалось в лингвистическом направлении, чему способствовало издание во 2-й половине ХIХ века так называемых «Петербургских словарей» (большого и малого). «Эти словари создали эру в изучении санскрита… Они явились основой индологической науки на целое столетие…[30]» Автором одного из учебников санскрита был проф. Ф. И. Кнауэр (его "Учебникъ санскритскаго языка " вышел в 1907 году, переизд.: 2001).

Выдающийся вклад в изучения санскрита внесла д.ф.н., профессор МГУ Кочергина В. А. — создательница «Санскритско-русского словаря» и автор «Учебника санскрита». Пособия и исследования по санскриту писали выдающиеся исследователи санскрита Т. Елизаренкова, Вл. Топоров, А. А. Зализняк.

Википедия на санскрите

Существует раздел Википедии на санскрите («Википедия на санскрите»). По состоянию на 11:08 (UTC) 19 марта 2024 года раздел содержит Ошибка Lua : module 'Модуль:NumberOf/data' not found. статей (общее число страниц — Ошибка Lua : module 'Модуль:NumberOf/data' not found.); в нём зарегистрировано Ошибка Lua : module 'Модуль:NumberOf/data' not found. участников, Ошибка Lua : module 'Модуль:NumberOf/data' not found. из них имеют статус администратора; Ошибка Lua : module 'Модуль:NumberOf/data' not found. участников совершили какие-либо действия за последние 30 дней; общее число правок за время существования раздела составляет Ошибка Lua : module 'Модуль:NumberOf/data' not found.[31].

См. также

Напишите отзыв о статье "Санскрит"

Примечания

  1. [censusindia.gov.in/Census_Data_2001/Census_Data_Online/Language/Statement5.htm Comparative speaker's strength of scheduled languages − 1971, 1981, 1991 and 2001]. Census of India, 2001. Office of the Registrar and Census Commissioner, India. Проверено 31 декабря 2009.
  2. Кочергина В. А. Санскрит. — М.: Академический проект, 2007. — С. 3. — ISBN 978-5-8291-0851-9.
  3. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф. Индия в древности. — М., 1985. — С. 23.
  4. 1 2 3 Санскрит // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  5. Изначально санскрит употреблялся как общий язык жреческого сословия, в то время как правящие классы предпочитали разговаривать на пракритах. Окончательно санскрит становится языком правящих классов уже в поздней античности в эпоху Гуптов (IVVI вв. н. э.), о чём можно судить по полному вытеснению пракритов из наскальной эпиграфики в эту эпоху, а также по расцвету литературы на санскрите. Так, считается, что основная масса санскритской литературы была написана именно в эпоху Гуптской империи
  6. Бонгард-Левин Г. М., Ильин Г. Ф.. Индия в древности. — М., 1985. — С. 24, 39.
  7. Бэшем А. Л. Чудо, которым была Индия. / Пер. с англ. — М., 1977
  8. Кочергина В. А. Учебник санскрита. М., Филология. 1994 — Вступление.
  9. [lawmin.nic.in/coi/coiason29july08.pdf Конституция Индии], стр. 330, ВОСЬМОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ к Статьям 344 (1) и 351. Языки.
  10. Так, древнеяванский литературный язык кави является настолько сильно санкритизированным, что немецкий лингвист Франц Бопп ошибочно причислил его к индоевропейским языкам.
  11. Теселкин A. C. Древнеяванский язык (кави). М., 1963.
  12. Литературный тибетский язык формировался при переводах канонической литературы с санскрита
  13. Рерих Ю. Н. Тибететский язык, М., 1961.
  14. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. — Статья «Индоевропейские языки».
  15. Все эти языки относятся к современным индоарийским языкам, которые в процессе своего развития все так или иначе подверглись санскритскому влиянию, а некоторые языки (например, хинди), до сих пор подвергаются активной санскритизации в области научной терминологии.
  16. Зограф Г. А. Морфологический строй новых индоарийских языков. М., 1976.
  17. «Индоевропейские языки» // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990.
  18. Барроу Т. Санскрит. / Пер. с англ. — М., 1976. — С. 22-26.
  19. Барроу Т. Санскрит. / Пер. с англ. — М., 1976. — С. 27-30.
  20. Елизаренкова Т. Я. Ведийский язык. — М., 1987. — С. 9.
  21. Гернот Вильгельм. Древний народ хурриты. М., 1992.
  22. Барроу Т. Санскрит. / Пер. с англ. — М., 1976 — С. 30-33.
  23. См. также: Митаннийский арийский язык
  24. Mukherjee S. N. Sir William Jones: A Study in Eighteenth-Century British Altitudes to India. — Cambridge, 1968.
  25. «Сравнительно-историческое языкознание» // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990.
  26. Овчинников Ю. А. [www.ras.ru/FStorage/download.aspx?Id=c30180d6-85d8-4140-b50a-eac1800bf19b Жизнь и деятельность Д. И. Менделеева]. — 1984. — С. 86.
  27. Otto Böhtlingk, Panini’s Grammatik: Herausgegeben, Ubersetzt, Erlautert und MIT Verschiedenen Indices Versehe. St. Petersburg, 1839-40.
  28. Kiparsky, Paul. «Economy and the construction of the Sivasutras.» In M. M. Deshpande and S. Bhate (eds.), Paninian Studies. Ann Arbor, Michigan, 1991.
  29. [T]he analogies between the two systems are striking. Just as Panini found that the phonological patterning of sounds in the language is a function of their articulatory properties, so Mendeleev found that the chemical properties of elements are a function of their atomic weights. Like Panini, Mendeleev arrived at his discovery through a search for the «grammar» of the elements…Kak, Subhash (2004). «Mendeleev and the Periodic Table of Elements» 4 (2): 115–123. arXiv:physics/0411080.
  30. Кальянов В. И.. Об изучении санскрита в Советском Союзе // Вестник ЛГУ. — 1957. — № 8. — С. 23-24.
  31. Википедия на санскрите: страница статистических данных
  32. </ol>

Литература

Ссылки

«Википедия» содержит раздел
на языке санскрит
«मुख्यपृष्ठम्»

В Викисловаре список слов языка санскрит содержится в категории «Санскрит»
  • SanDic — бесплатный онлайн/офлайн словарь санскрита ~200000 слов
  • [sanscrit.ru Учебники и статьи о санскрите и других языках]
  • [www.learnsanskrit.ru/ Санскритско-русский/русско-санскритский словарь онлайн ок 50 000 слов]
  • [www.czudovo.info/book.php?what=sa-gram Грамматический очерк санскрита]
  • [elementy.ru/lib/431350 О языке древней Индии] Лекция академика Андрея Зализняка на сайте Элементы.ру
  • [pankajjain.bizland.com/IndicUniversity/Rutgers/SanskritStudies.htm Academic Courses on Sanskrit Around The World]
  • [www.user.uni-hannover.de/nhtcapri/sanskrit-alphabet.html Sanskrit Alphabet in Devanagari, Gujarati, Bengali, and Thai scripts with an extensive list of Devanagari, Gujarati, and Bengali conjuncts]
  • [sanskritdocuments.org/home.html Sanskrit Documents]
  • [uwest.edu/sanskritcanon/dp/ Digital Sanskrit Buddhist Canon]
  • [en.wikipedia.org/wiki/Sanskrit Gretil: Göttingen Register of Electronic Texts in Indian Languages, a cumulative register of the numerous download sites for electronic texts in Indian languages]
  • [chitrapurmath.net/sanskrit/step-by-step.htm Sanskrit Self Study by Chitrapur Math]
  • [warnemyr.com/skrgram/ An Analytical Cross Referenced Sanskrit Grammar By Lennart Warnemyr]

Отрывок, характеризующий Санскрит

Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…
– Можешь себе представить! она отказала, совсем отказала! – заговорила Наташа. – Она сказала, что любит другого, – прибавила она, помолчав немного.
«Да иначе и не могла поступить моя Соня!» подумал Николай.
– Сколько ее ни просила мама, она отказала, и я знаю, она не переменит, если что сказала…
– А мама просила ее! – с упреком сказал Николай.
– Да, – сказала Наташа. – Знаешь, Николенька, не сердись; но я знаю, что ты на ней не женишься. Я знаю, Бог знает отчего, я знаю верно, ты не женишься.