Санта-Крус-де-ла-Сьерра

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Санта-Крус-де-ла-Сиерра»)
Перейти к: навигация, поиск
Город
Санта-Крус-де-ла-Сьерра
исп. Santa Cruz de la Sierra
Флаг Герб
Страна
Боливия
Координаты
Основан
Площадь
363 км²
Высота центра
416 м
Тип климата
Население
1 616 063[1] человек (2010)
Агломерация
2 102 998
Часовой пояс
Официальный сайт
[www.gmsantacruz.gov.bo/ antacruz.gov.bo]
К:Населённые пункты, основанные в 1561 году

Санта-Крус-де-ла-Сьерра (исп. Santa Cruz de la Sierra) — город в Боливии, административный центр департамента Санта-Крус и его провинции Андрес-Ибанес. Население — 1,6 млн жителей (2010) — крупнейший город Боливии, бо́льший, чем конституционная столица Сукре и фактическая столица Ла-Пас (если не учитывать пригороды). Главный экономический центр страны. Основан в 1561 году.





История

Основание

В Доколумбову эпоху территорию сегодняшнего Санта-Круса населяли кочевые племена индейцев-чанье, занимавшиеся охотой и собирательством.

Первыми белыми, исследовавшими регион, стали в 1549 году испанцы из организованной правительством Новой Андалусии экспедиции Доминго Мартинеса де Ирала. В 1560 году из Асунсьона была отправлена вторая экспедиция, под руководством Ньюфло де Чавеса, целью которой было основание испанского поселения в этих краях. 26 февраля 1561 года Чавес основал город Санта-Крус-де-ла-Сьерра, назвав его в честь своего родного города в Эстремадуре. Город был основан в 220 километрах к востоку от своего нынешнего местоположения, и сразу провозглашён столицей вновь образованной провинции Мохос.

Вскоре после основания город стал подвергаться всё более ожесточённым нападениям местных индейцев. Отражая одну из таких атак, в 1568 году погиб Ньюфло де Чавес. После его смерти часть горожан приняла решение переселиться в более безопасное место в полусотне километров к западу, новый город был назван Сан-Лоренцо. Увы, вскоре выяснилось, что индейцы на собираются оставлять в покое и это поселение, кроме того, местность страдала от наводнений в сезон дождей. В 1590 году колониальные власти в Лиме официально приказали всем жителям Санта-Круса переселиться в Сан-Лоренцо, но большинство горожан проигнорировали это распоряжение. В 1595 году Сан-Лоренцо был перемещён на то место, где сегодня находится Санта-Крус. В 1600-х гг. властям удалось убедить жителей, остававшихся в месте первоначальной закладки Санта-Круса, переехать в Сан-Лоренцо, но для этого город пришлось вновь переименовать в Санта-Крус. Старое название Санта-Крус-де-ла-Сьерра, данное поселению де Чавесом, было официально присвоено городу в 1622 году.

Колониальный период

На протяжении следующих 200 лет испанцы смогли постепенно подчинить и ассимилировать агрессивные индейские племена. Важную роль в этом сыграли иезуиты, одним из центров влияния которых стал Санта-Крус. По мере развития португальских владений в Южной Америке постепенно обострялись споры о разграничении территорий между двумя империями. Санта-Крус стал опорным пунктом испанского противодействия движению бразильских бандейрантов на запад. Заслуги города в защите границ Империи не остались незамеченными — провинции была дарована высокая степень автономии, а жители Санта-Круса освобождены от уплаты имперских налогов и обязательных работ. Тем не менее, несмотря на стратегическую важность города, рост его был довольно медленным, поскольку большая часть экономической активности испанских владений была сосредоточена в богатых золотом и серебром горных районах Анд.

На рубеже XVIII—XIX веков в городе стало усиливаться недовольство властью метрополии, особенно усилившееся после переноса столицы провинции в Кочабамбу. Правительство отреагировало на выступления сокращением местного самоуправления и заменой местных уроженцев, занимающих высокие посты, на выходцев из Испании. Разумеется, это только усилило возмущение жителей колоний. Санта-Крус не стал исключением, и 24 сентября 1810 года в городе вспыхнуло восстание, в ходе которого назначенный из Испании губернатор был свергнут.

Первоначально повстанцы не провозглашали своей целью выход из состава Империи, объявив, что они верны королю Испании (оккупированной в тот период французами). К 1813 году власть размещённой в Лиме колониальной администрации была восстановлена в Санта-Крусе (мирным путём). Один из лидеров аргентинских сепаратистов Мануэль Бельграно, озабоченный усилением испанцев, отправил к городу отряд под командованием Игнасио Варнеса для «освобождения» Санта-Круса. Варнес занял город без особых проблем и удерживал его почти три года, отбив первое контрнаступление роялистов в мае 1814 года (битва при Флориде). Вторая попытка испанцев отбить Санта-Крус оказалась лучше подготовленной — в сентябре 1816 в ходе битвы при Эль-Пари войска Варнеса были разбиты, а сам он убит. Испанцы, под командованием Франсиско Агилеры, вступили в Санта-Крус, остававшийся под их контролем вплоть до завершения Боливийской войны за независимость. Окрестности города при этом в основном контролировались поддерживающими сепаратистов повстанцами.

В составе Боливии

Независимость не принесла Боливии ни политической стабильности, ни экономического процветания — следующие 100 лет истории страны были заняты военными переворотами, экономическими кризисами и тремя проигранными войнами с соседями (Чили и Парагваем). Санта-Крус оставался небольшим сонным городком, слабо затронутым этими перипетиями. В 1810 году в городе проживало 10 000 человек, через 100 лет, в 1910, их число выросло лишь до 18 000. Тем не менее, в XIX веке Санта-Крус резко отличался от других городов Боливии почти поголовной грамотностью взрослого населения и преобладанием креолов (значительная часть из них была потомками переселенцев из Эстремадуры)[2]. В XIX веке существовало заметное движение за автономию города и департамента, проявившееся в вооруженном выступлении 1876 - 1877 годов во главе с местным уроженцем и сторонником равенства Андресом Ибаньесом, которое было быстро и без особых потерь со стороны правительственных сил подавлено[3].

Тихая жизнь провинциального городка закончилась в 1950 году — строительство шоссе № 7, связавшего его через Кочабамбу с остальной страной, аграрная реформа, привлёкшая на плодородные земли в окрестностях множество переселенцев, а также открытие месторождений нефти и природного газа положили начало стремительному росту города, продолжающемуся и в наши дни. Если в 1955 году число горожан составляло 57 000 человек, то в 1976 — уже 325 000, а в 1992 — 1 030 000.

В октябре 1967 года недалеко от Санта-Круса погиб известный революционный (либо, в зависимости от точки зрения, террористический) деятель Эрнесто Че Гевара. Огромный ущерб городу нанесли разливы реки Пирай в 1983 (особенно сильное наводнение, было затоплено около половины территории города) и 1984 годах. С 1982 по 1991 год власти и полиция вели жестокую борьбу с контролирующими бедные районы Санта-Круса наркокартелями, напоминающую происходящее в наши дни на севере Мексики. В итоге, при поддержке США, основные силы наркокартелей были уничтожены.

Быстрый рост численности населения за счёт миграции необразованных и бедных деревенских жителей породил множество проблем как социального, так и инфраструктурного плана. Резко обострилась и политическая жизнь города, ставшего центром борьбы боливийцев за свои права. Именно жители Санта-Круса в 1970-х первыми в Боливии добились права выбирать мэра города (ранее он назначался из столицы). И в наши дни Санта-Крус остаётся центром федералистских (и сепаратистских) настроений в Боливии. Примером этого могут служить волнения, последовавшие за президентскими выборами 2005 года, едва не приведшие к распаду страны.

География и климат

Санта-Крус расположен в восточной Боливии, на реке Пирай, на высоте более 400 метров над уровнем моря.

Климат города — тропический саванный, с тёплой, сухой зимой и жарким, дождливым летом. Зимой холодные южные ветры могут приводить к резким понижениям температуры. Падение температуры ниже 0°С зафиксировано несколько раз за всю историю наблюдений.

Климат Санта-Круса
Показатель Янв. Фев. Март Апр. Май Июнь Июль Авг. Сен. Окт. Нояб. Дек. Год
Средний максимум, °C 30,0 30,0 30,0 28,0 26,0 24,0 24,0 27,0 29,0 30,0 30,0 30,0 28,0
Средняя температура, °C 26,0 26,0 26,0 24,0 22,0 20,0 20,0 22,0 24,0 26,0 26,0 26,0 24,0
Средний минимум, °C 22,0 22,0 22,0 20,0 18,0 16,0 16,0 18,0 19,0 21,0 22,0 22,0 20,0
Норма осадков, мм 115 107 89 63 66 48 37 25 46 81 98 139 912
Источник: [meteorologia.pt.msn.com/tenday.aspx?wealocations=wc:BLXX0012&q=Santa+Cruz%2c+BOL+forecast:averagesm MSN]

Население

Население Санта-Круса составляло в 2010 году 1,6 млн человек, что делает его крупнейшим городом Боливии. Численность жителей агломерации — 2,1 млн человек (вторая в стране после Ла-Паса).

Около 4/5 горожан являются метисами, образовавшимися в результате смешения переселенцев с Пиренейского полуострова и местных индейцев-гуарани. Белые потомки испанцев, итальянцев, фламандцев и немцев составляют политическую и экономическую элиту города. С конца ХХ века усилилась миграция в город из индейских районов западной Боливии, что временами приводит к конфликтам между метисами с одной стороны, и индейцами кечуа и аймара — с другой.

Экономика

Санта-Крус является крупнейшим экономическим центром Боливии, его агломерация создаёт около 35 % ВВП страны и привлекает 40 % всех иностранных инвестиций, поступающих в Боливию[4]. Главные отрасли городской экономики:

  • нефтехимия и добыча природного газа
  • переработка продукции сельского хозяйства
  • деревообработка
  • строительство
  • розничная торговля

Активно развиваются туризм, здравоохранение и образование.

Транспорт

Санта-Крус обслуживается Международным аэропортом Виру-Виру (IATA: VVI, ICAO: SLVR) с пассажирооборотом около 900 тыс. человек в год (крупнейший аэропорт в Боливии). Регулярные пассажирские рейсы осуществляются во все основные города Боливии, а также в Мадрид, Сантьяго, Лиму, Буэнос-Айрес, Майами, Панаму, Сан-Паулу, Сальту, Икике и Асунсьон.

Национальное шоссе № 7 связывает Санта-Крус с Кочабамбой и через неё — с остальной страной. Две ветки железной дороги обеспечивают пассажирское сообщение с Пуэрто-Суаресом (на границе с Бразилией) и Якуибой (на границе с Аргентиной.

Общественный транспорт представлен 122 автобусными маршрутами (обслуживаются частными перевозчиками под контролем муниципальной организации Sindicato de Micros y Colectivos en Santa Cruz).

Напишите отзыв о статье "Санта-Крус-де-ла-Сьерра"

Примечания

  1. [www.ine.gob.bo/indice/visualizador.aspx?ah=PC20422.HTM Instituto Nacional de Estadistica], BOLIVIA: POBLACIÓN TOTAL PROYECTADA, POR AÑO CALENDARIO, SEGÚN CIUDADES DE 10.000 HABITANTES Y MÁS, 2009 - 2010
  2. Щелчков А.А. "Революция равенства" в Санта-Крусе (1876 - 1877) // Латиноамериканский исторический альманах. - 2009. - № 9. - С. 45 - 48
  3. Щелчков А.А. "Революция равенства" в Санта-Крусе (1876 - 1877) // Латиноамериканский исторический альманах. - 2009. - № 9. - С. 72 - 73
  4. [www.cainco.org.bo/default.aspx CAINCO]

Отрывок, характеризующий Санта-Крус-де-ла-Сьерра

Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.