Санта-Мария-дель-Мар

Церковь
Санта-Мария-дель-Мар Santa Maria del Mar
Западный фасад церкви Санта-Мария-дель-Мар в Барселоне
Страна	Испания
Епархия	Архидиоцез Барселоны

Санта-Мария-дель-Мар (кат. Santa Maria del Mar — церковь Святой Марии на море) — готическая церковь в Барселоне в историческом квартале Ла-Рибера. Построена в 1329—1383 годах, в эпоху расцвета в Каталонии торговли и мореплавания. Санта-Мария-дель-Мар представляет собой выдающийся образец каталонской готики, отличающийся чистотой и единством стиля, что в общем-то не свойственно большим средневековым сооружениям.

Первое упоминание церкви Святой Марии на море относится к 998 году. Возведению современного храма способствовал каноник Бернат Льуль (кат. Bernat Llull), который в 1324 году был назначен архидеканом церкви. Строительство началось 25 марта 1329 года, первый камень в фундамент церкви заложил король Альфонс IV Арагонский, о чём свидетельствует запись на латинском и каталанском языках на фасаде церкви. Помощь в строительстве церкви оказали все гильдии Риберы. Возведение стен, боковых капелл и фасадов было завершено в 1350 году. В 1379 году пожар уничтожил значительную часть здания. Строительство было закончено 3 ноября 1383 года, а уже 15 августа в церкви прошла первая месса. Землетрясение 1428 года нанесло серьёзный урон зданию церкви и разрушило витражную розетку на западном фасаде. Новый витраж в стиле пламенеющей готики был закончен в 1459 году.

9 марта 1923 года папа Пий XI присвоил церкви Санта-Мария-дель-Мар звание Малой папской базилики (лат. Basilica minor).
Картины и барочный алтарь были уничтожены пожаром в 1936 году.

См. также

• «Собор Святой Марии» — роман испанского писателя Ильдефонсо Фальконеса, вышедший в 2006 году.

Ссылки

• [w110.bcn.cat/portal/site/Turisme/menuitem.7e257cdd389697aa58cb0d3020348a0c/?vgnextoid=0000000805327797VgnV6CONT00000000000RCRD&lang=en_GB Санта-Мария-дель-Мар на официальном сайте Барселоны  (англ.)]

Отрывок, характеризующий Санта-Мария-дель-Мар

– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.