Санта-Клаус

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Санта Клаус»)
Перейти к: навигация, поиск
Санта-Клаус
Santa Claus
Создатель

Городской фольклор

Информация
Вид

человек

Пол

мужской

Гражданство

Европа, Северная Америка

Род занятий

дарит подарки на Рождество

Родственники

жена Миссис Санта-Клаус
Муори (фин. Muori)

Санта-Клаус (англ. Santa Claus) — рождественский дед, западноевропейский и североамериканский сказочный (фольклорный) персонаж, который дарит подарки детям на Рождество Христово.

Не существует единого мнения по поводу того, какое место следует считать родиной Санта-Клауса: Лапландию[1] или ближайшие окрестности Северного полюса[2].





Происхождение Санта-Клауса

Прообразом Санта-Клауса является общехристианский святой Николай Чудотворец (Санта — «святой», Клаус — «Николай»), известный своей благотворительностью — помощью в виде тайных подарков бедным людям, имеющим детей[2]. Первоначально 6 декабря, в день святого Николая по церковному календарю, в странах Европы было принято дарить детям подарки от его имени. Однако в период Реформации, когда не одобрялось почитание святых[1], в Германии и сопредельных странах персонажем, который раздаёт подарки, стал младенец Христос, а день их вручения был перенесён с 6 на 24 декабря, то есть на время рождественских ярмарок. В период Контрреформации подарки детям снова стали вручаться от имени святого Николая, однако теперь это происходило уже в конце декабря, на Рождество. Но в некоторых европейских странах ещё остаются в силе более старые традиции. Так, в Нидерландах, где имя святого Николая произносят как Синтерклаас, малыши могут получать подарки от его имени и на 5 декабря, и на Рождество.

Именно благодаря голландским колонистам, основавшим в 1650-х годах поселение Новый Амстердам, ныне превратившееся в город Нью-Йорк, образ святого Николая попал на североамериканский континент. При этом необходимо отметить, что английские пуритане, осваивавшие Северную Америку, Рождество не отмечали[3].

В 1809 году в свет вышла «История Нью-Йорка» американского писателя Вашингтона Ирвинга, в котором тот рассказывал о временах голландского правления, упомянув и обычай чествования святого Николая в Новом Амстердаме.

В развитие истории Ирвинга в 1823 году Клемент Кларк Мур выпустил в свет поэму «Ночь перед Рождеством, или визит Святого Николая», в которой рассказал о Санта-Клаусе — сказочном персонаже, дарящем детям подарки. Эта поэма, ставшая очень популярной, была переиздана в 1844 году. В документальной программе «Легенды Санты», вышедшей в 2000-х годах на американском телеканале History Channel, утверждалось: «Благодаря перу Клемента Мура Святой Николай превратился в Санта-Клауса» и «к 1840-му году практически все американцы знали, кто такой Санта-Клаус. Этого забавного старика подарил нам Клемент Мур[2]». В этом же стихотворении впервые упоминаются восемь из классической девятки оленей Санта-Клауса.

В 1863 году знаменитый американский художник Томас Наст, работавший в журнале Harper’s Weekly, использовал персонаж Санта-Клауса, нарисованный по мотивам книги Клемента Кларка Мура, в серии своих политических карикатур — в виде героя, дарящего подарки. Персонаж приобрёл популярность, и позднее Наст выпустил множество забавных рисунков для детей с весёлыми сценками из жизни Санта-Клауса — в журнале «Харпер Уикли» и других изданиях. В своих рисунках Наст придумал и подробно живописал быт Санты.

Художник впервые упомянул о том, что Санта живёт на Северном полюсе и ведёт специальную книгу, куда записывает хорошие и плохие поступки детей[2]. По рисункам Наста можно проследить постепенную трансформацию облика Санты: от толстого пожилого эльфа в меховом костюме к более реалистичному и веселому персонажу в полушубке. Как указывает телеканал History Channel, «Наст срисовал Санта-Клауса с себя». Художник был упитанным человеком небольшого роста, с большими усами и широкой бородой.

Необходимо отметить, что первоначально полушубок Санты на рисунках Наста был коричневого цвета, однако почти сразу, в процессе выхода новых рисунков, стал приобретать красноватый оттенок. Красный цвет полушубка Санты не несёт никакой смысловой нагрузки, — отмечает History Channel в своем исследовании «Легенды Санты»[2]. В 1931 году компания «Кока-кола» запустила рекламную кампанию для увеличения продаж прохладительных напитков в зимнее время. При этом она предложила более современный облик Санты, разработанный Хэддоном Сандбломом. Именно этому живописцу принадлежит заслуга создания образа обаятельного Санта-Клауса, узнаваемого и очень популярного во всём мире[1]. Его изображения стали самыми удачными из тех, что были представлены ранее многими художниками под влиянием поэмы Клемента Кларка Мура и рисунков Томаса Наста.

Костюм Санты в трактовке Сандблома был красным[* 1], с белой опушкой из меха[1]. Но приоритет в использовании такого сочетания цветов в одежде сказочного персонажа вовсе не принадлежит компании «Кока-Кола»: гораздо раньше Санта, одетый подобным образом, появился на нескольких обложках юмористического журнала «Пак» (Puck) (1902, 1904 и 1905 годы) и на плакатах, рекламирующих напитки компании White Rock Beverages[en] (1915 и 1920-е годы)[4][5].

Транспорт Санта-Клауса

Принято считать, что передвигается Санта-Клаус на санях, запряжённых оленями:

  • Дэшер («Стремительный»),
  • Дэнсер («Танцор»),
  • Прэнсер («Гарцующий»),
  • Виксен («Сварливый»),
  • Комет («Комета»),
  • Кюпид («Купидон»),
  • Доннер (Дандер) (от нем. и голланд. «Гром»)
  • Блитцен (Бликсем) (от голл. «Молния»).

Эти имена впервые прозвучали в 1823 году в стихотворении «Ночь перед Рождеством». Позднее в американский фольклор вошёл ещё один олень — Рудольф, который стоит во главе упряжки и имеет светящийся красный нос. Он появился в результате чикагской рекламной акции 1939 года.

Спутники Санта-Клауса

В различных традициях Санта-Клаус появляется в сопровождении других персонажей, добрых или злых. Так, в фольклоре альпийского региона спутником и одновременно антиподом Св. Николая является косматый и рогатый Крампус, который наказывает непослушных детей и пугает их.

Интересные факты

  • С 1955 года североамериканская система NORAD следит за перемещениями саней Санта-Клауса, о чём сообщает на специальном сайте www.noradsanta.org/ и по телефону горячей линии, в рамках программы NORAD Tracks Santa.
  • В финском городе Рованиеми существует футбольный клуб "Санта Клаус", выступающий во втором дивизионе Чемпионата Финляндии по футболу.

См. также

Напишите отзыв о статье "Санта-Клаус"

Примечания

Комментарии
  1. совпадающим — намеренно или случайно — с цветом напитка «Кока-Кола» и его оригинальной фирменной крышечки
Источники
  1. 1 2 3 4 Ошибка в сносках?: Неверный тег <ref>; для сносок nic-chud не указан текст
  2. 1 2 3 4 5 6 Портал о странах и народах мира.
  3. Голос Америки. 25 декабря в истории.
  4. [www.whiterocking.org/santa.html#article Does Santa Claus still drink White Rock?] (англ.). White Rock Collectors Association (whiterocking.org). Проверено 7 января 2013. [web.archive.org/web/20110723103019/www.whiterocking.org/santa.html Архивировано из первоисточника 23 июля 2011].
  5. [www.bevnet.com/news/2006/12-18-2006-white_rock_coke_santa_claus.asp Coca-Cola’s Santa Claus: Not The Real Thing!] (англ.). BevNET.com (18 December 2006). Проверено 7 января 2013. [www.webcitation.org/6Dnk2rBlC Архивировано из первоисточника 20 января 2013].

Ссылки

  • [www.adme.ru/tvorchestvo-reklama/kak-v-coca-cola-pridumali-santa-klausa-i-sdelali-ego-chastyu-mirovoj-kultury-101581/ Как в Coca Cola придумали Санта Клауса и сделали его частью мировой культуры]
  • [www.portalostranah.ru/view.php?id=90&page=2 Празднование Рождества и Нового года в разных странах мира. История и сегодняшний день, Святой Николай в различных традициях]. Portalostranah.ru. — Трансформация: от Святого Николая к Санта-Клаусу. История образа Санты в рисунках. Проверено 8 января 2013. [www.webcitation.org/6Dnk46B8f Архивировано из первоисточника 20 января 2013].
  • Дубинская И. [www.voanews.com/russian/news/russia/This-day-in-history-2010-12-24-112436834.html 25 декабря в истории]. Голос Америки (golos-ameriki.ru) (24 декабря 2010). — Упоминание о том, что пуритане не праздновали Рождество. Проверено 8 января 2013. [www.webcitation.org/6DVsxmP28 Архивировано из первоисточника 8 января 2013].


Отрывок, характеризующий Санта-Клаус



В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.