Санта-Мария-Маджоре

Церковь Санта-Мария-Маджоре
	Римско-католическая церковь
	Церковь Санта-Мария-Маджоре; Basilica Papale di Santa Maria Maggiore
	; Фасад римской базилики Девы Марии
Страна	Италия
Город	Рим
Конфессия	Католицизм
Епархия	Римская епархия
Тип здания	Базилика
Архитектурный стиль	Романский стиль, барокко
Автор проекта	Либерий
Основатель	Сикст III
Дата основания	5 августа 356 год
Строительство	440 год—1750 год годы
Статус	Римская католическая церковь Святой Марии
Состояние	действующий храм
Сайт	[www.vatican.va/various/basiliche/sm_maggiore/index_it.html Официальный сайт]

У этого термина существуют и другие значения, см. Санта-Мария-Маджоре (значения).

Координаты: 41°53′51″ с. ш. 12°29′55″ в. д. / 41.89750° с. ш. 12.49861° в. д. ^(G) ^{[www.openstreetmap.org/?mlat=41.89750&mlon=12.49861&zoom=17 (O)]} ^(Я)

Санта Мария Маджоре (итал. Basilica di S.Maria Maggiore) — церковь, папская базилика, одна из четырёх главных базилик Рима. Входит в список семи римских паломнических базилик.

История

С основанием этой церкви связана интересная легенда. В одну из летних ночей 352 года папе Либерию и богатому римлянину Джованни Патрицио явилась во сне Мадонна и приказала построить на том месте, где назавтра выпадет снег, церковь. На следующее утро, 5 августа 352 года, на Эсквилине, там, где теперь стоит базилика, лежал снег. После этого и стали возводить церковь.

Её сменила базилика, построенная в 440-х гг. папой Сикстом III и посвящённая Богоматери. Многие папы, стремясь сделать эту весьма почитаемую римскую церковь ещё прекрасней, достраивали и украшали её. Колокольня, самая высокая в Риме (75 м), датируется 1377 годом. Нынешний фасад с портиком и лоджией построил в 1740-х гг. Фердинандо Фуга. В лоджии, на стене, представляющей собой старый фасад церкви, сохранился мозаичный декор начала XIV в.

Интерьер

Интерьер церкви, несмотря на позднейшие переделки, даёт представление об огромной раннехристианской базилике, отличающейся совершенством пропорций, гармонией и торжественностью. Исключительный интерес представляют мозаики, украшающие церковь. В центральном нефе находятся мозаики V века на сюжеты из Ветхого Завета, поражающие своей свежестью, яркостью красок и красотой. Сюжеты мозаик триумфальной арки — Благовещение, рождение Христа и поклонение ему. Они созданы в V веке, но, вероятно, позднее, чем арки центрального нефа, — в них ощущается влияние Византии. В мозаике апсиды, где изображено Коронование Марии, сочетаются части, относящиеся к V в., с теми, которые были созданы Якопо Торрити в конце XIII века, когда по указанию папы Николая IV перестраивали апсиду. Именно к этому времени относятся все фигуры.

Внимание привлекает деревянный кессонированный потолок, считающийся работой Джулиано да Сангалло. Согласно традиции, для позолоты потолка использовали золото из первой партии, привезённой из Нового Света (из Перу), которое папа Александр VI получил в дар от испанского королевского дома — Фердинанда и Изабеллы. Пол — работа Косматов XII века — значительно изменен реставрацией, произведенной в XVIII столетии. В глубине правого нефа находится надгробие кардинала Консальво Родригеса конца XIII века.

Капеллы

Большой интерес представляют три капеллы.

Расположенная справа Сикстинская капелла построена по поручению папы Сикста V Доменико Фонтана. Капеллу увенчивает купол, она отличается богатством декора. Здесь похоронены Сикст V и Пий V. Их надгробные памятники украшены барельефами. Статую коленопреклонённого Сикста V выполнил скульптор Джованни Паракка, прозванный Вальсольдо.

Пройдя из этой капеллы в левый неф, можно попасть в Паолинскую капеллу, называемую также капеллой Боргезе, поскольку она построена по приказу Павла V, происходившего из семейства Боргезе. План этой капеллы соответствует капелле Сикста, но её декоративное убранство отличается ещё гораздо большей роскошью. В капелле похоронены Климент VIII и Павел V. В этой капелле находится наиболее почитаемый в Риме образ Девы Марии византийского происхождения — Salus Populi Romani.

Находящаяся на этой же стороне, но ближе к выходу капелла Сфорца построена Джакомо делла Порта, возможно, по проекту Микеланджело.

Орган

Орган базилики помещается на двух торцах трансепта и принадлежит работе семьи Машони (Mascioni). Создан в 1955 году по заказу Папы Пия XII взамен старого органа, располагавшегося над правыми хорами трансепта, построенного в 1716 году Чезаре Катариноцци (Cesare Catarinozzi) и в XIX веке реконструированного. Старый орган не был разрушен, но перенесен в приходскую церковь Алифорни, где находится по сей день.

Место захоронения

В базилике похоронены:

Галерея

Santa Maria Maggiore Roma interior 1883.jpg

Неф
Apse mosaic SM Maggiore.jpg

Мозаика апсиды
Ceiling SM Maggiore.jpg

Потолок
Cosmatesque SM Maggiore n2.jpg

Пол Косматов
Rom, Santa Maria Maggiore, Papstaltar 1.jpg

Балдахин
Roma-Santa Maria Maggiore02.jpg

Могила Пия V
Paul V SM Maggiore.jpg

Могила Павла V
Clement VIII SM Maggiore.jpg

Могила Климента VIII

Архипресвитеры базилики

…

Паоло Сколари (1176 — ?);

…

Франческо Наполеоне Орсини (1297—1312);

…

Франческо Ландо (октябрь 1427 — 26 декабря 1427);
Антонио Казини (март 1437 — 2 апреля 1439);
Джованни Вителлески (1439 — 2 апреля 1440);
Блаженный Николо Альбергати (1440—1443);
Джулиано делла Ровере (август 1477 — 11 августа 1483);
Родриго де Борха-и-Борха (1483 — 11 августа 1492);
Джованни Баттиста Савелли (сентябрь 1492 — 19 сентября 1498);
Джованни Баттиста Орсини, великий магистр Ордена госпитальеров (сентябрь 1498 — 22 февраля 1502);
Джулиано Чезарини (5 марта 1503 — 1 мая 1510);
Робер Гибе (4 октября 1511 — декабрь 1511);
Франческо де Ремолинс (1511 — 5 февраля 1518);
Леонардо Гроссо делла Ровере (февраль 1518 — 17 сентября 1520);
Андреа делла Валле (1520—1535);
Алессандро Фарнезе (1535—1549);
Джованни Доменико Де Купис (1549 — 10 декабря 1553);

Вакантно (1553—1564);

Карло Борромео (октябрь 1564 — 3 ноября 1584);
Филиппо Бонкомпаньи (ноябрь 1584 — 9 июня 1586);
Дечо Аццолини старший (июнь 1586 — 9 октября 1587);
Доминико Пинелли (октябрь 1587 — 9 августа 1611);
Микеланджело Тонти (август 1611 — 21 апреля 1622);
Джанбаттиста Лени (апрель 1622 — 3 ноября 1627);
Джованни Гарция Миллини (ноябрь 1627 — 2 октября 1629);
Франческо Барберини Старший (октябрь 1629—1630);
Антонио Барберини (1630 — 3 августа 1671);
Джакомо Роспильози (август 1671 — 2 февраля 1684);

Вакантно (1684—1686);

Филип Томас Хоуард O.P. (1689 — 17 июня 1694);
Бенедетто Памфили, великий приор ордена Святого Иоанна Иерусалимского (1 ноября 1694 — 20 апреля 1699);
Джакопо Антонио Мориджа (20 апреля — 28 октября 1699);
Фабрицио Спада (28 октября 1699 — 15 июня 1717);

Вакантно (1717—1724);

…

Напишите отзыв о статье "Санта-Мария-Маджоре"

Ссылки

[www.votpusk.ru/country/dostoprim_info.asp?ID=923 Достопримечательности Италия]
[www.laitalia.ru/articls/art101 Церковь Санта-Мария-Маджоре]

Отрывок, характеризующий Санта-Мария-Маджоре

Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.

M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.