Санта-Мария-дель-Фьоре

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Санта Мария дель Фьоре»)
Перейти к: навигация, поиск
Католический собор
Санта-Мария-дель-Фьоре
Cattedrale di Santa Maria del Fiore

Вид на собор
Страна Италия
Город Флоренция
Конфессия Католичество
Тип здания Собор (храм)
Автор проекта Брунеллески, Джотто
Строительство 12961436 годы годы
Статус Охраняется государством
Состояние Отличное
Сайт [www.operaduomo.firenze.it/ Официальный сайт]
Координаты: 43°46′23″ с. ш. 11°15′23″ в. д. / 43.7732333° с. ш. 11.2565472° в. д. / 43.7732333; 11.2565472 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=43.7732333&mlon=11.2565472&zoom=17 (O)] (Я)

Собор Санта-Мария-дель-Фьоре (итал. La Cattedrale di Santa Maria del Fiore) — кафедральный собор во Флоренции, самое знаменитое из архитектурных сооружений флорентийского кватроченто. Находится в самом центре города, на соборной площади.





Архитектура

Храм имеет форму латинского креста, три нефа, два боковых трансепта и полукруглую апсиду.

В архитектурном плане примечательны купол, созданный по проекту Филиппо Брунеллески, и облицовка стен с внешней стороны полихромными мраморными панелями различных оттенков зелёного (из Прато) и розового (из Мареммы) цветов с белой каймой (из Каррары). Дуомо (итал. Duomo), он же — собор Санта-Мария-дель-Фьоре (Santa Maria del Fiore), был спроектирован так, чтобы мог вместить всё население города (на момент строительства — 90000 человек), то есть был чем-то вроде огромной крытой площади. Красный купол собора, ставший символом Флоренции, как бы парит над всем городом. Размеры собора:

  • длина собора — 153 метра
  • ширина в трансепте — 90 метров
  • высота сводов — 45 метров
  • высота купола изнутри — 90 метров
  • общая высота с крестом — 114 метров
  • ширина нефов — 38 метров
  • диаметр купола — 42 метра
  • общая площадь — 8300 квадратных метра

Необыкновенно изящный и одновременно грандиозный собор стал своеобразным рубежом, отделившим архитектурные традиции средневековья от принципов строительства эпохи Возрождения.

История

Дуомо воздвигли на месте старого кафедрального собора Санта-Репарата, который к концу XIII столетия, согласно документам того времени, начал обрушаться, насчитывая девять веков своего существования. Тем более храм стал мал для города в период быстрого роста населения. Также процветающая Флоренция должна была превзойти в величии кафедральные соборы своих тосканских соперников — Сиену и Пизу, храмом бо́льшим в размере и богаче украшенным. В результате Санте-Мария-дель-Фьоре стал на момент завершения постройки в 1434 году самым большим во всей Европе: в нём может разместиться 30 000 человек.

Решение о строительстве собора на месте древней церкви Санта-Репарата (IVV века) было принято в 1289 году. Задание построить на месте Санта-Репараты более величественную церковь получил от гильдии искусств зодчий Арнольфо ди Камбио.

Собор являлся местом проповедей Савонаролы, а также в соборе во время заговора Пацци в 1478 году было совершено покушение на Лоренцо Медичи и его брата Джулиано. Организатором покушения был папа Сикст IV. В результате нападения Джулиано Медичи был убит, а Лоренцо спасся в одной из ризниц собора.

Строительство собора

Строился собор около шести веков под руководством, как минимум, шести архитекторов. Легат папы Бонифация VIII, кардинал Пьетро Валериано Дурагуерра, будучи первым папским легатом, посланным во Флоренцию, заложил первый камень в основание здания 9 сентября 1296 года в присутствии многочисленных священнослужителей, городских чиновников и большого количества горожан.

Арнольфо ди Камбио разработал проект и начал строительство стен (в начале южной стены, под барельефом с Благовещением видна дата: 1310 год). Он спроектировал три широких нефа, оканчивающихся под куполом восьмиугольной формы, причём средний неф был расположен на месте старой Санта-Репарата. После смерти Арнольфо ди Камбио в 1302 году строительство собора приостановилось на тридцать лет. В 1330 году в Санта-Репарата обрелись мощи святого Зиновия Флорентийского, что придало работам новый стимул. В 1331 году гильдия торговцев шерстью (итал. Arte della Lana) взяла под своё попечение строительство и назначила на пост главного архитектора Джотто, который вместо продолжения строительства собора начал в 1334 году строительство кампанилы (колокольни). Когда Джотто умер в 1337 году, был возведён лишь первый её ярус. В 1348 году работы были прекращены в связи с чумой.

С 1349 года работы возобновились под руководством ряда архитекторов, начиная с Франческо Таленти, который закончил кампанилу и расширил площадь строительства, апсиду и трансепта. В 1359 году пост Таленти занял Джованни ди Лапо Гини (1360—1369), разделивший главный неф арками на четыре квадратных участка. Другие архитекторы, участвовавшие в строительстве: Альберто Арнольди, Джованни д’Амброджо, Нери ди Фьораванте и Орканья. К 1375 году старая церковь Санта-Репарата была снесена, к 1380 году был окончен неф, а к 1418 году оставалось только закончить купол.

К 1380 году стены здания были, наконец, возведены, но возникли проблемы со строительством купола. Возник перерыв в строительстве на 40 лет. Затем был построен купол Брунеллески. Собор был освящён в 1436 году, но фасад был недостроен. В интерьере храма было пустынно, как то отмечает посетивший собор в XVII веке стольник П. А. Толстой[1]:

Пришёл к саборной церкве, которая называется италиянским языком Санта Мария Фиоре, то есть Святыя Марии Цветковой. Та церковь зело велика, а снаружи зделана вся из белаго мрамору, а в белой мрамор врезываны чёрные каменья изрядными фигурами, и препорциею та церковь зделана дивною. А внутри тое церкви убору никакого нет, толко олтарь зделан изрядною резною работою из алебастру, и помост в той во всей церкве зделан из розных мраморов изрядною же работою.

Великий герцог Франциск I приказал разобрать фасад и построить его заново. Лишь в XIX веке было решено достроить собор. В 1887 году появился существующий ныне фасад. Его автор — Эмилио де Фабрис. Значительный вклад внёс П.П.Демидов, на центральном фасаде, справа от центрального портала размещен соответствующий герб[2].

Интерьер собора

В интерьере собора выделяются необычные часы, созданные Уччелло в 1443 году и идущие по сей день. Стрелка этих часов движется против обычного направления (аналогично часам на ратуше в еврейском квартале Праги). На стенах собора изображены английский кондотьер Джон Хоквуд, итальянский наёмник Никколо да Толентино, Данте с «Божественной комедией». В соборе установлены бюсты органиста Антонио Скварчалупи, философа Марсилио Фичино, и Брунеллески. Следует отметить барельеф, изображающий Джотто, выкладывающего мозаику. Брунеллески и Джотто похоронены на территории собора.

Баптистерий Сан-Джованни

Баптистерий (крещальня) посвящён Иоанну Крестителю (итал. San Giovanni Battista). Баптистерий является самым старым зданием площади Дуомо (романское строение V века). Современная мраморная облицовка была выполнена в XIXII веках. Полукруглая апсида в XIII веке была заменена на прямоугольную. Свод купола украшен византийскими мозаиками XIIIXIV веков. Мозаика изображает картину Страшного суда с фигурой Христа в центре. В баптистерии также находится гробница антипапы Иоанна XXIII.

Врата рая

Наиболее древними являются южные ворота, созданные Андреа Пизано. Ворота содержат 28 панелей с барельефами, изображающими жизнь Иоанна Крестителя и Основные Добродетели. Двое других ворот созданы Лоренцо Гиберти. Северные ворота созданы в 14011424 годах, также содержат 28 панелей, заключённых в рамы и выполненных в готическом стиле. Эти барельефы изображают картины из Нового Завета. Восточные ворота являются самыми известными. Они были созданы в 14251452 годах. Ворота разделены на 10 золочёных панелей без рам и представляют библейские истории. Это творение Гиберти было высоко оценено Микеланджело (через 50 лет после создания) и названо им «Вратами рая». В настоящее время панели «Врат рая» заменены на копии, а оригинальные панели находятся в музее Дуомо.

Копия этих ворот в начале XIX века была установлена на северном входе в Казанский собор в Санкт-Петербурге (при этом некоторые панели поменяли своё место).

Напишите отзыв о статье "Санта-Мария-дель-Фьоре"

Примечания

  1. [az.lib.ru/t/tolstoj_p_a/text_0020.shtml Lib.ru/Классика: Толстой Петр Андреевич. Путешествие стольника П. А. Толстого по Европе (1697—1699)]
  2. [turbina.ru/guide/Florentsiya-Italiya-119590/Zametki/Gerb-Demidovykh-na-florentiyskom-sobore-57555/ Герб Демидовых на флорентийском соборе (Флоренция, Италия)]

Ссылки

  • [kannelura.info/?p=2487 Чертежи собора]


</div>

Отрывок, характеризующий Санта-Мария-дель-Фьоре

Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.