Рамон-и-Кахаль, Сантьяго

Сантьяго Рамон-и-Кахаль
исп. Santiago Ramón y Cajal
Дата рождения:	1 мая 1852(1852-05-01)
Место рождения:	Петилья-де-Арагон, Наварра, Испания
Дата смерти:	17 октября 1934(1934-10-17) (82 года)
Место смерти:	Мадрид, Испания
Страна:	Испания Испания
Научная сфера:	гистология, патология
Научный руководитель:	en:Aureliano Maestre de San Juan
Известен как:	исследователь микроструктуры мозговой ткани
Награды и премии:	Нобелевская премия по физиологии и медицине (1906) Медаль Гельмгольца (1904)

Сантья́го Рамо́н-и-Каха́ль (исп. Santiago Ramón y Cajal; 1 мая 1852, Петилья-де-Арагон — 17 октября 1934, Мадрид) — испанский врач и гистолог, один из основоположников современной нейробиологии. Лауреат Нобелевской премии по физиологии и медицине за 1906 год (совместно с Камилло Гольджи).

Биография

Сантьяго Рамон-и-Кахаль родился 1 мая 1852 года в испанском городке Петилья-де-Арагон. В детстве он учился сначала ремеслу парикмахера, а затем сапожника, но мечтал стать художником — его способности к рисованию видны в иллюстрациях к опубликованным работам. Однако его отец, профессор прикладной анатомии в университете Сарагосы, убедил его заняться медициной, что Рамон-и-Кахаль и сделал. Вместе с отцом они подготовили к выпуску анатомический атлас, рисунки к которому были выполнены Рамоном-и-Кахалем, однако книга не была опубликована.

В 1873 году в Сарагосе Рамон-и-Кахаль сдал экзамены на медицинскую лицензию и поступил на армейскую службу в качестве врача. Он принял участие в экспедиции на Кубу 1874-75 годов, во время которой переболел малярией и туберкулёзом. По возвращении в Испанию ему предложили пост ассистента в школе анатомии медицинского факультета университета Сарагосы (1875), а затем, по его личной просьбе, назначили директором Музея Сарагосы (1879). В 1877 году в Мадриде Рамон-и-Кахаль получил звание доктора медицины, и в 1883 году был назначен профессором описательной и общей анатомии в Валенсии. В 1879 году Рамон-и-Кахаль женился на Донье Сильверии Фаньянас Гарсия. В браке у них родилось четыре дочери и три сына.

В 1887 году он стал профессором гистологии и патологической анатомии в Барселоне, а в 1892 году занял такой же пост в Мадриде. В 1900—1901 годах Рамон-и-Кахаль был директором Национального института гигиены и Института биологических исследований.

Первые научные работы Рамона-и-Кахаля были опубликованы в 1880 году. Среди важнейших трудов учёного: «Руководство по гистологии и микрографии» (1889), «Элементы гистологии» — переработанное издание первой книги (1897), «Руководство по общей патологической анатомии» (1890). В дополнение следует упомянуть «Новые представления о гистологической анатомии и нервных центрах» (1894), «Сборник статей о нервной системе человека и позвоночных» (1897—1899), «Сетчатка глаза позвоночных» (1894).

Помимо этих работ Рамон-и-Кахаль опубликовал более сотни статей в испанских и французских научных журналах, большая часть которых касалась гистологической структуры нервной системы и других тканей, а также различных аспектов общей патологии. Эти статьи разошлись по многим изданиям, некоторые были собраны Рамоном-и-Кахалем и его учениками в «Ежеквартальном обзоре нормальной и патологической гистологии» (начал издаваться в 1888 году), затем многие появлялись под заголовком «Сообщения лаборатории биологических исследований Мадридского университета».

Работы Рамона-и-Кахаля по структуре коры головного мозга в 1900—1901 годах были частично объединены и переведены на немецкий язык Й. Бреслером.

Перу Рамона-и-Кахаля принадлежат «Правила научных исследований», выдержавшие шесть изданий на испанском языке и перевод на немецкий (1933).

Рамон-и-Кахаль является одним из создателей теории цветной фотографии. Ему принадлежат сочинения философского и литературного характера.

Умер Рамон-и-Кахаль 17 октября 1934 года в Мадриде.

Вклад в науку Кахаля

1. Создание на основе клеточной теории нейронной теории нервной системы. Нейроны различаются в анатомическом, генетическом, функциональном, трофическом, патологическом, поведенческом смысле.
2. Открытие принципа динамической поляризации нейрона. Возбуждения в нейроне всегда передаются от дендрита(?) нервной клетки к телу и дендритам другой нервной клетки, затем к аксону этой нервной клетки. Нервные клетки соединены в цепи, передающие возбуждения от одной клетки к другой.
3. Создание новой микроскопической анатомии мозга и нервной системы. Впервые дал ясное описание нервных структур, особенно коры мозжечка, коры больших полушарий, обонятельной луковицы, спинного мозга, среднего мозга, таламуса, гиппокампа, сетчатки, вегетативных ганглиев и т.д.
4. Морфологическая разработка учения о дегенерации и регенерации в нервной системе. Сформулировал теорию нейротропизма, которая и поныне играет большое значение в работах по культивированию и трансплантации нервной ткани.
5. Изучение нейрогенеза нервной ткани как метод научного исследования.
6. Создание и усовершенствование гистологических методов, основанных на избирательной импрегнации серебром.
7. Открытия в области патологической анатомии и гистологии.

Признание

За свою жизнь Рамон-и-Кахаль заслужил немало наград и почетных званий: член Мадридской королевской академии наук (1895), член Мадридской королевской медицинской академии (1897), член Испанского общества естественной истории (1897), член Лиссабонской академии наук (1897), почётный член Испанской академии медицины и хирургии. Его также избрали почётным доктором медицины Кембриджского (1894), Вюрцбургского университетов (1896) и доктором философии университета Кларка (Уорчестер, США, 1899).

Рамон-и-Кахаль являлся членом-корреспондентом Медико-физиологического общества Вюрцбурга (1895), Медицинского общества Берлина (1895), Общества медицинских наук Лиссабона (1896), Венского общества психиатрии и неврологии (1896), Парижского биологического общества (1887), Национальной медицинской академии Лимы (1897), Институтского общества Коимбры (1898); почётным членом Итальянского психиатрического общества (1887) и Медицинского общества Гента (Бельгия, 1900). В 1906 году он был избран членом-корреспондентом Парижской медицинской академии, в 1909 году избран членом Лондонского королевского общества, в 1916 был избран в Шведскую академию наук.

Рамону-и-Кахалю присвоено несколько наград, включая Rubio Prize за «Элементы гистологии», Fauvelle Prize Парижского биологического общества (1896), Приз Москвы, присуждаемый Московской городской думой за работы в области медицины каждые три года (1897). В 1900 году на Международном медицинском конгрессе в Париже его чествовали за службу науке и человечеству. В 1901 году получил Орден Изабеллы Католической.

В марте 1904 года Рамона-и-Кахаля пригласили в Лондон, где он прочёл лекцию перед Королевским обществом, и в университет Кларка в Уорчестере, США, для выступления с тремя лекциями о структуре человеческого мозга и последних исследованиях в этой области.

В 1905 году Берлинская королевская академия наук наградила Рамона-и-Кахаля медалью Гельмгольца.

В 1906 году учёного ожидала высочайшая научная награда: Нобелевская премия в области физиологии и медицины за работы по структуре нервной системы, которую он разделил с Камилло Гольджи. Учёный описал структуру и организацию клеток в различных областях головного мозга. Эта цитоархитектоника до сих пор является основой для изучения церебральной локализации – определения специализированных функций различных областей головного мозга.

В 1914 году получил Орден Почётного легиона.

В 1952 году Институт Каролины опубликовал книгу объемом 651 страница в честь столетнего юбилея учёного (Acta Physiol. Scand., Vol. 29, Suppl. 106).

Названы в честь Рамон-и-Кахаля

• Интерстициальная клетка Кахаля
• Тельце Кахаля
• Клетка Кахаля — Ретциуса
• В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Рамона-и-Кахаля кратеру на видимой стороне Луны.

Ссылки

• [nobelprize.org/nobel_prizes/medicine/laureates/1906/cajal-bio.html Биография Сантьяго Рамон-и-Кахаля на сайте Нобелевского комитета]  (англ.)

Литература

1. Архагельский Г.В. История неврологии от истоков до XX века. М, Медицина, 1965.
2. Дойников Б.С. Избранные труды по нейроморфологии и невропатологии. М, Медгиз, 1955, с. 59-111, 224-310 и др.
3. Поляков Г.И. Современное состояние нейронной теории. - В кн.: "Некоторые теоретические вопросы строения и деятельности мозга", М., Медгиз, 1960, 22-48.
4. Бабминдра В.П., Воробьев В.С. Сантьяго Рамон-и-Кахаль и его роль в создании современной нейробиологии (к 50-летию со дня смерти). "Арх. анат., гистол. и эмбриол.", 1985, т. 88, № 2, 87-92.

Отрывок, характеризующий Рамон-и-Кахаль, Сантьяго

– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.