Базилика святых Вонифатия и Алексия

Католическая базилика
Базилика святых Вонифатия и Алексия Basilica dei Santi Bonifacio e Alessio
Фасад базилики
Страна	Италия
Город	Рим
Конфессия	Католицизм
Орденская принадлежность	Клирики Сомаски
Тип здания	трехнефная базилика
Первое упоминание	977 год
Строительство	1216 год—1850 год годы
Реликвии и святыни	мощи святых Вонифатия и Алексия, икона Божией Матери «Мадонна ди Сант-Алессио»
Состояние	действующий храм

Базилика святых мученика Вонифатия (Бонифация) и Алексия человека Божия расположена на Авентинском холме в Риме. Была существенно перестроена в XVIII веке в стиле барокко, хотя сохранила романские крипту и колокольню XII-XIII веков. Главными святынями храма являются мощи святых Вонифатия и Алексия, почивающие под главным престолом и икона Эдесской Божией Матери, иначе называемая «Мадонна ди Сант-Алессио».

История базилики

Первоначальная церковь на месте нынешней базилики была построена в конце V века. Сведения о почитании святого мученика Вонифатия, чьи мощи сохранялись в этой часовне, относятся к началу VII века. Последующая традиция связывает место постройки церкви с домом Евфимиана и Аглаиды — родителей святого Алексия, где прошли последние семнадцать лет жизни Алексия.

К X веку на Авентине сложилась большая греческая колония, ядро которой составили православные, бежавшие в Рим от преследований иконоборцев в VIII-IX веках. Богослужения в близлежащих церквах Санта-Мария-ин-Космедин и Сан-Джорджо-аль-Велабро велись по греческому обряду. В 977 году церковь святого Вонифатия была передана папой Бенедиктом VII бежавшему от мусульманских притеснений митрополиту Сергию Дамасскому. Сергий основал здесь монастырь, в котором жили монахи греческого и латинского обряда. С прибытием на Авентинский холм греческих монахов связывается почитание святого Алексия, имя которого появляется в римских святцах в X веке. В 986 году монастырский храм был освящен уже в честь двух святых — Вонифатия и Алексия.

Основанный Сергием монастырь, впоследствии известный как «Обитель Святых», в течение последующих веков являлся одним из духовных центров Италии, а его насельники вели миссионерскую работу в Восточной Европе. Самым известным из выходцев авентинской обители является святой Адальберт Пражский. С миссионерской деятельностью насельников обители связывается быстрое распространение почитания святого Алексия по всей католической Европе.

В понтификат Гонория III (1216—1227), происходившего из знатной римской семьи Савелли, владевшей близлежащей крепостью Рокка-Савелли, церковь была перестроена в трехнефную базилику, боковые нефы которой были отделены от основного аркадами, опирающимися на восемь колонн с каждой стороны. При перестройке в 1216 году мощи святого Алексия человека Божия были обретены и помещены под главным престолом базилики. При этом же папе пол базилики, сохранившийся и при последующих перестройках, был выполнен в стиле Космати. Базилике покровительствовал и ещё один папа из семьи Савелли — Гонорий IV (1285—1287).

В 1426 году монастырь и базилика были переданы папой Мартином V ордену иеронимитов-обсервантов, которые владели ими в течение последующих четырёх веков. Иеронимиты внесли некоторые изменения в облик базилики в конце XVI-начале XVII веков, зафиксированные в книге «Il Tempio e monasterj dei Santi Bonifacio ed Alessio», написанной в 1752 году миланским аббатом Феличе Мариа Нерини (1705—1787). В 1587 году базилика была возведена в ранг кардинальской, то есть её титулярными наместниками становятся исключительно кардиналы.

Свой нынешний вид базилика святых Вонифатия и Алексия приобрела в результате значительной перестройки, предпринятой иеронимитами в преддверии юбилейного 1750 года и завершенной в 1755 году. Работы велись по проекту Джованни Баттиста Нолли (1701—1756) из Комо, а после его смерти были завершены римским архитектором Томмазо де Марки (1693—1759). Средства для перестройки были выделены титулярным кардиналом базилики Анджело Мария Кверини (1680—1755), епископом Брешии и «архивариусом святой Римской Церкви». В результате перестройки базилика приобрела нынешний барочный вид и размеры: 50 метров в длину, 23 — в ширину и 19 — в высоту. Были сохранены крипта и колокольня XII-XIII веков, а также венчающий тимпан византийский крест X века.

В 1846 году базилика святых Вонифатия и Алексия и монастырь были переданы папой Пием IX (1846—1878) нынешним владельцам -Братству клириков Сомаски. При них были завершены работы по отделке главного нефа под руководством Микеле Оттавиани и апсиды под руководством Карло Гавардини (1811—1869) из Пезаро.

Описание базилики

Фасад и колокольня

(1) (здесь и далее номера соответствуют номерам на плане) Фасад базилики выполнен в конце XVI — начале XVII веков по образу римской церкви Святых Апостолов. Крест, венчающий тимпан, выполнен в X веке в византийском стиле и является одним из немногих свидетельств о храме, существовавшем до перестройки Гонория III.

(2) Гипсовая статуя папы Бенедикта XIII (1724—1730), установленная по заказу кардинала Анджело Мария Кверини, спонсировавшего перестройку храма в 1750—1755 годах.

(3) Портал в стиле Космати (начало XIII века), сохранившийся от базилики Гонория III.

(4) и (5) Канделябры предположительно школы Арнольфо ди Камбио, ранее украшавшие кенотаф папы Гонория IV (на его месте теперь капелла святого Алексия — (21))

(23) — Романская кирпичная колокольня XII-XIII веков (подобная колокольням Санта-Мария-ин-Космедин, Санта-Чечилия-ин-Трастевере, Санта-Мария-Маджоре, Санта-Мария-ин-Трастевере) высотой более 30 метров.

Главный алтарь, трансепт и апсида

(14) На пересечении осей главного нефа и трансепта находится главный престол базилики. Под престолом в мраморном саркофаге почивают мощи святых Вонифатия и Алексия, о чём свидетельствует надпись «S BONIFATI MART(yr) S ALEXII CONFE(ssor)». Богато украшенный киворий, осеняющий алтарь, сооружён в конце XVI века, а престол приобрёл современный вид в результате перестройки середины XVIII века.

Каменная плита (13а) с ранее существовавшего престола была сохранена и помещена вертикально в апсиде за горним местом. Эта плита обрамлена двумя изящными маленькими мраморными колоннами (13b) в стиле Космати (около 1180). Эти две колонны ранее находились в базилике Сан-Бартоломео на Тибрском острове и были перемещены в Сант-Алессио в 1638 году. Семнадцать идентичных колонн, оставшиеся в Сан-Бартоломео, исчезли в конце XVIII века из разграбленного французскими войсками храма.

За главным престолом находятся четыре надгробия, а именно:

(12а) Пьетро Савелли (умер 1288), изображённого в диаконском облачении, из семьи Савелли, покровительствовавшей базилике,

(12b) Джан Винченцо Гонзага (1540—1591) из Палермо, первого (с 1587) кардинала — титулярного настоятеля базилики,

(12c) Блаженного Лопе (иначе Лупо) (1370—1433) из Олмедо, основателя ордена иеронимитов-обсервантов, в чьем владении базилика находилась с 1426 по 1846 годы)

(12d) Оттавио Паллавичини (умер 1611), кардинала — титулярного настоятеля базилики.

По обе стороны апсиды находятся лестницы, ведущие в романскую крипту базилики.

В левой части трансепта находится (15) капелла святого Иеронима Эмилиани (1486—1537) — основателя ордена Клириков Сомаски. Первоначально на этом месте находилась частная капелла семьи Гвиди ди Баньо. Клирики Сомаски, получив базилику от папы Пия IX в 1846 году, посвятили капеллу своему основателю. Работы по перестройке капеллы были произведены до 1850 года под руководством Микеле Оттавиани. За алтарем находится картина Карло Гавардини «Святой Иероним с сиротой перед Мадонной».

В правой части трансепта в 1674 году аббатом Анджело Порро была устроена (11) капелла Святых Таин ("Святого Причастия"). Капелла последовательно была реконструирована во время общей перестройки базилики в 1750—1755 годах, обновлена в 1814 году на средства бывшего испанского короля Карла IV, жившего в Риме в монастыре Сант-Алессио после своего удаления из Испании, и тщательно отреставрирована в 1935 году Антонио Муньосом. Дарохранительница относится к эпохе Возрождения.

Над алтарём капеллы Святых Тайн находится почитаемая чудотворной икона Божией Матери «Мадонна ди Сант-Алессио». По местному преданию образ, написанный евангелистом Лукой, был привезён в Рим митрополитом Сергием Дамасским в 977 году, и это и есть Эдесская икона Божией Матери, от которой эдесскому церковному сторожу был глас Богородицы, назвавший Алексия человеком Божиим. Современные исследователи называют временем создания иконы XII-XIII века.

На иконе Божия Матерь изображена без Богомладенца, немного склонённой в правую сторону, её правая рука обращена вверх, а левая простёрта к молящимся, что подчёркивает Её непрестанное ходатайство перед Сыном за всех христиан. Таким образом, эта икона напоминает образ из деисусного ряда иконостаса православного храма, что указывает на её возможное греческое происхождение. В Риме помимо Мадонны-ди-Сант-Алессио существует ещё одна похожая икона — образ «Жертвенник Небесный» (Мадонна Арачели) в базилике Санта-Мария-ин-Арачели на Капитолийском холме. В 1645 году Мадонна-ди-Сант-Алессио была коронована по папскому указанию.

Правый неф

(6) Кенотаф кардинала Метелло Бики (умер 1617), титулярного кардинала базилики, архиепископа Сиены.

(7) Могила Антонио Манчини (1852—1930) — итальянского художника-импрессиониста. В его доме в 1928—1932 годах арендовал апартаменты Джованни Баттиста Монтини (будущий Павел VI). Останки Антонио Манчини были перенесены в базилику в январе 1935 года и помещены в гробницу, спроектированную Антонио Муньосом (1884—1960).

(8) Капелла Распятия с алтарным образом середины XVIII века

(9) Памятник княгини Элеоноры Буонкомпаньи (умерла 1695), перенесенный в базилику в 1936 году из разрушенной церкви Санта-Лючия-деи-Джиннази

(10а) Надгробие Луиджи Замбарелли (1877—1946), генерала Клириков Сомаски в течение шести лет, ректора базилики и благотворительного общества «Слепых святого Алексия»

(10б) Картина XVII века, на которой изображён умирающий под лестницей святой Алексий, держащий в руках свиток и взирающий на Ангела, несущего венец славы.

Левый неф

(21) Капелла святого Алексия. Устроена в XVIII веке на месте, где находился кенотаф папы Гонория IV. Работа по обустройству барочной капеллы осуществлены римским декоратором и скульптором Андреа Бергонди (умер в 1789). За алтарём капеллы находится гипсовая статуя святого Алексия, облечённого в одежду пилигрима с странническим посохом в руке, умирающего в каморке под лестницей. Позолоченная деревянная лестница, помещённая в стеклянный футляр, является, по местному преданию, подлинной лестницей из дома родителей святого Алексия.

(20) Колодец дома родителей святого Алексия

(19а) Могила Доменико Саваре (1813—1895), священника братства Клириков Сомаски, прославившегося делами милосердия

(19b) Картина Жана Франсуа де Труа (1679—1752) «Святой Иероним Эмилиани препоручает осиротевших девочек Божией Матери» (1749).

(18) Капелла блаженного Иеронима и святой девы Марселлы. Заалтарный образ титульных святых выполнен в середине XVIII века неизвестным мастером римской школы.

(17) Копия (начало XX века) работы Пьетро Гальярди (1809—1890) «Молитва Мадонне святого Иеронима Эмилиани». Оригинал находится в одном из приютов Клириков Сомаски.

(16) Надгробие Джузеппе Бриппио (1378—1457), миланского священника, гуманиста и поэта, автора поэмы о святом Алексии.

Полезная информация

Современный адрес базилики святых Вонифатия и Алексия — Пьяцца Сант-Алессио, 23. Она расположена на Авентинском холме, на перекрестке улиц Санта-Сабина и Сант-Алессио. Ближайшие станции метро линии В — Circo Massimo и Piramide. От церкви Санта-Мария-ин-Космедин на Авентинский холм ведёт живописная улица-лестница — Скала-Рокка-Савелла.

По состоянию на апрель 2016 года базилика открыта для посетителей ежедневно с 09:00 до 12:00 и с 15:30 до 18:30.

Титулярная церковь

Церковь Святых Вонифатия и Алексия является титулярной церковью, кардиналом-священником с титулом церкви Святых Вонифатия и Алексия со 21 октября 2003 года, является бразильский кардинал Эузебиу Оскар Шейд.

Источники

1. «Basilica of the saints Boniface and Alexis, Rome» — Rome, 2007.
2. [www.catholic-hierarchy.org/diocese/d1b08.html Список кардиналов — титулярных настоятелей базилики Сант-Алессио, начиная с 1611 года]

Отрывок, характеризующий Базилика святых Вонифатия и Алексия

– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.