Сант-Аполлинаре-ин-Классе

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Базилика
Сант-Аполлинаре-ин-Классе
Sant’Apollinare in Classe

Сант-Аполлинаре-ин-Классе
Страна Италия
Город Равенна
Конфессия католицизм
Дата основания вторая четверть VI века
Основные даты:
9 мая 549 годаОсвящение базилики
Реликвии и святыни мощи святого Аполлинария
Состояние включена в число объектов Всемирного наследия.
Координаты: 44°22′48″ с. ш. 12°13′57″ в. д. / 44.38000° с. ш. 12.23250° в. д. / 44.38000; 12.23250 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=44.38000&mlon=12.23250&zoom=13 (O)] (Я)

Сант-Аполлина́ре-ин-Кла́ссе (итал. basilica di Sant'Apollinare in Classe) — базилика в районе Классе (бывший порт Классис) Равенны (Италия), памятник ранневизантийского искусства. Построена во второй четверти VI века над могилой первого равеннского епископа святого Аполлинария (отсюда название). Храм украшен мозаиками юстиниановского периода (то есть самыми поздними из равеннских мозаик), сохранившимися в конхе апсиды. В 1996 году базилика в составе раннехристианских памятников Равенны была включена в число объектов Всемирного наследия.[1]





История базилики

Базилика была заложена епископом Урсицином во второй четверти VI века на месте захоронения св. Аполлинария. Строительство велось на средства греческого ростовщика Юлиана Аргентария (который финансировал также строительство другой равеннской базилики — Сан-Витале). Церковь была освящена 9 мая 549 года епископом Максимианом.[2] Главной реликвией церкви являются мощи святого Аполлинария, обнаруженные в ходе строительства. В 856 году из-за угроз вражеских набегов их перенесли внутрь городских стен в базилику Сант-Аполлинаре-Нуово.[3] В 1748 году мощи вернулись в базилику, их поместили в главном алтаре храма, а не в крипте где они изначально находились.

В течение VI—IX веков было создано мозаичное убранство базилики. В X веке к ней были пристроены придел, нартекс и ротонда-колокольня. После разграбления Равенны венецианцами в 1449 году первоначальные мозаики сохранились только в апсиде.

В марте 1001 года в монастыре, находившемся при базилике, провёл Великий пост император Оттон III. Для императора, изгнанного из Рима и глубоко переживавшего крушение своего замысла о восстановлении прежней Римской империи, Великий пост, проведённый в Сант-Аполлинаре-ин-Классе, стал временем духовного перелома. Наставником императора стал отшельник Ромуальд Равеннский, убеждавший императора уйти из мира в монастырь (сохранились его пророческие слова: «Если пойдёшь на Рим, то не увидишь более Равенны»[4]), и Оттон III всерьёз стал раздумывать об этом. Затем, под влиянием своих советников, Оттон III вернулся к политической жизни и стал готовить поход на Рим, но умер уже в следующем 1002 году[5]. В левом нефе базилики можно видеть мемориальную доску, напоминающую об этих событиях.[6]

Архитектурные особенности

Построена из тонкого обожжённого кирпича (48 х 4 см.), скреплённого раствором, белые полосы которого достигают в толщину 4-х см. Фасад декорирован лангобардской аркатурой: между плоскими пилястрами расположены небольшие двойные арки. Свет в здание проникает через высокие полукруглые окна фасада и многочисленные окна центрального и боковых нефов. Центральный неф завершает пятигранная апсида с пятью окнами, снаружи к ней примыкают прямоугольные пастофории (вспомогательные богослужебные помещения). Апсида приподнята над уровнем пола центрального нефа, к ней ведёт широкая лестница, построенная в 1723 году (отреставрирована в 1909 году).

Размеры базилики составляют 55,58 на 30,3 метра. Внутренне пространство разделено на три нефа. Центральный неф обрамляет колоннада из 12 колонн в каждом ряду. Они установлены на квадратные базы и увенчаны композитными капителями византийской работы с развевающимися ажурными листьями в форме бабочек. Серый мрамор с белыми прожилками для колонн был привезён из каменоломен горного массива Гиметт (Греция) или острова Проконнессос (Мраморное море)[7]. Все колонны сходны и по исходному материалу, и по стилю обработки, что позволяет предположить, что они были заказаны для украшения именно данной базилики, а не изъяты из других, более ранних строений. Колоннада поддерживает аркаду над которой в медальонах в хронологическом порядке помещены фресковые изображения равеннских епископов, сделанные в XVIII веке. Нижний уровень стен базилики был изначально облицован мрамором, который был снят в XV веке по указанию Сиджизмондо Малатеста и использован при строительстве кафедрального собора в Римини.[8] На полу базилики, в её северо-восточном и юго-западном углах, сохранились фрагменты оригинального наборного мозаичного пола. Мозаика в юго-западном углу сохранила имена заказчиков данной работы: Гауденции и Феликса.

К базилике пристроена цилиндрическая колокольня высотой 37,5 метров и диаметром 6,17 метров. Она является типичной равеннской кампанилой: оконные проёмы имеют прогрессию створок — от одной до трёх.

Мозаичный пол в северо-восточном углу базилики Мозаичный пол в юго-западном углу базилики Алтарь на месте двух видений святого Ромуальда Мемориальная плита на месте первого обретения мощей св. Аполлинария

Внутреннее убранство

Базилика украшена самыми поздними из равеннских мозаик юстиниановского периода (середина VI века), сохранившимися в её апсиде. Прочие мозаики были созданы во второй половине VII и IX веках. Академик В. Н. Лазарев отмечает:

Мастера, работавшие в Сант Аполлинаре ин Классе, близки тем мастерам, которые исполнили мозаики пресбитерия в Сан Витале. И у них мы наблюдаем тягу к упрощенным формам и к излишне ярким цветовым сочетаниям. Этому сопутствует снижение качества рисунка и вялая трактовка карнации, в которой заметно уменьшается количество тональных оттенков.[2]

Как отмечают исследователи, мозаики Сант-Аполлинаре-ин-Классе отражают появившуюся в послеюстиниановскую эпоху тенденцию фронтального изображения фигур при которой происходит отказ от передачи каких-либо движений и поворотов.[9] Мозаики Сант-Аполлинаре-ин-Классе, как и базилики Сан-Витале не представляют события священной истории в их исторической последовательности, они имеют своей целью иллюстрацию догматического учения церкви, раскрываемого через символизм Священного Писания.[10] Несмотря на использование в мозаиках цветного стекла, смальты, золота и полудрагоценных камней, для лиц и светлых одежд использован мрамор, что привело к появлению более плоских форм. Это особенно заметно в мозаиках с изображением равеннских епископов между окнами апсиды.

Искусствовед Павел Муратов в 1911 году писал о базилике:

Эта церковь во многом напоминает базилику Сан Аполлинаре Нуово. В ней также имеются мозаики, но только не на стенах главного нефа, а в алтарной апсиде. Эти мозаики исполнены позднее, чем все в Равенне, и здесь это искусство не стоит на такой высоте, как в Мавзолее Галлы Плацидии или даже в Сан Витале. Кроме того, здешних мозаик сильно коснулась реставрация, сделавшая сомнительными многие их части.[11]

В центральном нефе базилики на возвышении расположен большой алтарь, посвященный Деве Марии, он был создан в XI веке с использованием материалов алтаря VI века. На стороне данного алтаря, обращённой к пресбитерию, указано, что на этом месте святой Ромуальд Равеннский удостоился двух видений Богородицы (сведения об этом почерпнуты у Петра Дамиани). Перед этим же алтарём находится мемориальная плита XVIII века, сообщающая без каких-либо исторических подробностей, что мощи святого Аполлинария были обнаружены именно на этом месте[12]. На стене правого нефа имеется мемориальная доска в память о посещении базилики папой Иоанном Павлом II 11 мая 1986 года.[13]

Мозаики апсиды

Конха

В конхе апсиды помещена мозаика с необычной для византийского искусства сценой Преображения Господня. В ней Иисус Христос аллегорически олицетворён крестом, украшенным драгоценными камнями, и заключённым в тёмно-синюю мандорлу, усыпанную золотыми шестиконечными звёздами. Лишь в пересечении ветвей креста помещён небольшой медальон с образом Христа. Над крестом помещён акроним ΙΧΘΥC, по сторонам поперечной ветви креста греческие буквы Α и Ω, а у подножья креста латинская надпись SALUS MUNDI — «Спаситель мира».

Присутствовавшие, согласно евангельскому описанию, при этом событии апостолы Пётр, Иоанн и Иаков изображены в образе агнцев, предстоящих кресту (Пётр символически представлен одной овцой слева от креста (если смотреть от входа), братья Зеведеевы — двумя овцами справа от креста[14]). Выше в облаках помещена благословляющая десница Бога Отца и полуфигуры пророков Моисея и Илии, протягивающих свои руки к кресту.

Сцена Преображения помещена в центре райского сада, полного деревьев и цветов. В его центре помещена фигура святого Аполлинария в позе оранта с воздетыми к небу руками. По сторонам от фигуры святого находятся 12 белоснежных овец (по шесть с каждой стороны от фигуры святого), отделённых друг от друга кустами белых лилий. Ряд исследователей считают овец символическим изображением двенадцати апостолов, а другие — образом паствы Аполлинария, бывшего епископом Равенны.[15]

Академик В. Н. Лазарев отмечает, что данная композиция символически намекает на вечную жизнь священномученика Аполлинарий, чей образ под крестом должен показать, что триумф Аполлинария перекликается с триумфом самого Христа.[2] Источником подобной композиции он считает палестинские мартирии.

Святой Аполлинарий Крест в мандорле Медальон с образом Христа

Стены

Между окнами апсиды помещены мозаичные портреты епископов Равенны, бывших преемниками святого Аполлинария: Экклесия, Севера, Урсуса и Урсицина. Они изображены в одинаковых одеждах, держащими в руках Евангелие. Каждая фигура помещена в небольшую арку с белоснежными занавесями. На боковых стенах помещены две крупные мозаики:

  • Ветхозаветные жертвоприношения

Изображены три сюжета из библейской истории: «Жертвоприношение Авраама», «Жертвоприношение Авеля» и «Жертвоприношение Мельхиседека», которые являются символическим намёком на крестную смерть Христа. Все персонажи помещены вокруг одного алтаря к которому они принесли свои жертвы, из облаков видна благословляющая десница Бога. Объединение трёх жертвоприношений в одной сцене иллюстрирует молитву евхаристического канона римской литургии[16]:

Supra quae propitio ac sereno vultu respicere digneris: et accepta habere, sicuti accepta habere dignatus es munera pueri tui iusti Abel, et sacrificium Patriarcha nostri Abrahae: et quod tibi obtulit summus sacerdos tuus Melchisedech, sanctum sacrificium, immaculatam hostiam.

Вся композиция окружена триумфальной аркой, увенчанной двумя орлами, на заднем плане помещена полураскрытая порфировая занавесь.

  • Дарование привилегий равеннской церкви

Император Константин IV в окружении вельмож и священнослужителей вручает диакону равеннской церкви Репарату, представляемому ему архиепископом Мавром, свиток с латинской надписью PRIVILEGIA. Фигуры одеты в богатые византийские одежды, украшенные таблионами, слева от центра расположены представители светской власти во главе с императором, а справа священнослужители в литургических облачениях. Головы императора и его братьев-соправителей Тиверия и Ираклия[18] окружены нимбами, что отражает византийскую традицию отмечать таким способом царствующих особ.[19] Мозаика выполнена по аналогии со знаменитым портретом императора Юстининана в базилике Сан-Витале. Изображение также выполнено как фриз (архитектура)фриз и отличается фронтальной композицией.

Мозаики фронтона

Фронтон «триумфальной арки», отделяющей апсиду от центрального нефа, украшен поздней мозаикой VII века (ряд искусствоведов датируют их IX веком). В центре композиции в медальоне помещено изображение Христа Пантократора, держащего в руках Евангелие, его глаза широко раскрыты, лоб нахмурен, голова окружена крестчатым нимбом. К нему на фоне тёмно-синего неба движутся символы евангелистов, держащие в руках написанные ими евангельские книги. Ниже помещены 12 овец, символизирующих апостолов. Они выходят на встречу Иисусу из ворот двух городов: Иерусалима и Вифлеема.

Паруса арки украшены изображениями плодоносящих пальм на фоне тёмно-синего неба. Эти мозаики являются самыми старыми из украшений фронтона (середина VI век).[2] К этому же периоду относятся помещённые на столбах арки образы архангелов Михаила и Гавриила в одеждах византийских сановников. Они держат в руках хоругви с литургической формулой божественного славословия: «свят, свят, свят» (греч. Ἅγιος, Ἅγιος, Ἅγιος). Под изображениями архангелов помещены фигуры евангелистов Матфея (слева) и Луки (справа), добавленные уже в XII веке[20]

Крипта

Расположена под главным алтарём базилики. Она ограничена стенами апсиды и двумя боковыми перегородками, в которых находятся лестницы для спуска вниз. Крипта, служившая хранилищем мощей святого Аполлинария была заброшена после того как в 856 году они были перенесены в базилику Сант-Аполлинаре-Нуово. В крипте осталась пустая рака для мощей, которую обновили в 1511 году. Однако после возвращения мощей в базилику не стали использовать и поместили их в алтаре.[21] В примыкающих к крипте пластофориях устроены капеллы. В одной из них, посвящённой местночтимому святому Еливкадию сохранилась мраморная сень над престолом, созданная в начале IX века.

Саркофаги

От медленных лобзаний влаги
Нежнее грубый свод гробниц,
Где зеленеют саркофаги
Святых монахов и цариц.
Александр Блок, «Равенна»

В боковых нефах базилики находятся 10 средневековых саркофагов очень хорошей сохранности[22], часть из которых принадлежит равеннским епископам.[23] Из них особо выделяются:

  • гробница епископа Феодора (ум. в 688 году), богато декорированная виноградными лозами, павлинами, голубками и монограммами Христа;
  • «саркофаг двенадцати апостолов» — украшен композицией с изображением на лицевой панели Иисуса Христа сидящего на троне посреди шести апостолов. Апостолу Павлу Иисус вручает свиток, апостол Пётр держит в руках ключи, а на плече крест, у остальных апостолов в руках мученические венцы. На торцах саркофага помещены фигуры остальных апостолов;
  • саркофаг архиепископа Грациозия (ум. в 788 году), рядом с которым на стене сохранилась надпись середины VI века, рассказывающая о истории постройки базилики и мощах святого Аполлинария:

В этом месте находилась рака блаженного Аполлинария священника и исповедника со времени [как он] почил, [которая по воле] блаженного Максимиана епископа перенесена и водворена в базилике, которую Юлиан Аргентарий от основания построил и [которая] посвящена этим же мужем праведнейшим в 7-й день майских ид 8-года [после] консульства Василия младшего.

Благодаря этим сведениям была установлена точная дата освящения храма — 9 мая 549 года;

  • маленькая мраморная урна IV века, не имеющая украшений, но содержащая трогательную надпись: «Лицинии Валерии Фаустине Италике, почивающей в мире, прожившей один год, шесть месяцев, шесть дней, возлюбленной дочери от скорбящих родителей». Урна была найдена под полом базилики в 1909 году и служит ещё одним подтверждением того, что церковь воздвигнута на месте античного кладбища города Классе;
  • безымянный саркофаг с изображением креста, водружённого на арочную конструкцию, напоминающую изображение палат Теодориха в базилике Сант-Аполлинаре-Нуово;
  • саркофаг, на передней стороне которого можно видеть латинский крест со свисающими с его перекладины греческими буквами α и ω (в соответствии с Отк. 1:8 эти буквы указывают на Христа), а на крышке — крест на горе, с которой стекают четыре реки (четыре реки, бравшие начало в Эдеме согласно Быт. 2:10)
  • саркофаг епископа Феликса (ум. в 723 году), переделанный из языческой гробницы, его скудное украшение свидетельствует об упадке в этот период равеннского искусства;
  • ещё три безымянных саркофага с простейшими резными украшениями.

Напишите отзыв о статье "Сант-Аполлинаре-ин-Классе"

Примечания

  1. [whc.unesco.org/en/list/788 Early Christian Monuments of Ravenna]  (англ.)
  2. 1 2 3 4 [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=5&ch_l2=7 Лазарев В. Н. История византийской живописи (Равенна: Сант Аполлинаре ин Классе, Санта Агата Маджоре, Сан Микеле ин Аффричиско и поздние мозаики доиконоборческого периода)]
  3. Равенна. Город искусства. Равенна, 2006. С. 8
  4. [www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/monarhi2/254.php К.Рыжов «Все монархи мира. Западная Европа»]
  5. [www.sedmitza.ru/text/441393.html В. Д. Балакин «Творцы Священной Римской империи»]
  6. Ravenna. City of Art. — Ravenna: SALBAROLI, 2008. — С. 26. — 144 с.
  7. Roger Stalley. Early Medieval Architecture. Oxford University Press, 1999. ISBN 0-19-284223-4 P. 29
  8. [www.bluffton.edu/~sullivanm/italy/classe/santapollinare/santapollinare.html Sant’Apollinare in Classe]  (англ.)
  9. [www.krotov.info/history/08/demus/demus02.html#o2_2 Отто Демус. Мозаики византийских храмов]
  10. Культура Византии. IV — первая половина VII в. М.:Наука, 1984. С. 567
  11. Муратов П. П. Образы Италии. М.:Галарт, 1993. С. 141
  12. Ravenna. City of Art. — Ravenna: SALBAROLI, 2008. — С. 12. — 144 с.
  13. Равенна. Город искусства. Равенна, 2006. С. 24
  14. Ravenna. City of Art. — Ravenna: SALBAROLI, 2008. — С. 16. — 144 с.
  15. Равенна. Город искусства. Равенна, 2006. С. 16
  16. Джузеппе Бовини. Равенна. Искусство и история. — Равенна: Лонго, 2008. — С. 38-40. — 160 с. — ISBN 88-8063-085-7.
  17. [fsspx.of.by/old_version/r_liturgy.html Параллельные латинский и русский тексты Тридентской мессы]
  18. Джузеппе Бовини. Равенна. Искусство и история. — Равенна: Лонго, 2008. — С. 112. — 160 с. — ISBN 88-8063-085-7.
  19. [www.biblicalstudies.ru/Books/Dihl5.html Шарль Диль История Византийской империи]
  20. Джузеппе Бовини. Равенна. Искусство и история. — Равенна: Лонго, 2008. — С. 99. — 160 с. — ISBN 88-8063-085-7.
  21. Равенна. Город искусства. Равенна, 2006. С. 23-24
  22. J. W. Appell Monuments of Early Christian Art. Kessinger Publishing, 2003. ISBN 0-7661-3923-9 P. 29
  23. Maureen Catherine Miller. The Bishop’s Palace: Architecture and Authority in Medieval Italy. Cornell University Press, 2000. ISBN 0-8014-8539-8 P. 128
  24. [www.flickr.com/photos/sacred_destinations/2930853662/sizes/o/ Мемориальная табличка в Сант-Аполлинаре-ин-Классе]

Ссылки

Всемирное наследие ЮНЕСКО, объект № 788
[whc.unesco.org/ru/list/788 рус.] • [whc.unesco.org/en/list/788 англ.] • [whc.unesco.org/fr/list/788 фр.]
  • На Викискладе есть медиафайлы по теме Сант-Аполлинаре-ин-Классе
  • Лазарев В. Н. [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29&chap=5&ch_l2=7 Равенна: Сант Аполлинаре ин Классе, Санта Агата Маджоре, Сан Микеле ин Аффричиско и поздние мозаики доиконоборческого периода]. [www.icon-art.info/book_contents.php?lng=ru&book_id=29 История византийской живописи]. Проверено 24 января 2009. [www.webcitation.org/652wFwcqp Архивировано из первоисточника 29 января 2012].
  • [www.bluffton.edu/~sullivanm/italy/classe/santapollinare/santapollinare.html Sant’Apollinare in Classe] (англ.). Проверено 24 января 2009. [www.webcitation.org/652wHnFME Архивировано из первоисточника 29 января 2012].

Литература

  • Равенна. Город искусства. — Равенна: EDIZIONI SALBAROLI, 2006.
  • Редин Е.К. Мозаики равеннских церквей. — СПб., 1896.
  • Колпакова Г.С. Искусство Византии. Ранний и средний периоды. — СПб.: Азбука-Классика, 2004. — ISBN 5-352-00485-6.
  • Джузеппе Бовини. Равенна. Искусство и история. — Равенна: Лонго, 2008. — С. 95-112. — 160 с. — ISBN 88-8063-085-7.

Отрывок, характеризующий Сант-Аполлинаре-ин-Классе

Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.