Санчо II Абарка

Санчо II Абарка баск. Antso II Abarka исп. Sancho II Abarca<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Санчо II Абарка. Миниатюра из «Вигиланского кодекса».</td></tr>
Король Наварры
970 — 994
Предшественник:	Гарсия I Санчес
Преемник:	Гарсия II Дрожащий
Вероисповедание:	Христианство
Рождение:	не ранее 935
Смерть:	декабрь 994
Место погребения:	монастырь Санта-Мария-ла-Реал-де-Нахера
Род:	Хименес
Отец:	Гарсия I Санчес
Мать:	Андрегота Галиндес
Супруга:	Уррака
Дети:	сыновья: Гарсия II Дрожащий, Рамиро, Гонсало и Фернандо дочери: Майор, Химена и Уррака (Абда)

Са́нчо II Аба́рка (баск. Antso II.a Gartzez Abarka, исп. Sancho II Abarca; не ранее 935 — декабрь 994) — король Наварры (970—994). Потерпев в первой половине своего правления несколько тяжёлых поражений от мавров и заключив мир на условиях признания себя вассалом и данником Кордовского халифата, Санчо II почти все оставшиеся годы посвятил укреплению и развитию своего королевства, заложив основы будущей гегемонии Наварры среди христианских государств Пиренейского полуострова. Правление короля Санчо Абарки стало временем наивысшего расцвета культуры средневековой Наварры.

Биография

Наследник престола

Санчо Гарсес был старшим сыном короля Гарсии I и его первой жены Андреготы Галиндес. В 943 году отец Санчо развёлся с его матерью под предлогом близкого родства с ней, осуждаемого канонами христианской церкви. Несмотря на это, Санчо по желанию отца сохранил статус наследника престола и получил как наследство своей матери Графство Арагон, хотя реальное управление этим графством осталось в руках короля Гарсии I. В 962 году отец, в целях укрепления союза с графом Кастилии Фернаном Гонсалесом, женил Санчо на его дочери Урраке Фернандес, вдове королей Леона Ордоньо III и Ордоньо IV. Попытка второй жены Гарсии I лишить Санчо статуса наследника трона из-за сопротивления короля не удалась и после смерти отца (22 февраля 970 года) Санчо II Абарка взошёл на престол Наварры. Однако его сводный брат, Рамиро Гарсес, получил по завещанию отца земли в окрестностях Вигеры, где было образовано зависимое от Наварры королевство Вигера.

Правление

Начало правления

Первые годы правления Санчо II Гарсеса прошли в мире с маврами. В это время все христианские государства Пиренейского полуострова признавали верховный авторитет халифа ал-Хакама II и неоднократно посылали в столицу халифата, Кордову, посольства, чтобы заручиться поддержкой этого правителя. В августе и сентябре 971 года двор халифа посетили два наваррских посольства. Второе возглавлял брат короля Санчо II, Химено, прибывший с многочисленной свитой. На аудиенцию у ал-Хакама II, состоявшуюся 30 сентября, Химено сопровождал специальный консул, постоянно проживавший в Кордове и защищавший при дворе халифа интересы местных христиан. В результате посольств было подтверждено перемирие, заключённое с маврами королём Гарсией I. В 973 году упоминается о новом посольстве короля Санчо II к ал-Хакаму.

В отношении королевства Леон Санчо II продолжил политику своего отца, направленную на поддержание тесных и дружественных связей с Эльвирой Рамирес, которая была регентом при своём несовершеннолетнем племяннике Рамиро III.

Война с Кордовским халифатом

Битвы при Сан-Эстебан-де-Гормас и Эстеркуэле

Мирные отношения между христианскими государствами Пиренейского полуострова и Кордовским халифатом были разорваны в 974 году, когда граф Кастилии Гарсия Фернандес, узнав о тяжёлой болезни халифа ал-Хакама II и о войне, которую полководцы халифата вели в Ифрикии, атаковал приграничные крепости мавров и одержал несколько побед. В апреле 975 года он осадил хорошо укреплённую мусульманскую крепость Гормас, угрожавшую кастильскому городу Сан-Эстебан-де-Гормас. Попытка военачальника Халиба аль-Насири снять осаду не увенчалась успехом. Он должен был отступить, чтобы дождаться подкреплений. В лагерь графа Гарсии, продолжившего осаду, также прибыло многочисленное подкрепление. Свои войска привели король Санчо II Абарка, правители Леона Эльвира Рамирес и Рамиро III, а также граф Монсона Фернандо Ансурес и граф Сальдании Гомес Диас. Общая численность войска христиан, по рассказам хроник, достигала 60 000 воинов. 18 июня христиане предприняли попытку штурма Гормаса, но понесли большие потери и были вынуждены отступить. Одновременно Халиб, который получил подкрепления от вассалов халифа, напал на лагерь христиан и нанёс им ещё одно поражение. Потеряв бо́льшую часть воинов, христианские правители приняли решение снять осаду, разделили войска и поодиночке двинулись каждый в свои владения. Однако при отступлении они вновь были атакованы маврами: Халиб разбил около Ланги переправлявшееся через Дуэро войско графа Гарсии Фернандеса, а вали Сарагосы Абд ар-Рахман ибн Йахъя ал-Туйби нанёс 6 июля в битве при Эстеркуэле поражение наваррскому войску, которым командовал король Вигеры Рамиро. В битве погибли несколько знатных наваррцев, а сам король Рамиро был ранен. Предполагается, что среди пленных, захваченных мусульманами, мог быть и брат короля Наварры, Химено, который с лета 975 года до самой своей смерти находился в числе наваррских заложников, содержавшихся в Кордове.

Походы аль-Мансура

С 977 года начинается новый этап войн между мусульманами и христианами. В этом году Мухаммад ибн Абдалла ибн Абу Амир, более известный как аль-Мансур (или Альмансор), совершил свой первый поход, во время которого взял Саламанку и в трёх последовательных битвах разбил сначала короля Рамиро III при Сан-Эстебан-де-Гормасе, затем снова графа Кастилии Гарсию Фернандеса у Ланги и Санчо II вновь около Эстеркуэля. В 978 году аль-Мансур совершил ещё один поход в Наварру и дошёл до Памплоны

В 981 году король Санчо II Абарка объединился с графом Кастилии, чтобы не дать возможности аль-Мансуру совершить новый поход в земли христиан, но их войско было разбито при Таракуэнье (около Ретортильо-де-Сории). Несколько дней спустя, когда к остаткам их армий присоединился король Рамиро III, христианские правители снова потерпели от аль-Мансура сокрушительное поражение при Руэде, а затем ещё раз были разбиты под стенами Леона. Только наступление зимы не дало возможности аль-Мансуру уже в этом году захватить столицу Рамиро III, но эти победы позволили военачальнику мусульман взять себе почётное имя «аль-Мансур» («Победитель волей Аллаха»), которое впоследствии полностью вытеснило из употребления его настоящее имя. Короли же Наварры и Леона, лишившиеся почти всех своих войск, были вынуждены заключить мир с Кордовским халифатом на условиях признания себя вассалами и данниками халифа. Король Санчо II Абарка, в качестве гарантии мира, должен был отдать в жёны аль-Мансуру свою дочь Урраку, которая получила новое имя, Абда, и впоследствии стала матерью будущего хаджиба Абд ар-Рахмана Санчуэло. Следующие 11 лет прошли для Наварры в мире с Кордовским халифатом. Только в 992 году, после того как Санчо II Абарка отказался выплачивать ежегодную дань халифу, аль-Мансур совершил два похода на Памплону и вновь заставил короля Наварры возобновить выплату дани. В сентябре 993 года король Санчо II сам приехал в Кордову, чтобы подтвердить свою покорность и лично принести клятву верности халифу. Мусульманские авторы оставили подробное описание приёма короля Наварры у аль-Мансура, состоявшегося 4 сентября, во время которого присутствовавшие на церемонии многочисленные придворные должны были продемонстрировать королю богатство правителей халифата, а многотысячная гвардия хаджиба — силу его войска. Получив богатые подарки, король Санчо II возвратился в свои владения, а в конце года в Кордову приехал его сын Гонсало, который привёз подтверждённые наваррской знатью условия мира с Кордовским халифатом.

Это событие стало последним из дошедших до нас в исторических хрониках известий о правлении короля Санчо II Абарки, который скончался в декабре 994 года. Его останки в настоящее время находятся в возведённом в XV веке на территории монастыря Санта-Мария-ла-Реал-де-Нахера пантеоне наваррских королей. Престол Наварры по наследству перешёл к старшему сыну Санчо II, королю Гарсии II Дрожащему.

Семья

Король Санчо II Абарка с 962 года был женат на Урраке Фернандес (умерла после 1007), дочери графа Кастилии Фернана Гонсалеса. От этого брака у супругов было 7 детей:

• Гарсия II Дрожащий (около 964—1000) — король Наварры (994—1000)
• Рамиро (умер в 992)
• Гонсало (умер в 997) — сеньор Карденьи, возможно граф Арагона под регентством своей матери
• Фернандо
• Майор
• Химена
• Уррака (Абда Басконка) — жена (с 981 года) хаджиба Кордовского халифата аль-Мансура.

Санчо II Абарка и Церковь

По примеру своих предшественников король Санчо II оказывал покровительство христианским церквям и монастырям, находившимся в его владениях. Вместе со своей женой Урракой он 13 октября 972 года основал монастырь Сан-Андрес-де-Кируэнья, вскоре ставший одним из культурных и религиозных центров королевства. Поддерживая уже существующие монастыри (особенно Сан-Мартин-де-Альбельда и Сан-Мильян-де-Коголья) и епархии (епископство Памплона и епископство Нахера), Санчо Абарка передал им значительное количество владений и ценностей, что увеличило богатство и влияние этих монастырей и церквей.

Культура и искусство

Большая поддержка, которую король оказывал монастырям, вызвала настолько бурное развитие наваррской культуры и искусства, что историки считают последнюю треть X века наивысшей точкой развития культуры во всей истории средневековой Наварры. В основу произведений наваррского искусства этого периода лёг синтез культур вестготов, мосарабов и Каролингского возрождения. Среди лучших произведений искусства, созданных в это время — «Вигиланский кодекс» (лат. Codex Vigilanus) и «Эмилианский кодекс» (лат. Codex Emilianus), названные так по именам их предполагаемых создателей. Это две иллюминированные рукописи (первая создана в 976 году, а вторая — её копия, созданная в 992 году) из монастыря в Альбельде, богато украшенные миниатюрами на библейские, исторические, а также современные её создателям сюжеты, среди которых и изображения членов королевской семьи Наварры — первые прижизненные портреты монархов христианских государств Пиренейского полуострова, сделанные после мусульманского завоевания. В рукописях содержатся разнообразные исторические материалы, в том числе продолжение одной из наиболее ценных раннесредневековых испанских хроник — «Хроники Альбельды». Кроме того, в «Вигилианском кодексе» находится запись, состоящая из арабских цифр — первое дошедшее до нас изображение этих цифр, происходящее из христианского государства Европы.

В правление Санчо II была создана и ещё одна очень важная для историков рукопись — «Кодекс Роды» (992 год), включающая в себя многочисленные документы по истории Наварры и соседних с ней областей.

Предания также говорят о том, что при Санчо II Абарке впервые появляется в источниках один из самых знаменитых в мире драгоценных камней — Рубин Чёрного Принца, в настоящий момент являющийся частью Короны Британской империи. Согласно наваррским хроникам, этот камень был по повелению короля вделан в хранившийся в его казне золотой крест, украшавший реликварий святого Себастьяна, который при его преемниках был разделён на несколько частей, розданных королями Наварры различным лицам за оказанные этим монархам услуги.

Прозвище

Точное значение прозвища Санчо — «Абарка» — неизвестно. В современных Санчо II документах это прозвище не упоминается. Оно впервые появляется в хартиях XII—XIII веков, якобы являвшихся точными копиями дарственных актов, данных этим королём различным церквям и монастырям. Однако историки выяснили, что в основе этих хартий не лежат никакие подлинные документы конца X века, и все они являются позднейшими подделками. Большинство современных исследователей считают, что прозвище Санчо получил по названию особого вида сандалий — традиционной обуви баскских горцев, хотя некоторые историки предполагают, что прозвище могло быть образовано от баскского слова, имеющего значение «толстый».

Королевский титул

Некоторые историки предполагают, что Санчо II Абарка был первым монархом, использовавшим титул «король Наварры». Запись, в которой он так титулован, содержится в дарственной хартии, данной королём в 987 году монастырю Сан-Хуан-де-Пенья. Однако большинство историков считают, что первые достоверные документы с подобным титулом относятся к правлению короля Санчо I Гарсеса, хотя этот титул и не вошёл в постоянное употребление у правителей Наварры вплоть до XIII века и его использование в официальных документах было крайне редко.

Карты

• [www.covadonga.narod.ru/Almanzor.html Походы Альманзора (981—1002)]

Литература

• Usunáriz Garayoa J. M. [books.google.com/books?id=LT1RaZEqhR8C&printsec=frontcover&hl=ru&source=gbs_summary_r&cad=0 Historia breve de Navarra]. — Silex Ediciones, 2006. — 359 p. — ISBN 978-8477371472.

Ссылки

• [www.covadonga.narod.ru/Navarra.html Наварра]. Реконкиста. Проверено 8 января 2012. [www.webcitation.org/65eT2FmkM Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
• [www.manfred-hiebl.de/mittelalter-genealogie/mittelalter/koenige/navarra/sancho_2_abarca_koenig_994.html Sancho II. Abarca] (нем.). Genealogie Mittelalter. Проверено 8 января 2012. [www.webcitation.org/66Yw00ZqP Архивировано из первоисточника 31 марта 2012].
• [www.fmg.ac/Projects/MedLands/NAVARRE.htm#_Toc206999124 Navarre, kings] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 8 января 2012. [www.webcitation.org/65QCGWSJR Архивировано из первоисточника 13 февраля 2012].

Отрывок, характеризующий Санчо II Абарка

С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?