Сапеги

Сапеги
герб Лис доп.
Титул:	князья
Ветви рода:	1. Коденская 2. Ружанская
Период существования рода:	XV—XXI века
Место происхождения:	Смоленск
Подданство:
Дворцы и особняки:	Красичинский замок, Ружанский дворец, дворец Сапег

Сапе́ги (белор. Сапегі, лит. Sapiegos, польск. Sapiehowie, в актах и хрониках — Sopieha, Sopiha, Sopiezycz) — шляхетский род герба «Лис» в Великом княжестве Литовском, который, унаследовав в середине XVI века владения Гольшанских, стал пользоваться огромным влиянием. Пик могущества Сапег пришёлся на начало XVIII века, когда они вели междоусобные войны с остальной шляхтой, в конечном счёте подорвавшие их силы. В те же годы приобрели и княжеский титул.

История

Родоначальником Сапег большинство польских геральдистов старого времени называли Пунигайла, каштеляна Трокского, сына Наримунта Гедиминовича; сын его, Сунигайло, крестился с именем Семёна. Недостоверность этой генеалогии, основанной на панегирическом сочинении Миштольта (Misztolt, лит. Antanas Aloyzas Miš-tautas) «Historia Illustris domus Sapiehianae» (Vilnae 1724) , доказана Казимиром Стадницким, который выяснил, что Сунигайло умер бездетным. В новейшей генеалогической литературе считается установленным, что род Сапеги происходит из Смоленской земли, где Сапеги уже в XV веке владели значительными поместьями. Родоначальником Сапег считается Семён Сопига, писарь Казимира Ягеллончика; имя его встречается в актах и хрониках 40-х годов XV века. От его сыновей — Богдана и Ивана — пошли две ветви рода Сапег: черейско-ружанская и коденская. Путём браков и пожалований род Сапег приобрёл громадное богатство, давшее ему возможность занять первенствующее, после Радзивиллов, положение в Литве.

В XVII веке Сапеги представляли собой грозную силу, пред которой иногда должен был смиряться даже король. Сапеги самовластно хозяйничали в Литве, распоряжаясь по своему произволу на сеймиках и трибуналах, преследуя и устраняя неугодных им лиц. Выведенная из терпения высокомерием и притеснениями Сапег, шляхта составила конфедерацию под предводительством каштеляна витебского Коцеллы, который объявил даже посполитое рушение против Сапеги. Вмешательство короля в это дело не предотвратило столкновения; началась (в феврале 1700 года) Домашняя война, закончившаяся поражением Сапег под Олькениками (18 ноября 1700 года), после чего все Сапеги присуждены были к лишению должностей и имений и осуждены на вечное изгнание из государства. Сапеги обратились к посредничеству Августа II, который примирил их со шляхтой. Богатство Сапег сильно пошатнулось во время этой войны, требовавшей больших расходов. Тем не менее до последних дней существования Речи Посполитой Сапеги играли выдающуюся роль. 16 лиц из рода Сапеги занимали так называемые «дигнитарские» должности, трое были главными начальниками литовской артиллерии, 25 занимали должность воевод, четверо — каштелянов, трое были гетманами великими литовскими, один — гетманом польским, двое — епископами. Первоначально Сапеги исповедовали православие; первым перешёл в католицизм Иван Семёнович Сапега (ок. 1430—1517), посланный в 1514 году в Рим и принявший там католичество; сыновья его остались православными, но в течение XVI и начала XVII века католичество окончательно утвердилось в семье Сапег.

В 1572 году Николай Сапега, воевода минский и витебский, ещё возведён был императором Рудольфом II в графское Римской империи достоинство, и от него пошла графская ветвь рода Сапега. В 1633 году Ян Станислав Сапега, великий маршалок литовский, возведён был императором Фердинандом III в княжеское Римской империи достоинство, но отказался принять этот титул и умер бездетным. В 1700 году Михал Францишек, конюший литовский, генерал артиллерии литовской, был возведён Леопольдом I в княжеское Римской империи достоинство, но погиб в том же году, будучи неженат. Не имея никаких формальных прав на княжеский титул, Сапеги уже в то время употребляли его, претендуя на происхождение от владетелей Литвы. В 1768 году Польский сейм, признав эту легендарную родословную, официально утвердил за фамилией Сапег герба Лис княжеский титул. Северская линия состояла в русском, а Коденская — в русском и австрийском подданстве. В России княжеское достоинство утверждено за Сапегами Высочайшим указом 26 июля 1874 года.

Имения Сапег в России, включая Быховский замок, были конфискованы за участие их в восстании 1830—31 годов.

Описание герба

В червленом щите серебряный всадник с серебряными поднятым мечом и щитом, на коем восьмиконечный червленый крест, вправо на серебряном коне, покрытом червленым трехконечным ковром с золотой каймой и червленой сбруей с золотой каймой (герб Литвы). Глава щита рассечена на три части, в средней червленой части серебряная дважды перекрещенная стрела, верхняя перекладина короче нижней (герб «Лис»), в правой чёрной части три серебряные лилии, (две и одна), в левой лазоревой части рука в серебряных латах, сжатая в кулак, пронзена серебряной стрелой острием вниз.

Над щитом княжеский коронованный шлем. Нашлемник: стоящая серебряная лисица вправо с червлеными глазами и языком. Намет: червленый с серебром. Герб украшен княжеской червленой, подбитой горностаем, мантией с золотыми кистями и бахромой и увенчан княжеской короной. Герб князя Ивана-Павла-Александра Сапеги внесён в Часть 13 Общего гербовника дворянских родов Всероссийской империи, стр. 6.

Виднейшие представителя фамилии

Семён Сопига (XV век)

Богдан Семёнович (? — после 1511)

Иван Семёнович (?—1516/17)

Иван Богданович (?—1546)

Павел (?—1579)

Иван Иванович (?—1580)

Павел Иванович (?—1580)

граф Николай (1526—1599)

Лев Иванович (1557—1633)

Ян Пётр (1569—1611)

граф Фредерик (?—1626)

князь Ян Станислав (1589—1635)

Казимир Лев (1609—1656)

Павел Ян (ок. 1609 — 1665)

граф Ян Фредерик (1618—1664)

граф Александр Казимир (1624—1671)

граф Кшиштоф (1625—1665)

(бездетен)

Казимир Ян (1637—1720)

Францишек Стефан (?—1686)

граф Казимир Владислав (1650—1703)

граф Владислав Йозафат (1652—1733)

князь Михал Францишек (ок. 1670 — 1700)

Ян Казимир (?—1730)

граф Ян Фредерик (1680—1751)

граф Игнаций (?—1758)

(бездетен)

князь Пётр (1701—1771)

князь Юзеф (?—1792)

князь Александр (1773—1812)

князь Лев (1801—1878)

• Лев Сапега (1557—1633) — воевода виленский, гетман великий литовский и канцлер великий литовский.
• Ян Пётр Сапега (1569—1611) известен своим участием в смутах эпохи самозванцев; поддерживал Тушинского вора, в помощь которому пришёл с отрядом вопреки распоряжению короля; вел осаду Троицкого монастыря; впоследствии переходил то от Тушинского вора к королю, то обратно, иногда заявляя желание сражаться вместе с русскими против поляков; умер в Москве. Составил «Дневник», напечатанный в русском переводе в «Сыне отечества» 1858 года.
• Казимир Лев Сапега (1609—1656) заключил, в 1634 году, выгодный для Польши мир с Москвой; пользовался неограниченным доверием Владислава IV.
• Павел Ян Сапега (ок. 1609 — 1665), воевода виленский, гетман великий литовский, известен подвигами в войнах казацкой и шведской (1656 года).
• Александр Сапега (1624—1671) принял духовный сан в Риме, где учился; был епископом жмудским, потом виленским; напечатал: «Constitutiones synodi dioecesis Vilnensis» (Вильна, 1669).
• Казимир Ян Сапега (1637—1720) — воевода виленский и гетман великий литовский, напечатал: «Enucleatio nullitatis excommunicationis ratione praetensae devastationis ecclesiarum bonorumque dioecesis Vilnensis publicatae a. d. 1695» и «Manifest Bogu i swiatu do powszechnej wiadomosci podany» (1699).
• Ян Казимир Сапега (?—1730) — гетман великий литовский, принимал участие в великой Северной войне, стоял на стороне Карла XII и одержал в июле 1709 года две победы над русскими войсками, но после Полтавской битвы перешёл на сторону Петра Великого. В 1720 году вступил в переговоры с Меншиковым о женитьбе своего сына Петра на его дочери, причём обещал Меншикову поддерживать кандидатуру его в курляндские герцоги. Прибыв в 1726 году в Санкт-Петербург, получил от императрицы Екатерины I чин генерал-фельдмаршала и богатые поместья. Некоторые исследователи высказывают догадку, будто бы благоволение Екатерины I к Сапеги объясняется тем, что он помог ей разыскать её родственников Скавронских. После падения Меншикова Сапега примкнул к Долгоруким и в 1727 году назначен был Санкт-Петербургским генерал-губернатором, но вскоре уехал в свои поместья, где и умер.

• Сын его, Пётр Сапега (1701—1771), — стольник великого князя литовского, в 1726 году был обручен с княжной Меншиковой, но затем Екатерина I сделала его своим фаворитом, наградила званием камергера и поместьями и назначила в женихи своей племяннице графине Софье Скавронской, на которой он и женился 19 ноября 1727 года, уже после смерти Екатерины I. Не считая прочным своё положение в России, Сапега распродал полученные в приданое громадные имения и уехал в Литву, увозя с собой до 2 миллионов тогдашних серебряных рублей.
• Ян Фредерик Сапега (1680—1751) — государственный деятель и писатель; с 1698 года — староста брестский, 1716 — каштелян Троцкий, 1735 — канцлер великий литовский.

• Александр Сапега (1773—1812) — посетил в 1802—03 годах югославянские земли, составил ценное описание своего путешествия («Podroze po krajach slowianskich» (Вроцлав, 1811). Другие его труды: «Tablice stosunku nowych miar i wag francuskich linealnych z lilewskiemi i polskiemi» (Варшава, 1801) и «Lettres sur les bords de l’Adriatique» (П., 1808).

• Лев Сапега (1801—1878) был камергером русского двора, но после 1831 года принуждён был эмигрировать в Галицию, где в 1861—1875 годах был маршалком сейма.

См. также

• Гражданская война 1696—1702 годов в Великом княжестве Литовском

Литература

• Sapiehowie. Materjały historyczno-genealogiczne i majątkowe. — Petersburg, 1890—1894. — Т. I—III.  (польск.)
• Kossakowski, Stanisław Kazimierz. [www.wbc.poznan.pl/dlibra/docmetadata?id=51405&from=DLF Monografie historyczno-genealogiczne niektórych rodzin polskich]. — Warszawa, 1872. — Т. 3.  (польск.)
• Сапеги // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Гребельский П. Х., Думин С. В. (при участии Т. Ленчевского). Князья, графы и дворяне Сапеги // Дворянские роды Российской империи. — СПб.: ИПК «Вести», 1995. — Т. 2. — С. 248—255. — 10 000 экз. — ISBN 5-86153-012-2.
• Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Э. Веймара, 1856. — Т. 3. — С. 45.

Ссылки

• [genealogy.euweb.cz/poland/sapieha1.html Поколенная роспись рода Сапег] (англ.). [www.webcitation.org/66Q8a1fQK Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].
• [www.angelfire.com/realm/gotha/gotha/sapieha.html Современные представители рода Сапег] (англ.). [www.webcitation.org/66Q8ac9pi Архивировано из первоисточника 25 марта 2012].

Отрывок, характеризующий Сапеги

– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.