Саравак

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Саравáк
малайск. Sarawak
джави: سراوق
Герб
Флаг
Страна

Малайзия

Гимн:

Ibu Pertiwi Ku

Статус

штат Малайзии

Включает

11 районов

Административный центр

Кучинг

Губернатор

T.Y.T Tun Datuk Patinggi Abang Muhammad Salahuddin

главный министр

Y.A.B. Datuk Patinggi Tan Sri Haji Abdul Taib Bin Mahmud / Pehin Sri Dr. Hj. Abdul Taib b. Mahmud

Население (2010)

2 471 140 (4-е место)

Плотность

19,86 чел./км² (16-е место)

Площадь

124 450 км²
(1-е место)

Высота
над уровнем моря
 • Наивысшая точка



 2423 м

Часовой пояс

+8

Аббревиатура

SWK

Код ISO 3166-2

MY-13

[www.sarawak.gov.my/ Официальный сайт]
Координаты: 3°02′17″ с. ш. 113°46′52″ в. д. / 3.03806° с. ш. 113.78111° в. д. / 3.03806; 113.78111 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=3.03806&mlon=113.78111&zoom=12 (O)] (Я)

Саравáк (малайск. Sarawak, джави: سراوق; код: SWK) — один из двух штатов Восточной Малайзии[1], расположенный на северо-западе острова Калимантан. Саравак — самый большой штат в Малайзии. Соседний штат на острове — Сабах. Саравак граничит с Индонезией и султанатом Бруней[2][3][4][5].

Административный центр Саравака — город Кучинг населением около полумиллиона, буквально Кошачий Город. Наиболее крупные города — Сибу (200 000), Мири (202 000) и Бинтулу (102 761). Общее население штата превышает два миллиона человек. Саравак — многокультурный штат без явного этнического большинства. Управляется губернатором, назначаемым центральным правительством Малайзии. В 1988 году был принят флаг штата Саравак.





География

Берега Саравака омывает Южно-Китайское море. Береговая линия изрезана слабо — имеется только два залива: Дату — на западе и Бруней — на севере. Вдоль побережья протягивается низменная аллювиально-морская равнина. Во внутренних районах вдоль границы с Индонезией протягиваются горы, достигающие 2423 метров (высшая точка — гора Муруд). Крупнейшими реками являются Раджанг, Барам и Лимбанг. Благодаря обилию атмосферных осадков, реки полноводны круглый год, в низовьях они изобилуют крупными дельтами и растекаются на множество рукавов и протоков, и на значительном протяжении судоходны. Климат экваториальный, жаркий и влажный. Температура воздуха круглый год 26—28 °С. Осадков до 4000 мм в год.

История

Белый раджа

Вплоть до XIX века всем островом Борнео правил султан, однако в условиях бездорожья и непроходимости джунглей его правление было не очень крепким, а местами вообще номинальным. С разных сторон на остров приезжали колонисты — китайцы, малайцы, филиппинцы, жизнь была свободная и насыщенная. Но основное население острова составляли даяки — многочисленные воинственные местные племена, жившие (и живущие по сей день) натуральной жизнью, и проводящие время в бесконечных войнах с себе подобными.

Племя ибан (морские даяки или морские пираты — хотя живут они преимущественно глубоко в джунглях) — одно из самых многочисленных даякских племен.

В 1839 году сэр Джеймс Брук, вышедший в отставку чиновник Британской Ост-Индской компании, по стечению обстоятельств отправился на Борнео с поручением от правителя Сингапура. У него был хорошо оснащенный военный корабль. Человек образованный и опытный, он быстро завоевал доверие султана, который стал с ним советоваться по поводу подавления мятежа, поднятого малайцами и даяками в Сараваке. Получив полномочия от султана, Джеймс Брук высадился в Сараваке и проведя небольшую военную операцию и умелую дипломатическую миссию, за десять дней навёл порядок, прекратив мятеж. По договоренности с султаном, Джеймс Брук получил во владение небольшую область на реке Саравак, где он основал город Кучинг в 1842 и положил начало династии местных правителей (т. н. Белых Раджей).

Белые раджи, пользуясь политикой «разделяй и властвуй», завоевали высокий авторитет у племён и смогли навести порядок.

Среди даяков был распространён обычай охоты за головами, приводящий к самоистреблению, с которыми пытались бороться белые раджи.

С 1868 по 1917 страной правил второй раджа — Чарльз Энтони Джонсон Брук, племянник Джеймса. Он путём продуманных и строгих мер смог прекратить охоту за головами и привести Саравак к мирному развитию.

Третий Раджа Чарльз Вайнер Брук правил вплоть до японской оккупации Саравака в 1941.

Японская оккупация

Япония заняла Саравак в 1941 и удерживала всю войну, пока Саравак не был освобождён австралийскими войсками в 1945.

Японская оккупация Саравака была неожиданной и тяжелой, особенно для англичан. Потерпев неожиданное и сокрушительное поражение, англичане не придумали ничего более умного, чем объявить тотальную партизанскую войну против японцев, апеллируя к старым даякским традициям. За голову каждого японца полагалось вознаграждение в десять долларов.

Японцы неожиданно заметили, что одиночные патрули, направляющиеся в джунгли, стали пропадать. Притаившись в джунглях, даяки со стрекательными трубками с жадностью ждали своих 10 долларов, но ни единым движением не показывали японцам нелояльности или враждебности. Японцы не скоро поняли, что происходит, и стали патрулировать леса хорошо вооружёнными компактными группами, отчего доходы даяков стали резко падать. Тогда вместо японцев даяки стали охотиться за китайскими фермерами, и англичане в спешном порядке отменили свой тариф и постарались снова упразднить охоту за головами.

В составе британской империи

После капитуляции Японии в 1945 белый раджа не стал возвращаться из Австралии, а посоветовал правительству передать страну под владение британской короны. Раджа формально передал власть британской короне в 1946 под влиянием окружения и жены, получив за это богатое содержание.

Гражданская война и вхождение в состав Малайской федерации

Племянник раджи Антоний продолжал отстаивать независимость Саравака. Малайцы сопротивлялись британской власти, первый британский губернатор был убит при драматических обстоятельствах. С 1962 по 1966 возникла конфронтация с Индонезией, которая пыталась включить Саравак в свою территорию.

Снова возродилась традиция охоты за головами благодаря президенту Индонезии Сукарно. Коммунисты, вдобавок частично поддерживаемые китайцами, развязали запутанную гражданскую войну, которая наложилась на индонезийские амбиции и местами претензии Индонезии на Саравак и даже материковую Малайзию. Племена с индонезийской части острова и с малайской стороны вступили в тяжелые междоусобные разборки, которые к тому же накладывались на общеполитические противоречия Сукарно, малайских властей, коммунистов и китайцев. Британия и Австралия в срочном порядке ввели войска в Саравак и блокировали индонезийскую границу, а потом уже малайские власти смогли победить застрявших в джунглях коммунистов. Борьба затянулась и после окончательного поражения коммунистов в Малайзии, по воспоминаниям местных жителей отдельные столкновения происходили чуть ли не до 1969 года.

Те висящие под потолком черепа, которые в Длинных Домах сейчас показывают гостям, принадлежат скорее всего жертвам именно этой кампании — безвестные сторонники доктора Сукарно — а может быть просто попавшиеся под горячую руку жители соседней деревни.

16 сентября 1963 года Саравак был включён в Федерацию Малайзия, несмотря на частичное сопротивление части населения, которое проявлялось в начальный период.

Административное деление

Саравак разделён на 11 административных округов:

Округ Площадь,
км²
Население,
чел. (2000)
1 Бетонг 4 180,74 99 800
2 Бинтулу 12 166,21 179 600
3 Капит 38 933,98 99 800
4 Кучинг 4 559,55 606 000
5 Лимбанг 7 790,01 72 400
6 Мири 26 777,07 316 400
7 Муках 6 997,61 101 600
8 Самарахан 4 967,45 204 900
9 Сарикей 4 332,35 126 500
10 Сибу 8 278,29 257 300
11 Сри Аман 5 466,25 90 600

Население

В Сараваке проживает 28 народов с разными культурами, языками и стилем жизни.

30 % населения составляет народ ибаны, принадлежащий к даякским аборигенам. Китайцы, живущие преимущественно в городах, составляют четверть населения. Примерно четверть населения составляют также малайцы, сосредоточенные вдоль побережья. В штате проживают народы бидайу, меланау и другие аборигены.

На Сараваке исповедуются различные религии — ислам, христианство, религии Китая (конфуцианство, даосизм, буддизм) и местные анимистические верования. Часть даяков — христиане.

Экономика

Саравак — высокоразвитый штат, богатый ресурсами. Наличие нефти обуславливает высокое благосостояние. Кроме того Саравак является экспортёром древесины и мебели, однако правительство ограничивает заготовку древесины для поддержания самовоспроизводства леса. Одной из важнейших статей экспорта также является черный перец.

Достопримечательности

См. также

Напишите отзыв о статье "Саравак"

Примечания

  1. [untreaty.un.org/unts/1_60000/21/36/00041791.pdf No.10760: Соглашение об Малайзии] (pdf). Договоров Организации Объединенных Наций коллекция(недоступная ссылка — история). Организации Объединенных Наций (Июль 1963). Проверено 29 июля 2010. [web.archive.org/20110514204944/untreaty.un.org/unts/1_60000/21/36/00041791.pdf Архивировано из первоисточника 14 мая 2011].
  2. [untreaty.un.org/unts/1_60000/16/16/00030780.pdf Договоров Организации Объединенных Наций No. 8029 между Филиппины, Федерация Малайи и Индонезии (31 Июнь 1963)]
  3. [untreaty.un.org/unts/1_60000/18/5/00034224.pdf Договоров Организации Объединенных Наций No. 8809, Соглашение об осуществлении соглашения Маниле]
  4. [www.un.org/Depts/dpi/decolonization/trust2.htm#uk Организации Объединенных Наций список неправительственных организаций, несамоуправляющихся территорий, Северное Борнео и Саравака]
  5. [www.un.org/News/Press/docs/2006/org1469.doc.htm Членов Организации Объединенных Наций]

Литература

  • L. W. W. Gudgeon (1913). British North Borneo. London, Adam and Charles Black.
  • S. Runciman (1960). The White Rajahs: a history of Sarawak from 1841 to 1946. Cambridge University Press
  • Chin, Ung Ho(1997) Chinese Politics in Sarawak: a Study of the Sarawak United People’s Party (SUPP) (Kuala Lumpur, New York: Oxford University Press, 1997)(ISBN 983-56-0039-2)

Ссылки

  • [www.sarawakreport.org/ Саравак докладе]
  • [www.strannik.de/travel/borneo.htm В гостях у охотников за головами]
  • [www.sarawak.gov.my/ Sarawak government website]

Отрывок, характеризующий Саравак

Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?