Сарафов, Борис
Борис Петров Сарафов<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"> </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| 1899 — 1901 | ||
| Вероисповедание: | Православный | |
| Рождение: | 12 июня 1872  Либяхово, совр. Болгария, Османская империя
| |
| Смерть: | 28 ноября 1907 (35 лет) София, Болгария
| |
| Отец: | Петр Сарафов | |
| Партия: | ВМРО (с 1901?) | |
Борис Петров Сарафов (12 июня 1872, Либяхово, Османская империя — 28 ноября 1907, София, Болгария) — македонский политический деятель, офицер, руководитель ВМОК в 1899—1901 годах. По национальности — [upload.wikimedia.org/wikipedia/mk/a/a0/Sarafov_citat.gif македонец]. Один из величайших македонских героев времён Турецкого ига, его можно поставить в один ряд с некоронованным королём Карпошем. Сарафов часто действовал под псевдонимами: Александар Иванович, Бег, Богдан Петров, Борис Иванов, Владимир Николаев, Керим-паша, Крум, Крумский, Майстор, Ойнак, Принц, Торос и др.[1].
Содержание
Биография
Семья Сарафовых
Его отец Пётр Сарафов был болгарским учителем, основавшим в 1873 году учительское дружество «Просветительство». Дядя Коста Сарафов и дед Бориса — архимандрит Харитон Карпузов являлись вождями борьбы за самостоятельность национальной церкви в Македонии (которую ещё в 1766 г. "подмяло под себя" стамбульское фанариотское духовенство). В 1872 году - когда Борис Сарафов был годовалым младенцем - дело Болгарской автокефалии (в ранге экзархата) восторжествовало, благодаря энергичному содействию русского посла в Константинополе Н. П. Игнатьева. А в македонском Охриде была возрождена митрополия, которую возглавил Нафанаил (Бойкикев). В 1873 году митрополит Нафанаил издал в Константинополе фундаментальный историко-юридический труд «За Юстинианови права на Охридска архиепископия или за църковна независимост и самостоятелност на Охридско-Българско священоначалие».
5 марта 1873 года Петр Сарафов основал первое болгарское училище в македонском городе Мелник. Училище располагалось в доме на священника-экзархиста Атанаса Павлова, его посещали дети как из самого Мелника, так и из окрестных сёл. Будучи оклеветан про-фанариотскими греками перед турецкими властями, Петр Сарафов, не успев завершить учебный год, был вынужден покинуть Мелник[2] и вернуться в Либяхово.
Молодость героя
Вопреки желаниям болгароязычного македонского народа и дипломатическим усилиям Н. П. Игнатьева, - собравшийся в 1878 году Берлинский конгресс оставил Македонию в составе Османской империи. И Борис Сарафов вырос под турецким игом.
Вначале Борис обучался в местном экзархийском училище, а затем - в Солунской болгарской мужской гимназии. Здесь он вступил в национально-революционный кружок, где познакомился с Гоце Делчевым, Даме Груевым и Горче Петровым. В 1890 году Сарафов окончил гимназию и в том же году поступил юнкером в Военное училище в болгарской столице Софии. Окончил его в 1893 году в чине подпоручика и 2 августа 1893 г. получил назначение в 15-й пехотный полк в Белоградчике. Там организуется кружок офицеров-македонцев, куда вошли Сарафов, Христо Чернопеев, Тане Николов, Тома Давидов и Боби Стойчев.
В 1895 году Борис Сарафов в звании поручика переведен на службу в 1-й пехотный полк в Софии.
Аттентаты и дальнейшая карьера
12 июля 1895 года чета Сарафова, насчитывающая приблизительно 70 повстанцев, атаковала город Мелник, на некоторое время захватила его и освободила узников из городской тюрьмы. Это событие получило громкий отклик в европейской печати, а в македонскую историографию вошло как Мелничское восстание.
После аттентата Сарафов учился в Николаевской военной академии в Санкт-Петербурге. В 1899 году на V Македонском конгрессе Сарафов был избран председателем ВМОК. В 1900 г. Сарафов познакомился в Петербурге с баронессой Дистерло, с экс-министром графом Н. П. Игнатьевым (между ними в дальнейшем завязалась переписка) и с талантливым журналистом А. В. Амфитеатровым. В Петербурге, в 1900 году, Сарафов и Павле-Чуповский приступили к изданию «Органа сторонников независимой Македонии». На страницах этой газеты Сарафов постулировал свой отход от болгаро-македонской платформы.
|
Мы, македонцы, не сербы и не болгары, а просто македонцы. Македонский народ существует независимо от болгарского и сербского. Мы сочувствуем и тем, и другим, болгарам и сербам: кто поможет нашему освобождению, тому мы скажем спасибо, но пусть болгары и сербы не забывают, что Македония только для македонцев. | 
|
1 февраля 1900 года в Румынии был ликвидирован македонец-предатель Кирилл Фитовский, сделавшийся турецким агентом. В Румынии же 22 июля 1900 года был убит журналист Стефан Михайляну, сотрудник газеты «Peninsula Balkanika», публиковавший клеветнические материалы против ВМОК. 24 марта 1901 года Сарафов был арестован по подозрению в организации этих убийств, и сложил с себя полномочия председателя. В тюрьме Сарафов дал интервью корреспонденту лондонской «Times», где повторил свой питерский тезис, что «македонцы - не сербы и не болгары, а просто македонцы». 2 августа 1901 года Борис Сарафов был оправдан. Осенью 1901 года Сарафов познакомился с македонским иконописцем, архитектором и политическим деятелем Исайей Мажовским. Человек удивительной судьбы, лично знакомый с тремя русскими императорами, Мажовский уговаривал Сарафова активизировать македонскую агитацию в России - в противовес агитации сербской. Сарафов, по воспоминаниям Мажовского, скептически отнёсся к его совету...
Ильинденское восстание
В 1903 году Сарафов был избран членом Генерального Штаба Ильинденского восстания, руководил действиями повстанцев в Битольском революционном округе... Когда силы патриотов были на излёте, члены повстанческого Генерального штаба Сарафов и Даме Груев направили письмо Болгарскому правительству, с требованием немедленного военного вмешательства, «перед лицом критического положения, в котором оказались болгары Монастырского вилайета в данный момент, (...) перед лицом угрозы, нависшей ныне над Болгарским Отечеством!» София не нашла возможным защитить македонцев...
Турки потопили в крови Ильинденское восстание.
|
|
Турки истребили 4700 мужчин, женщин и детей, сожгли 201 село. (...) 30 тысяч человек бежали в Болгарию. Это - македонская Голгофа! |
|
|
|
Вокруг имени Сарафова стоустая молва создала уже ряд легенд. Голова его оценена турецким правительством в 35 000 франков. Борис Сарафов - прежде всего, человек дела. Он стоит на той точке зрения, что для революционной борьбы пригодны все её формы, поэтому вводит в свою программу и восстание, и партизанскую войну, и полу-разбойническую деятельность районных чет, - но центр тяжести, по его мнению, лежит в терроре, в динамитных покушениях, возведённых в систему и направляемых против турецких властей и учреждений. Этот способ, по его мнению, требует наименьшего числа жертв, всегда доступен и, кроме того, запугивает и удерживает в узде турок. Он же приближает час европейского вмешательства, т. к. создаёт в стране анархию, вредно отражающуюся на европейской промышленности и на финансовых интересах держав в Турции. |
|
Сарафов активно сотрудничал с армянской организацией «Дашнакцутюн» в борьбе против общего врага. В 1907 г. Борис Сарафов помог дашнаку Гарегину Нжде поступить в офицерскую школу им. Димитра Николова в Софии (которую скиталец Нжде благополучно окончил в звании подпоручика болгарской армии).
Раскол ВМОРО
Вождь "левого крыла" македонского движения Яне Санданский приговорил Бориса Сарафова к смерти, возложив на него персональную ответственность за провал Ильинденского восстания. Однако, Сарафов, по своему врождённому благородству, не поверил в возможность покушения на его жизнь...
Коренным расхождением между правым и левым крыльями ВМОРО был вопрос о сотрудничестве с Болгарской державой. Левые были резко против. Сарафов, Гарванов и Христо Матов выступали за конструктивное сотрудничество, без чего представлялось невозможным даже физическое выживание македонского народа.
Убийство
Убийство Сарафова было совершено 28 ноября 1907 г. известным боевиком-санданистом Тодором Паницей, вошедшим в доверие к убитому. Вместе с Сарафовым был убит второй заграничный представитель ВМОРО - Иван Гарванов. Третий — Христо Матов случайно избежал смерти. Болгарски историк и лингвист Любомир Милетич по поводу убийства Сарафова и Гарванова писал:
|
|
Их деятельность и общая их кончина символично представляют объединение на жизнь и смерть двух родных матерей героев - Македонию и Болгарию[4]! |
|
Напишите отзыв о статье "Сарафов, Борис"
Литература
- Енциклопедия «България». Том 6, Издателство на БАН, София, 1988.
- Елдъров, Св. Борис Сарафов - през парадния вход на историята.- Бележити българи (отг.ред. Пламен Павлов), том 8. София, 2012.
Примечания
Отрывок, характеризующий Сарафов, Борис
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.
Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
